К тебе безмерно расположенный Григорий Саввич
26
[1763 г.]
Плутарх говорит: «Как поддельные предметы, выдаваемые за золотые, подражают блеску и сиянию золота, так и льстец, подражая приятности и прелести друга, всегда представляется веселым и сияющим[794], никогда не оказывая сопротивления, никогда ни в чем не отказывая». Поэтому не тотчас мы должны подозревать в лести тех, кто хвалит: своевременная похвала прилична другу не менее, чем порицание. Тем более угрюмость и склонность все порицать есть нечто чуждое дружбе и приятельским отношениям. Кто же, доброжелательно к нам относясь, свободно и решительно отзывается с похвалою о том, что достойно похвалы, — от этого человека мы легко переносим и принимаем и порицание, полагая, что тот, кто свободно высказывает похвалу, выражает порицание лишь под давлением необходимости (чем ты блистаешь, то и отражаешь).
Дражайший мой Михаил!
Так как в настоящее время мне нечего тебе сказать, то через мое посредство с тобою будет беседовать наш Плутарх — муж, исполненный веры и очарования, и глава тех, которые посвятили себя fVT, aiai<; таТ<; Мобаац [795], этим очаровательным Каменам и небесному Геликону [796]. Но неужели тебе не кажется rapd&oЈov[797] даже тгарай- o^oxaTov [798] то, что у меня, друга, не хватает слов, в особенности для тебя? Что касается меня, то такого человека я считаю xevoxepov [799], чем самую философскую пустоту. Но разумеется, когда я принимаюсь писать тебе, я стараюсь держать себя в рамках, а не стремлюсь к многословию. Я принадлежу к тем, которые настолько ценят друга, что ставят его превыше всего и признают друзей, как говорит твой Лелий [800], лучшим украшением жизни.
Каждого влечет свое пристрастие.
Я презираю Крезов, но завидую Юлиям, равнодушен к Демосфенам [801], жалею богатых: пусть приобретают себе, что хотят! Я же, если у меня имеются друзья, чувствую себя не только счастливым, но и счастливейшим. Что же поэтому удивительного в том, что для меня нет ничего сладостнее, как болтать с другом? Лишь бы бог укрепил меня в своей добродетели, лишь бы он сделал меня достойным человеком, себе дружественным, ибо добрые люди являются друзьями божиими и только среди таких хранится высший дар, разумей — истинная дружба. Ко всему прочему мне о68г1<; xaxd irapoijAiav X6fo<; [802].
Будь здоров, дражайший, и люби источник всякой сладости — добродетель вместе с добрыми науками, и воздавай нам любовью за нашу любовь!
Твой Григорий Саввич
В праздник Иоанна Златоуста, января 27
'Еигурацца[803]
Когда Венера, сопровождаемая своим Купидоном,
Встретилась однажды с девятью музами,
Она обратилась к ним с такими словами:
«Меня чтите, о музы: я первая из всех богов,
Мою власть признают все боги и люди».
Так сказала Венера. А музы: «Но над нами ты
не властна.
Музы чтут святилище Геликона, а не твое царство» [804].
Дражайший мой Михаил!
Хореое ev тф хорир![805]
Встав за два часа rcpoavaaxas x&v 6p&ptv&v etyaiv[806]и сам с собою 6jjliX(S)v [807] между прочими благочестивыми размышлениями, составил я Ытрар^а[808]. Помню, среди греческих етс^ра^аха [809] я читал такую, когда находился в монастыре св. Сергия. Будучи не в силах ее припомнить, я своими словами выразил тот же смысл. Мне кажется, она прекрасно и возвышенно говорит о то a&uxov [810] муз и достойна быть спетой сегодня, когда мы чтим память twv xpsiwv tu>v ji, efaXa)v tf^ oixoojievr^ 8i8aaxaXcov [811]. О если бы и нам, мой Михаил, удалось достигнуть такой же вершины добродетели!
