– Заплатили? – спрашивает их зеленщик.
– Конечно, – удивляются они самому вопросу и любопытной улыбке зеленщика.
– Они персы (персидские евреи, конечно), – осторожно пытается он объяснить, но по-прежнему остается не понят Я. и Баронессой, а дальнейших объяснений политкорректный зеленщик им не предоставляет. Объяснение приходит гораздо позже из местных анекдотов, согласно которым персидским евреям приписывается особая прижимистость. Даже сыну-студенту денежные купюры, гласит анекдот, перс посылает по факсу.
Этой ночью им не удается заснуть, их тела ломит, гнет, и на следующий день работа уже идет совсем не так споро. Еще и участок земли, на котором они сегодня трудятся, гораздо жестоковыйнее вчерашнего, сорняки оставляют в руках лишь свои пышные прически, а их упорные тела держатся за землю с настоящим сионистским задором, стремящимся посрамить Я. и Баронессу, евреев новой формации и железной закалки. Вредным растениям удается их злокозненный замысел. На лицах работодателей проницательным трудящимся, воспитанным на высоких образцах русской словесности, известной своей тонкой чувствительностью, несложно прочесть выражение трагического разочарования. Молчат и те, и другие. Наконец, окончательно выбившись из сил, бывшие инженеры сдаются, они объясняют хозяевам возникшие неожиданные трудности с характером земли. Хозяева выражают понимание. Я. заявляет, что за сегодняшний труд он не может позволить себе просить больше восьми шекелей в час. Это заявление тоже воспринимается с уважительным пониманием. Чая и беседы сегодня не будет. Они расстаются в суровом немногословии. Пустые головы уцелевших сорняков провожают их издевательским покачиванием, в котором столько едкого недоверия к изнеженным субъектам, которым дай бог удержать в руке шариковую авторучку с голубой пишущей пастой. Этой пастой, ее голубым цветом, одного с нашим знаменем, заполнен банковский чек. Патриотическая голубизна чековых чернил оплатит им их великий трудовой порыв.
В другой раз им было предложено помочь привести в порядок квартиру после ремонта. Как и было договорено, Я. и Баронесса предстали перед дверью работодателя в 8:00. Когда хозяйка квартиры, худощавая, стройная женщина, открыла дверь, по радио раздавались сигналы точного времени.
– Ну, вы прямо как солдаты, – сказала она одобрительно.
Уже через час-полтора работы она, скомандовав передышку, повела их на кухню и, прикуривая одну сигарету от другой, угощала завтраком, кофе и вела беседу уверенным и твердым тоном. Она из Польши. Чтобы поддерживать домашний порядок на должном уровне, она продала дом, с которым слишком много хлопот, и купила эту квартиру. Что здесь убирать, Я. с Баронессой плохо себе представляют. Но стараются пройтись предоставленными в их распоряжение моющими и трущими средствами по и без того чистой мебели и полам.
– Страна нормальная, – говорит она, – народ тяжелый. Да, я – социалистка, мне не нравится, когда вас используют.
Прощаясь, она выписывает чек на сумму, равную той, которую они тратили в то время на питание в течение месяца. Открыв дверь и увидев на пороге две центральных газеты Еврейского Государства, она с убежденностью говорит:
– Это мусор и это мусор! Хотите?
– Что нам с ними делать, мы читаем пока только адаптированные тексты?
– Что-то такое есть и в еврейском социализме, – отметила Баронесса, разглядывая чек.
Понемногу кажущаяся размытой вначале картина новой для них жизни приобретает оттенки, становясь плотью и кровью их самих, вытесняя старые разветвленные корешки их привычек и предпочтений, меняя их ментальный базис.
А. удается получить место подметальщика в муниципалитете – большая удача. Однажды, когда он приходит в ульпан, его бьет нервная дрожь, хотя он пытается смеяться. Когда он подметал тротуар, к нему подошла старушка, погладила математика по руке и сказала: “Как хорошо, что вы приехали. До этого здесь работал араб, я его так боялась”.
