Твой христианский друг Григорий Саввич

Июля 18, из Белгорода

[29 августа 1763 г.]

h «fev7)Tot<; -prntxajv тсросрт)тт]<; 'Icodvvoo too Вхгстютои ooSstq eativ (Лука, 7)[921]

Сегодня мы празднуем кончину того, кто, как говорит Христос, был самым великим из всех рожденных женами. Остановим же очи ума и поразмыслим немного, каков он был, что творил, пока был в живых, и за что был богом признан столь великим. Он был пророк божий, воспевал божественное, исправлял грешников, возвращал их на правильный путь, всем говорил, кто такой Христос, что вот уже близко и должно наступить пришествие Христа; пусть украсят себя, дабы он, как жених, нашел их готовыми, иначе говоря, секира извлечена и готова. Итак, великое дело быть ученым евангельским? Да, мой дражайший Михаил, не только великое, но и величайшее. Нечести- вейшпй человек был Ирод, до последпей степени испорченный по своим нравам и воспитанию, привыкший к роскоши в такой же мере, в какой мы видим теперь большинство магнатов, однако и он /'«в сладость послушал его»,/; в такой степени верно то, что сказал Платон: «Нет ничего приятнее для слуха, чем истина». Я не высоко чту и не отношусь с благоговением к таким царям, каким был Ирод; у меня нет этих чувств даже и к хорошим царям; но я чту небесного ученого, пророка, жреца. Если великое дело повелевать телами, то еще большее дело управлять душами. Великое дело одарить золотом, что цари обычно делают, ио разве пе великое дело привести к золоту мудрости? Какую индийскую жемчужину можно сравнить с таким драгоценным камешком, как похвальное целомудрие? Если великое дело лечить тело, то не величайшее ли дело вместе с телом сохранять и душу человека целой, здоровой, невредимой? Но это бывает, когда кому‑нибудь предлагается и внушается умеренность, мать целомудрия. Эти две добродетели делают то, что глаза человека становятся чрезвычайно острыми и совсем орлиными, ноги — исключительно легкими и оленьими, память — крепкой и ангельской, суждение — божественным, а не человеческим, все тело, наконец, — чистым и свободным, достойным тт) sxSoy/fj[922]божественной мудрости, которая избегает порочного тела, как пчела дыма. А что мне сказать о невидимых благах души? Это знает только тот, у кого есть опыт. Иначе [это] не проникнет в сердце. Такие и столь великие блага дарил Iwavvijs [923] покорным, давая им науку о Христе. Не справедливо ли Христос называет его величайшим среди рожденных женами? Но обрати внимание, какими путями он достиг этого, какими ^apaaxeoaT; [924]. Он не искал дворцов, не уходил, будучи юношей, в многолюдные и роскошные города, не предавался чревоугодию, но ушел в пустыню, ища единственно царствия божия, не заботясь ни об одежде, ни о пище, зная, что их не будут лишены рабы божии, зная, что роскошь есть главный враг целомудрия, которое единственно любит Христос и без которого никто не допускается к таинствам царствия божия. Поэтому он был опоясан тт) (>vt] [925] кожаным, строго исправляя распущенность плоти. Так укрепленный, он был таким великим ученым в столь великом дворце божием. О дражайший, будем подражать таким мужам! Возьмем вершину, дабы наверное овладеть серединой. Прочти 6juXiav [926]нашего Гедеона, которую он имел в день его Иоанна кончины. Под конец последняя или предпоследняя страница так начинается: //«Голос слова…»,/— какой, не знаю. Прощай, дражайший.

Твой Григорий Сковорода

[Сентябрь — октябрь 1763 г.] Здравствуй, моя радость, дражайший Михаил!

Когда я читал та pvayixa [927] Евагрия [928], мне больше всего понравились следующие места, о которых сообщаю и тебе, счастливейшему кандидату христианской философии. Ты ведь знаешь, дражайший, что я часто восхвалял tyjV o/oXr, v xal T7jv Tjaoyiav, xT|V too Хрютои 0091a ev&iaxpi- Bouaav [929] и называл самого Христа главою схоластов.

