Потом они исчезли, а я, должно быть, задремал. Во всяком случае, когда я очнулся, мне показалось, что внезапно город засиял, как в дни своей былой славы. Я видел горящие огни, везде был свет, на стенах и крышах цветущие деревья, яркие платья мужчин и женщин, которые тысячами выстроились вдоль улиц и площадей. Даже колесницы, расцвеченные флажками, носились туда-сюда, от дворцовых стен к храмам и обратно.

Огромная площадь буквально кишела жизнью. Невесты готовились вступить в брак, тут же хоронили усопших, маршировали войска, одетые в блестящие доспехи, купцы предлагали товар, проходили облаченные в белое процессии жрецов и жриц, дети выбегали из школы, серьезные философы обсуждали в тени деревьев свои проблемы, важные вельможи, сопровождаемые рабами, шествовали по улицам, словом, множество граждан жили повседневной жизнью. Были видны даже детали: как служитель закона вел арестованного нарушителя общественного порядка за веревку, привязанную к его руке. И преступник, развязав веревку, убежал. Или столкновение двух колесниц на узкой улице, около обломков которых собралась толпа, как это бывает у нас, когда два экипажа сталкиваются, полиция наводит порядок, владельцы выясняют отношения, а зеваки хлопают глазами.

Но ни одного звука до меня не доносилось. Я видел, и все. Казалось, колесницы приехали сюда из дальних времен.

Внезапно перед глазами у меня возникло облако — воздушное и прозрачное, как вуаль на лице Айши. В тот же момент, хотя я и не видел ее, но я готов был поклясться, что она где-то рядом и, более того, смеется надо мной, вызвав этот сон, а это, несомненно, был сон.

Во всяком случае, я вернулся к моему нормальному состоянию, снова передо мной были лишь мили пустынных улиц и ярды сломанной стены, черные пятна вместо крыш домов и широкая равнина, ограниченная с трех сторон зубчатыми линиями горных хребтов, и прежде всего большая луна, которая тихо светила на темном небе.

Еще раз взглянув на немую красоту вокруг, я направился домой, опасаясь собственной тени. Я казался себе единственной живой душой среди мертвых жителей древнего Кора.

В лагере меня встретил бодрствующий Ханс.

— А я как раз собирался вас искать, баас, — сказал он. — На самом деле я должен был сделать это раньше, как только узнал, что вы ушли с визитом к этой высокой белой миссис, которая прячет голову под накидкой, но подумал, что не хотите, чтобы вас беспокоили.

— Тогда ты думал не о том, — ответил я, — и более того, если б пошел в город ночью, наверняка не вернулся б живым.

— Ах, да, баас, — хихикнул Ханс, — у высокой белой дамы плохой характер. Это вы ей подошли, потому что небесные люди любят застенчивых.

Не удостоив ответом насмешку Ханса, я лег спать, подумав мимоходом, какую кровать и где занял бедный Робертсон в эту ночь, и вскоре заснул, так как это было лучшее, что я мог для себя сделать на данный момент. Мужчины, которые спокойно засыпают, хорошо работают и успешны в делах.

На рассвете меня разбудил Ханс, который сообщил мне, что Биллали ждет снаружи с носильщиками и Гороко уже произвел свои заклинания и заколдовал Умслопогааса и его двух воинов перед боем по обычаям зулусов. Он добавил, что эти зулусы отказались остаться, чтобы охранять и кормить раненых товарищей, и сказали, что вместо этого они примут бой с врагами.

Так или иначе, сообщил он, правда, каким образом, он не мог догадаться, история дошла до ушей белой леди, «которая спрятала лицо от мужчин, потому что оно было уродливым», и она послала женщин для участия в лечении со словами, что они должны о них хорошо заботиться. Это походило на правду, но мне не хотелось вдаваться в подробности.

В конце концов мы тронулись в путь: я в моем паланкине со следующим за мной Биллали, со штуцером и винтовкой и большим количеством боеприпасов для обоих, и Ханс, также хорошо вооруженный, далее следовал Умслопогаас, который предпочитал быть ближе к колдуну и своим зулусам.

