— Спасибо, — поблагодарил я студента.

— Бывай, — хмыкнул тот.

Я заплатил, пошёл в глубь автобуса и уселся на свободное место у окна. Когда автобус поехал, я сполз по сиденью так, чтобы выглядывать из окна. На скорости 15 мл/ч мы колесили по студенческому городку, переезжали лежачих полицейских. Ни Паркса, ни Райана. Я увидел нескольких знакомых, и мне очень захотелось помахать им рукой, рассказать, что со мной приключилось, попрощаться просто так, на всякий случай. Мы останавливались ещё пару раз, кто-то сел рядом. Когда мы выехали из кампуса, я уже крепко спал.

— Приятель! Эй, приятель! — кто-то тряс меня за плечо.

— Где я?

— Всё, приехали. Конечная.

Я дёрнулся и тут вдруг понял, что это просто шофёр и что его слова — это просто слова и нет в них никакого скрытого смысла.

— Спасибо.

Автовокзал был маленьким. Старенькое одноэтажное здание с парковкой для пяти, может быть, шести автобусов и жёлтым знаком «парковка такси запрещена». Один водитель всё-таки нарушил запрет и припарковал там свою машину. Ближайший автобус уходил через девять минут, ехал он в округ Колумбия. Следующий уходил куда-то на запад только через час. Болтаться по вокзалу мне не хотелось. Билет в один конец стоил 19 долларов, в два — 37. Денег у меня было не много. Я купил билет в один конец. На автовокзале покупка билета в один конец никого не удивляет. Огромное число уезжающих никогда не собирается сюда возвращаться.

У Моргана запиликал пейджер. Он посмотрел на экран и набрал номер. Неприятный электронный голос сообщил ему, что он позвонил в Молл Прекрасной Долины. Это было всё, что он хотел узнать, так что он с удовольствием повесил трубку, не дожидаясь, когда электронный голос перечислит ему все внутренние номера, по которым можно позвонить.

Войдя в здание, он отыскал Footlocker,[18] заглянул внутрь и не увидел там никого, близко похожего на человека, который был ему нужен. Так что он вышел из магазина и огляделся в поисках места, где можно посидеть: какой-нибудь стенки, скамейки, ресторанчика, все равно где. Ярдах в ста коридор, где находился Footlocker, пересекался с другим коридором. В образующемся пятиугольном пространстве рядом с лестницей стояли столики. Рядом были лифт и эскалатор. Всего в центре со стеклянной крышей было три этажа. Рядом со столиками был магазин с шоколадом, кофейный бутик и магазинчик, где продавали крендельки, обсыпанные солью. За столиками сидело человек шесть, охранник велел подросткам не слоняться просто так по центру, а те петушились и пререкались.

Морган оглядел зал намётанным взглядом и заметил, где находятся камеры слежения. Пленочные, подумал он. Неважно какие, ведь они важны, только если кто-то заранее знал об их встрече и хотел получить документальное подтверждение. А о встрече, кроме него самого и того, кого он ждал, не знал никто.

Никто не обращал внимания на старика, одетого в куртку для гольфа и бейсбольную кепку, с мешком, который он поставил себе на ноги. Никто не вглядывался в него, а это был государственный секретарь, человек, всего два месяца назад признанный журналом «People» третьим самым неординарным человеком Америки.

Джек продолжал играть свою роль: встал и пошёл за кофе. Он оказался настоящим гурманом: он заказал очень крепкий латте без пенки, посыпанный шоколадной крошкой.

Он огляделся, словно бы ища куда сесть, и вдруг заметил одинокого старика, который сидел один за целым столиком. Из-за бейсболки, на которой было написано название какой-то компании, выглядывало уставшее, ничем не примечательное лицо.

— Можно? — спросил его Джек.

— Ну конечно, Джек, можно, садись, — голос Кардинала звучал чисто и ясно.

Джек сел и снял пластиковую крышку со стаканчика.

— Нашёл удобные ботинки?

— Вот, хожу в Asics.

— New Balance не понравился?