А вот и первый дождь после долгого жаркого лета, которое настроенному на борьбу семейству показалось вовсе не таким уж ужасным. Кроме того случая, когда, возвращаясь августовским днем из очередного пешеходного перехода “мы ищем работу”, за пару сотен метров от дома Я. вдруг почувствовал слабость. Его дыхание стало хвататься за невидимые опоры и не находило их, залитый солнцем мир качнулся, глухая белая стена, вдоль которой он шел, попыталась встать в невозможную для стен позицию, она приподняла один свой край над землей и наклонилась над ним. Если я потеряю сознание здесь, меня не скоро найдут, проползла вялая мысль. Он сначала замер, а потом медленно, чтобы не испугать пульс, двинулся к улице, где его могли бы заметить. Постояв в тени, он уже легче дошел до дома. Зря он отказывался из вежливости от холодной воды, которую ему предлагали вместо работы, подумал Я.
В одном месте им пытаются втолковать принятые коды общения:
– Ну что ж вы так входите и с порога: “Мы ищем работу”? Сядьте, поздоровайтесь, спросите, как дела. Дайте почувствовать ваше дружелюбие и легкость в общении, создайте атмосферу непринужденности, расположите к себе собеседников.
Вживаясь в новую культурную атмосферу другой страны, первым делом бросаешься на язык. Мучительная стадия перерождения, которая никогда не закончится. Ощупывая уродство своих языковых шрамов, ты все же, наконец, словесно жив и можешь ходить без костылей. За поэтическими вывертами все равно не угонишься, сачок остается пустым, бабочка упорхнула. С библейскими текстами не многим лучше. Но теперь ты можешь осматриваться и прислушиваться, осваивать коды словесных прикосновений, различать тонкие нити смеха, которые протягивают между собой люди, чтобы передавать по ним сигналы продолжающейся жизни, ощущать мимолетные поветрия общественного интереса. Придя однажды на веранду семейства своих новых друзей и потрепав котенка, Б. гордо поделился своим достижением в понимании этих поветрий. Он пришел в банк за несколько минут до его открытия и наблюдал за служащими, которые приходили один за другим, открывая каждый своим ключиком входную дверь и снова закрывали ее за собой. Иные, женщины, порывшись в сумке и не найдя быстро ключа, улыбались куда-то вовнутрь, и тогда через некоторое время дверь открывалась, пропуская их в обмен на улыбку и какие-то неслышные Б. быстрые слова. Он ждал, облокотившись на забор соседнего детского сада, когда заметил, что из-за забора на него смотрит девочка лет четырех. Он наклонился к ней, спросил, как ее зовут, сколько ей лет, еще что-то, о чем обычно спрашивают чужих детей. Например, нравится ли ей в садике. В это время дверь банка открылась широко, готовая принять всех желающих поговорить со служащими на приятную для посетителей тему – об их деньгах. Закрыть ли их на неделю с автоматическим возобновлением? А насколько выше процент, если закрыть их на три месяца? А что, если деньги все же понадобятся через два месяца? Б. помахал на прощание девочке и устремился ко входу в хранилище и умножилище денежных знаков. Еще раз оглянувшись на ребенка, Б. увидел, что к нему подлетела воспитательница. Он успел услышать ее быстрые вопросы, знает ли девочка этого дядю, что он хотел от нее. Б. вспомнил, как вчера новостные программы обсуждали появление нового педофила. Он не вошел во врата дворца материального благополучия и быстро свернул за угол банка. Банк подождет, подождет и полицейский участок, знакомство с которым не входит пока в культурную программу Б. Закончив рассказ, Б. откинулся на диванчике. Он был несомненно горд своими успехами в освоении новой среды обитания. Я. и Баронесса посчитали его гордость заслуженной и поинтересовались, сколько еще времени он не намерен показываться в банке. Б. сказал, что неплохо бы подождать, пока не поймают педофила, и, кажется, несколько расстроился.
А обрушившийся тем временем дождь и в самом деле хорош. Они стоят на пороге и впервые видят воочию, что означает фраза “разверзлись хляби небесные”. На жителей Европы ее небеса редко опрокидывают такой геометрически правильный вертикальный ливень. Столбики дождя, должно быть, придерживаются в стоячем положении где-то там, наверху, плотными облаками, которых, впрочем, не видно из-за дождя. У их ног трава и плиты, ведущие от дороги к дому, скрываются под водой. Гигантская лужа, не оправдав опасений, останавливается у порога. Так недавно изнывавший на солнце мир теперь остужен и промыт. А с ним промыты и души и теперь дышат вовсю, наслаждаясь ароматом дождя.
