Л о н г и н. Если открывается театр самых древнейших времен, тогда можно видеть и людей. Вода без рыб, воздух без птиц, а время без людей быть не может.

Афанасий. Как же можно видеть прошедшие времена?

Иаков. Так можно видеть, как вчерашний жития твоего день, а вчерашний день так, как днешнее, прошедшее утро, а утро так, как полчаса сего, в котором находимся. Се ныне течет десятый час, тридцать четвертая минута, 1772–е лето от Христа, пятнадцатый день месяца мая, наконец, половину десятого часа сего прошедшую так видеть можно, как четыре минуты. Вот только что протекли они. А теперь пятая второй половины минута. Взгляните на часы!..

Афанасий. Что надлежит до вчерашнего жития моего дня, он мне во всей жизни есть сладчайшим зрелищем.

Л о н г и н. Как так?

Афанасий. Господи! Не мне, но имени твоему слава… Похвалюсь о господе перед друзьями. Вчера довелось в беседе спорить с некоторым моим соседом. Он разъярился, называл меня негодяем, жительству вредным, вором и прочее. Пришел я домой, по прошествии нескольких часов услышал женский и детский вой. Что за причина? Сказали мне, что до помянутого соседа приехал старинный его заимодавец с векселем, что не в силах оплатить 30–ти рублей по векселю, что никто на просьбу его, хотя обшастал 30 дворов, не помог ему и что напоследок берут его под стражу. Жалко мне стало. Схватив перо, написал ему следующее:

«Любезный друг! Благодарю вас, что подали мне случай к благодеянию. Посылаю вам 30 рублей. Употребите оные как собственные своп. Сим вечно меня одолжить можете.

Ваш усердный слуга Н. Н.»

Я послал деньги, а он освободился. На сие вчерашнее дело взирая, чувствую внутри богатство сладости, которой единой капли не отдал бы я за 1000 ефимков[316], а мне она вся стоила только 30 рублей.

Е р м о л а й. Дешевая купля твоя, а иной продает за 30 рублей и целого Христа.

JI о н г и н. Тем же оком, которым смотришь на вчерашнее время, можно взирать на самые авраамские времена. Павел все прошедшие лета заключает в сем слове (вчера), нынешние — в слове (днесь), а все будущее на- рицает веком: «Иисус Христос вчера и днесь, тот же и вовеки».

Если бы сказал — вчера, и днесь, и завтра, сиречь во веки веков. Если кто видит днесь, тот видит и вчера, и откровением единого дня открывается 1000 лет. Она вмещается в одном дне, а день простирается в 1000 лет. Уразумей вечер седьмицы и узришь утро семи тысяч лет. «И был вечер, и было утро, но день один».

И а к о в. Может быть, и правда, что тысяча единообразных печатей заключается в одной такой же, а одна расходится в тысячу, и одна глиняная модель скрылась в десяти тысячах сосудов. «Все тем были…»

Афанасий. Каким же образом 1000 лет будет одним днем и вопреки?

Л о н г и н. Ох, не любопытствуй. Не все то ложное, что младенческим умам не вместимое. Если не понимаешь, обуздай разум твой в послушание и веруй Петру святому… «Едино же сие да не утаится от вас, возлюбленные, как один день пред господом, как 1000 лет, и тысяча лет, как день один». Оглянись на псалом 89.

Афанасий. Верую, господп, что 1000 лет перед очами твоими, как день вчерашний…

JI о н г и н. Я бы мог тебе сказать и сие, что, если кто единого человека знает, тот всех знает. Один в тысяче, а тысяча, как человек одпн. Но сие не у нас_, но перед господом.

Афанасий. Ах, перед господом! Скажи, где перед господом?

JI о н г и н. Там, на том мире, на другом свете.

Афанасий. Где же тот второй мир?

JI о н г и н. Там, где «второй человек — господь с небес».

Афанасий. А второй человек где?

JI о н г и н. Там, где второй мир.

Афанасий. А второй мир где?

Лонгин. Вот где! Послушай Петра святого: «Нового неба и новой земли хотим, по обетованпю его, в них же правда живет». Видишь, что второй мир там, где новое небо и новая земля. Они его суть члены.

Афанасий. Где же новое небо и земля новая?

Лонгин. Там, где старое небо и земля.

Афанасий. А старое небо где?