Некоторое время Ханс использовал возможность понежиться, ощущая на себе заботу других, и возлежал на подушках с меланхолической улыбкой, отпуская саркастические замечания по поводу носильщиков, которые, к счастью, не понимали его. Вскоре, однако, он устал от этих забав, и так как по-прежнему идти самому ему было не надо, то он взобрался на крышу паланкина и сидел на нем, взирая на окружающий мир, как ручная обезьянка.

Наш путь пролегал через плодородные равнины, лишь небольшая часть которых возделывалась в настоящее время, но раньше, когда населения было больше, каждый дюйм был засеян. Теперь на ней в значительной степени росли деревья, в основном плодоносящие, между которыми извивались потоки воды, которые когда-то, я думаю, были оросительными каналами.

Около десяти часов утра мы достигли подножия ближних скал и начали восхождение по склону, который был крутым и довольно сложным для подъема. К полудню мы достигли гребня и здесь обнаружили всю нашу маленькую армию, расположившуюся станом. Кроме часовых, все спали, что было неизменным обычаем этих людей в дневное время.

Я приказал разбудить командиров отрядов и с ними сделал обход лагеря, считая число воинов, которых набралось три тысячи двести пятьдесят, и разузнал, каковы их приемы боя. Затем в сопровождении Умслопогааса, Ханса и зулусов в качестве охранников, а также трех командиров из числа амахаггеров я вышел вперед, чтобы изучить рельеф местности.

Подходя к дальнему краю откоса, мы увидели, что на этом месте проходят два широких хребта, между которыми расположена равнина в виде пологого склона. На нем находился стан амахаггеров. Старший командир сообщил мне, что это те резуиты, которые, по его словам, должны напасть на нас на рассвете следующего утра, так как эти люди Резу, будучи солнцепоклонниками, никогда не станут сражаться до тех пор, пока их бог не окажется выше линии горизонта.

Изучив все, что можно было увидеть, я попросил командира изложить свой план боя, если таковой план вообще у него имелся.

Командир ответил, что он думает спуститься вниз по правому гребню до узкого плоского участка земли и ждать атаки там, где враги не смогут напасть большим числом.

— А если Резу выберет другой хребет и обойдет нас? Что будет тогда? — спросил я.

Он ответил, что он думает об этом, его представления о стратегии битвы были примитивны.

— Ваши люди лучше сражаются ночью или днем? — решил я пойти дальше в своих расспросах.

Он сказал, что вступать в бой, несомненно, лучше всего в ночное время. В самом деле, за всю историю их страны не было никаких записей о военных действиях в дневное время.

— И все же вы полагаете, что Резу вступят в бой с вами, когда солнце будет высоко, или, другими словами, признаете свое поражение? — заметил я.

Потом я отошел в сторону и обсудил заранее кое-какие вопросы с Умслопогаасом и Хансом, после чего вернулся и отдал приказы, учтя все обстоятельства.

В сумерках, до восхода луны наши амахаггеры должны спуститься заранее по правому гребню в полной тишине и спрятаться среди кустарников, которые здесь густо росли. А небольшие группы под руководством Гороко, которого я знал, как храброго и умного командира, пройдут полпути вниз по левому гребню и там зажгут костры на большой площади, так, чтобы враг думал, что все наши силы встали там лагерем. Тогда в нужный момент, которого я еще не определил, можно будет атаковать армию Резу.

Командиры амахаггеров, казалось, не были рады этому плану, который, я думаю, был слишком смел для них, и начали роптать. Видя, что я должен утвердить свой авторитет раз и навсегда, я вышел перед ними и обратился с речью, в основном, к их главному командиру:

— Слушай меня, друг мой. По вашему собственному желанию, а не по моему я был назначен вашим главнокомандующим и ожидаю полного подчинения. Начиная с того момента, как мы нападем, вы будете держаться близко ко мне и к черному человеку, и если хоть один из ваших воинов заколеблется или повернет назад, вы все умрете. — И я кивнул в сторону топора Умслопогааса. — Кроме того, Та-которая-повелевает проследит, чтобы умерли даже те, которые выживут в бою.