— Да нет, ногам было хорошо… — секретарь мучился с обувью. Ботинки натирали ему ноги. В силу занимаемой должности он носил обувь, которую должен был носить высокопоставленный чиновник, причём не старую добрую обувь из интернет-магазинчиков, которая так хорошо подходила к серым шерстяным костюмам. Он снимал ботинки всякий раз, как только мог себе позволить. Носки он носил чёрные или серые, как правило, на них был маленький логотипчик: либо связанный с гольфом, либо просто какое-нибудь сельскохозяйственное животное. И ноги, на которые были надеты такие правильные носки, он снова засовывал в ужасные туфли. Становилось лучше, но дискомфорт оставался, и он постоянно искал ботинки, которые будут удобны лично ему. Понять это в магазине он не мог, надо было купить ботинки и походить в них недели две. Только за две недели он понимал, что именно ему неудобно, потому что вначале заметить это было трудно. Вот как, например, эти New Balance. — Но вот колени у меня опухли просто ужасно.

— Опухли?

— Распухли. Не очень больно, но носить их дальше неразумно…

Морган огляделся, вроде бы, за ними никто не следил.

— … неразумно, ведь это явный признак, что дальше будет хуже.

— Думаешь, это ботинки виноваты?

— Конечно! Я рассказал об этом одной девушке, — тут он махнул рукой в сторону Вашингтона и Морган понял, что он имеет в виду одну из сотрудниц Госдепартамента, а не продавщицу обуви, — и она сказала, что New Balance — хорошие ботинки, но слишком уж мягкие, и что именно из-за их мягкости у меня болят колени.

— Может, и так.

— Вот так поворот, да? — Кардинал говорил уже не о своих коленях, а о выборах. Но говорил он о них тем же самым тоном.

— Да уж, — бодро отозвался Морган.

— Всё готово?

— Да, сэр.

— Я только что был у Алана, у Стоуи.

— Ага.

— Там переполох.

— Да, сэр.

— Поймали библиотекаря?

— Нет. Никто и подумать не мог…

Кардинал махнул рукой — его не интересовало «почему».

— Что вы делаете, чтобы найти его?

Морган рассказал, что у него есть бумага об аресте библиотекаря по обвинению в терроризме. Как только Дэвид Голдберг захочет купить что-нибудь и оплатит покупку кредиткой, платёжкой или совершит банковскую операцию, или захочет снять наличку, они его засекут. Он рассказал, что они установили прослушку у Голдберга в доме и на работе, и что отправили людей в кампус.

— Не хочу обвинять его по всем пунктам, а то вдруг его поймает какой-нибудь полицеишко в каком-нибудь захолустье и зачитает ему «Предупреждение Миранды».[19] Он встретится с каким-нибудь адвокатишкой из ACLU, и тот начнёт трепать и о Стоуи, и обо всех остальных публично.

— Задействуй все средства, — в голосе Кардинала послышалось «немедленно».

— Есть, сэр.

Кардинал уловил сомнения Джека.

— Надо сделай так, Джек, чтобы ему никто не поверил.

Кардинал был известен тем, что очень ловко умел сочинять клевету, — это когда-то помогло ему в бизнесе, а теперь помогало в политике — за прошедшие годы он прекрасно отточил мастерство. И он дал Джеку урок того, как можно опорочить человека, дал экспромтом, без подготовки, просто переваривая и интерпретируя увиденное за день.

— Скажем, его разыскивают за сопротивление при аресте, за оскорбление офицера.

Это и в самом деле было так, но этого было мало. Госсекретарь давно понял, что правда не важна, как только он смог преодолеть этот барьер, он понял, что не важно даже правдоподобие. Важна только яркость: обвинение должно быть запоминающимся и его должно быть трудно опровергнуть. Так обвиняемый всю жизнь будет вынужден защищаться, и всё, что он скажет, люди будут воспринимать с неким недоверием и полагать, что он пытается оправдаться. Что бы такое придумать? Тут он вспомнил сцену, виденную им в конюшне. «Так… изменим местоимения, и готово! Попытка изнасилования… нет! Какое изнасилование! Жестокость в обращении с животными! — секретарь улыбнулся — а ведь библиотекарь действительно сделал что-то с лошадьми. Пойди попробуй оправдаться теперь — …жестокость к животным… — нет, не годится, его назовут изгоем. — …содомия и неестественное совокупление!» — радостно закончил он.