И а к о в. Изрядный ты истец: еще нового не сыскал, а старый мир потерял. Старое небо под носом у тебя.

А ф а н а с и й. Ведь старое небо и старая земля везде?

Лонгин. Везде.

Афанасий. И нельзя сыскать места, ни на одпн центр пустого?

Лонгин. Нельзя.

Афанасий. Все наполнено старым небом и землею?

Лонгин. Все.

Афанаспй. Где ж твой новый мпр?

Лонгин. Везде.

Афанасий. Как же старый мпр совместишь с новым?

Лонгин. Так, как тень с ее деревом. Взгляни на сию живую и б. чагосеннолиственную яблоню.

Афанасий. Яблоня поднялась вверх, а тень протянулась по долу. Тень на ином, а яблоня на ином месте. Тут дело ипое.

JI о н г н н. Крайняя ведь часть тени лежит на земле, но начало и основание ее есть с яблонею вместе, и она никогда не бывает ни больше ни меньше яблони своей. Кратко сказать, тень яблоням меститься не мешает.

Афанасий. Вот так разве скажи: «Тень яблоням меститься не мешает».

JI о н г п н. Да я же так п сказываю.

Афанасий. Тень яблоне меститься не мешает.

JI о н г и н. Конечно.

Афанасий. Итак, ветхий мир есть тень нового?

JI о н г п н. Думаю и верую. А если совершенно уразумею, что так есть сие, тогда увижу его и, любя, возлюблю его в господе, а господа в мире его.

Афанасий. Ах! Бедненькие мы с нашим миром. Мир наш, век наш и человек наш есть то тень одна. Но почему мир наш есть тень?

JI о н г и н. Спрошу и я тебя. Почему тень есть тень?

Афанасий. Потому что проходит и не постоянст- вует.

JI о н г п н. Как же она проходит?

Афанасий. Когда солнце заходит, тогда тень исчезает, а тем скорее, чем больше простирается. Вчера была одна, днесь другая, завтра третья привидится. То рождается, то исчезает. А родившись, не стоит твердо, но от сего к тому месту уклоняется. Вопреки же яблоня лет сто стоит неподвижна.

JI о н г и н. Вот еще почему тень есть безделица! Она не есть дело, но некоею только иконою его является и придерживается его. Воззри же ныне тленным твоим оком на бездельную тень тленного твоего мира и воспой с Давидом: «Дни наши, как сень на земле, и нет постоянства». Он непрестанно переменяется. То рождается, то исчезает, то убывает, то уклоняется. Не многие ли тысячи теней ее в яблоне? Так тысяча нашпх лет в едином дне господнем сокрываются. Мир господен и день господен есть то древо жизни. А наш дряхлый, тенный и тленный мир есть то древо смерти. Оно глупомудрым сердцам видится добром, по естеству же своему есть лукавое. «И прикрыла их сень смертная».

Мир наш есть риза, а господен — тело. Небо наше есть тень, а господнее — твердь. Земля наша — ад, смерть, а господняя — рай, воскресение. Век наш есть то ложь, мечта, суета, пар, ничто, а пстпна господня пребывает вовеки. Век наш есть то различие и разноформпе тени, сечение песка, увядание цвета. Век же господен есть единство, тождество, адамант. День наш есть то же, что вечер, ночь, луна. День господен есть то вечное утро, свет неприступный, незаходпмое солнце. «Господь близ». «Придет же день господен, как тать в ночи, в тот же день небеса с шумом мимо пройдут, стихии же сжигаемые, разорятся». А как мир наш и век зол, так и человек наш лукав. «Первый человек от земли тленный».

Афанасий. Таковых‑то, думаю, 1000 в одном человеке, стоящем перед господом, а один божий человек в тысяче наших.

Лонги н. Ая тебе сказываю, что не тысячи, но все наши, всех веков человеки, в едином господнем человеке так обретаются, как бессчетный всех наших миров хор скрывается в божием мире и в рае первородного оного мира, о котором Иов: «Кто меня устроит по месяцам прежних дней, в них же меня бог хранит». Сей‑то есть день господен, как тать (смотри псалом 83–й, стпх 11–й).

А как в боге разделения нет, но он есть простирающее по всем векам, местам и тварям единство. Итак, бог и мир его, и человек его есть то едино.

Афанасий. Чуден ты, господи! Чуден мир твой. Чуден человек твой.