Но послушай совет нашего Евагрня:

ВооХт) Tot‑ppoov б^атгт^те tov [xovr^Vj ptov d>; ioxW avaXajteTv xat sitt та тт£ г_лзоу[<х$ aro‑psystv тротила асрг<; ёхгТ too хбацои та; cppovTioa; — тоотео–и аоХо; eoo, атсаОт,<;, — I'va тrfi ex toutwv uepicxaasa); аХХ6трю<; — (svoasvo; oovt^yJ Tjao^aaai xaXox; [930]. II немного далее: Мт) dqarcirjaeis ooxtjaat |х£та av&pamov 6Xtxu>v — 7] jAovoaoixst, 7j (хгта aScXepajv itov aoXa>v xat 6{jLocpp6vu>v ooo [931]. IIo ты мне скажешь: мои мысли не лежат к монашеству и потому, к чему мне это? Пусть так, но почему не послушать ангельских слов? Тем более, что простой христианский народ плохо понимает tov (xovayov [932]. К тому же существует древнее изречение: «Бери вершину и будешь иметь середину». Что касается меня, то я считаю монаха высшим учеником Христа, во всем совершенно подобным своему наставнику. Ты скажешь: но апостол выше монаха. Согласен, но сам апостол становится таковым лишь из монаха; пока он управляет самим собой, он монах, когда же он начинает управлять и другими, тогда становится апостолом. Христос, когда он был в пустыне p‑ova^cx; t)v [933], то есть совершенно нематериальным, или, как говорят греки, аиХос (невещественным). Этим объясняется, почему монахи называются ангелами; это не потому, что они вне тела, а потому, что они во всем простились с телом, даже почки выжгли, как повелевает Мойсей, потому, что их уделом (6 хХ^ро;) является только господь (в его лице причину видят). Однако это происходит лишь после смерти, то есть тогда, когда кто‑либо, совершенно оставив все земное, умирает, так чтобы о нем можно было сказать: /«Енох же не обретется среди живых»/ и проч. Но будь здоров, сладчайший, /«и ревнуй духом высшим!»/

Твой aup.[i. a&TjT7|<; Грт^шрю; 2[хооороЗа][934]

[Сентябрь — октябрь 1763 г.]

Здравствуй, сокровище софистических жемчужин!

Духовное оружие куда превосходнее телесного, и ты, прекрасно с головы до пят вооруженный философией, этим -avo^Xta [935] немало других приводишь в трепет и обращаешь в бегство. Я же, будучи твоим другом, никогда даже, как говорится, капли не пролил в море, то есть никогда ничем не содействовал твоему вооружению и, в то время как другие в этом принимали большое участие, сам я был тебе daojipoXo; [936]. Поэтому я решил попытаться, ие могу ли я, разбирающийся в этом, как осел в лире, хоть немного в этом отношении служить и содействовать тебе. Поэтому прими от меня одну схему рассуждения, называемую у софистов auSojisv^v [937]. Она гласит: «Если кто взял деньги взаймы, то другой не должен за него платить». Я взял у тебя деньги, будучи безбородым; теперь, через пять лет, я сделался другим, так как у меня борода; следовательно… Если, как ты, может быть, скажешь, борода не меняет сущности дела, то возьми рассуждение в таком виде: будучи иудеем, я взял золото взаймы, следовательно, сделавшись христианином, я не должен платить. Строю такой силлогизм: с переменой сущности одно становится другим по своему бытию; но так как сущность невидима и поэтому духовна, по духу же христианин совершенно меняется и становится другим, следовательно, тот, кто взял деньги взаймы, будучи иудеем, не должен платить, став почитателем Христа. Но мне кажется, ты выступаешь против меня с сотнею сотен твоих парнокопытных; поэтому, подражая Терен- циевскому Тразону [938], я приму меры предосторожности и не под конец, как он, а с самого начала подобно трусливому Полонию [939] заберусь в угол и издали в тебя пущу свою стрелу.