Таота eo^exai aot оо; Грт^шрюс[812]
Января 30
Если в греческих словах, как они здесь написаны, я допустил ошибку, исправь и сообщи мне. Oa&sv хобхоо cpiXoxspov [813] и знай это: угГр хеФа vwuxei [814]. 1763, в день трех святых: Василия, Григория, Иоанна.
28
[1763 г.]
Из тысяч пословиц Эразма [815].
Аристотель, Большая Этика, гл. 2 [816].
«Oxav рооХ6р, едд acpoSpa cptXov eticetv, jua cpajisv фо^т) т\ s|i7) xal -fj хобхоо — когда мы хотим выразить высшую степень дружбы, мы говорим, что моя душа и его душа — одно. То же говорится в другом месте той же книги: «Eoti fip, &<; cpajiiv, 6cptXo<; ётеро; e^a) — друг, как мы говорим, — наше второе я.
Но послушай и из Плутарха [817]. Рассказывают, что обезьяны, пытаясь подражать людям, перенимают их движения и воспроизводят их пляски. Льстец же, подражая другим, их обманывает, прельщает, но не всех одинаково. С одними он пляшет и поет, к другим присоединяется в качестве товарища по палестре [818] и по физическим упражнениям. Если он имеет дело с юношей, преданным литературным и научным занятиям, он весь в книгах, отпускает бороду (философскую) до самых пят, носит плащ, оставляет развлечения, на устах у него числа и прямоугольники да треугольники Платона [819].
Желаннейший Михаил!
Так как из всех потерь потеря времени наитягчайшая, то даже одно мгновение из этих ангельских дней так ценно, что превышает все, что мы имеем, даже самое себя, настолько, насколько время превышает другие владения. Теперь наконец наш внутренний человек, не отягченный плотью, как бы освободившись от оков или получив новые крылья, поднимается высоко наподобие тоо агтоо [820], парит, носится и летает в неизмеримых небесных просторах, как по равнине открытых полей, стремясь проникнуть и достигнуть itpo<; то хаХ/чО^ то ftelov[821], где ангелы непрерывно взирают на то тгрбаштгом тои тохтрос[822], радуясь человеческому жребию. О, эти дни приятные, нектарные, никаким делом не нарушающие ценность всего, даже п ценность дней! О трудный первый и суровый пост, куда ты нас ведешь? Так всякая добродетель и всякое благо вначале представляются горькими, а под конец услаждаются. О мой дражайший Михаил! Остерегайся эти деньки расходовать на пустое! Познай сокровища, познай удел свой, который намного лучше удела персидских царей. Чего нам бояться, если мы здесь отдыхаем? Временем покупается небо, даже сам бог. Я никогда не перестану убеждать тебя, чтобы ты посвятил себя не вульгарным музам, а прекрасным делам, презираемым толпою, тем книгам, которых, как говорит Мюре [823], «редкая касается рука». Не могу не воспользоваться, как шпорой, следующими словами нашего Эразма: «Помышляй о том, что нет ничего более преходящего, чем юность». Пусть также всегда присутствует в твоей душе следующее изречение Плиния [824]: «Потеряно то время, которое ты не употребишь на занятия». Если бы я должен был побуждать тебя, то я скорее умер бы в эти часы более охотно, чем перестал бы это делать, незавимисо от того, благоприятно ли это или нет. Придет время, отягченные пищею и питьем, мы склонимся к земле, не имея силы поднять вверх прекраснейшие очи души. Теперь же, когда этот, как говорит Марон [825], огонь простого дуновения свободен и деятелен, зачем перестанем мы залетать ei<; oopavov [826]? Зачем не будем мы упражнять его крыльев, чтобы когда‑нибудь достигнуть нам того утоляющего всякую жажду предела и цели, о которых наша дражайшая родительница — церковь поет: /'«Желаний край — верных утверждение»/7 и проч.
