А как «мудрого очи его во главе его», так «очи

безумных на концах земли».

С лица человека приметить можно, но не с подошвы. «Те пяту мою соблюдят».

Сколь о многих можно сказать: «Вы кланяетесь, его же не знаете». О всех сих, подло ползущих, написано: «Блюсти будешь его пяту». Вся Библия дышит сим вкусом: «Узнай себя».

Разве ж бог в человеке только? Никак! Но кто слеп дома, тот п в гостях, и, не имея сам в себе, не найдет и в пище вкуса. А тогда можно смело отважиться и на глубину бпблейную с тем, кого слушает ветер и море.

Узнать его есть чувство премудрости. Любить и слушать есть дух веры и благочестия.

Руководство блаженной натуры всей своей мудрости виною ставит Катон Цицеронов. Но ключ к сему чертогу сей есть: «Внимай себе». Чем более кто себя узнает, тем выше восходит на Сион мира.

Нет легче последовать богу, как в пище, в дружбе, в звании. Тут приобучпвшийся может подняться и на крутые места, поколь сбудется: «Положу трудное пх в гладкое». А я желаю вам пдтп от силы в силу! Половину сделал, кто хорошо начал.

Окончу речь любезного моего Фалеса словом: 'Apyr, v airavtcdv xai теХо<; ttoisl frsov — «началом и концом во всем тебе будь бог».

И пребуду, милостивый государь,

Вашего благородия нижайший слуга, любитель священной Библии, Григорий Сковорода.

1775 года, января 1 дня, в Липцах.

«Я альфа п омега» (Апокалппспс).

«Слышь, Израиль, внимай себе, внемли себе» (Мойсей).

«Себя знающие премудры» (Притчи).

«Если не узнаешь саму себя… пзойдп» (Песнь песней).

«Узнай себя самого…» (Фалес).

Григорий. Слава богу, собралась наша беседа! Что слышно? Нет ли вестей?

Яков. Вчера сделался пожар. Довелось быть в гостях и напасть на шайку ученых.

Л о н г и н. Был ли пожар?

Яков. При бутылках и стаканах ужасный загорелся диспут. Иной величал механику; иной превозносил химию; иной ублажал геометрию; иной пришивал человеческое счастие врачебной науке; иной похвальными песнями венчал историю; иной возвышал грамматику с языками; иной — политику с обращением. Потом был спор, какая пища здоровее, какое вино полезнее. Наконец, самый пламень загудел о причине, погубившей республику Афинскую, плодородную мать ученых людей. Много врали и о богине Минерве, которой посвящен был город Афинский[397]. Однак я не мог ничего понять и пе знаю, почему никакого вкуса не чувствовал. А в любезной моей книжечке, которую всегда с собой ношу, недавно начитал, что счастие ни от наук, ип от чинов, ни от богатства, но единственно зависит оттуда, чтоб охотно отдаться на волю божию. Спе одно может успокоить душу.

Григорий. Как называются те ученые?

Яков. Первый Навал, второй Сомнас, третий Пифи- ков[398], люди славно ученые, а прочих не знаю.

Григорий. Как же ты не мог ничего понять?

Яков. Сему я и сам дивлюсь. Одно только то знаю, что слушать их вовсе мепя не позывало.

Григорий. Разве они о Минерве говорили без Минервы? Так побеседуем же сами о драгоценнейшем нашем мире бесспорпо и дружелюбно. Раскусим несколько слово спе: «Отдаться в волю божию». А премилосердная мать наша блаженная натура нас, любителей своих, не оставит, руководствуя нашу всю беседу. Вспомните сказанное мною слово спе: «Чем кто согласнее с богом, тем мирнее и счастливее». Сие‑то значпт: «жить по натуре». Кто же не говорит сего: жить по натуре? Но сия ошибка путь есть всей пагубы, если кто, смешав рабскую и господст- венную натуру в одно тождество, вместо прозорливой или божественной избирает себе путеводптельницею скотскую и слепую натуру. Сие есть родное нечестие, неведение о боге, непознанпе пути мирного, шествие путем не- счастпя, ведущим в царство тьмы, в жилище духов беспокойных.

Само сие слово — несчастие — оттуда родилось, что прельщенный человек, пошедший за руководством слепой натуры, ухватился за хвост, минув голову или ту высочайшую часть: «Часть моя ты, господи». Сколько ж мы должны матери нашей Бпблпп? Она непрестанно кладет нам в ушп иное высочайшее некое естество, называя оное началом, оком, отцом, сильным, господом, царем, ангелом совета, духом владычным, страхом путеведущим, вторым человеком, светом, радостпю, веселием, миром и прочее. На скольких местах вопиет нам: «Внемли себе». «Внимай себе крепче…» «Войдпте в храмину вашу…» «Возвратись в дом твой». «Дух божий живет в вас». «Второй человек господь с небес…» И спе‑то есть благовестить мир, возвещать счастия путь, отворять ворота к благоденствию, открывать предводительствующее во всем и недремлющее око, дабы всеусерднейше всяк, тайному мановению блаженного внутри себя духа повинуясь, мог получать наставление, просвещение, кураж и совершение в каждом своем деле, а без его дозволения самого мелочного не начинать действия п самого маленького шага не ступать. Счастлив живущий по воле благого духа! «Господь будет на всех путях твоих». Бедная душа, своими похотямп водимая! «Путь нечестивых погиб». Самое переднее крыльцо и преддверие, вводящее в пагубу, и самая начальная замашка, будто букварь, обучающий нас быть супостатами богу, есть спя:

A. Входить в несродную стать.

Б. Нести должность, природе противную.

B. Обучаться, к чему не рожден.

Г. Дружить с темп, к кому не рожден.

Сии дорожки есть родной несчастпя путь.

Афанасий. А если кто к воровству рожден?

Григорий. Убирайся прочь! Моя речь единственно только касается человеколюбных душ, честных званий и благословенных промысла родов, которых божий и человеческий закон вон из сожительства не изгонит, а составляют они плодоносный церкви, яснее сказать, общества сад, так, как часовую машину своп части. Она в то время порядочное продолжает течение, когда каждый член не только добр, но и сродную себе разлившейся по всему составу должности часть отправляет. И сие‑то есть быть счастливым, познать себя, пли свою природу, взяться за свою долю и пребывать с частпю, себе сродною, от всеобщей должности. Сии должности участия есть благодеяние и услуга. И не дивно, что у древних римлян как должность, так и благодеяние обозначалось сим словом — officium. Самая добрая душа тем беспокойнее и несчастливее живет, чем важнейшую должность несет, если к ней не рождена. Да и как ей не быть несчастною, если потеряла сокровище сие, всего мира дражайшее: «Веселие сердца — жизнь человеку, и радование мужа (есть то) долгоденствие»? (Сирах). Как же не потерять, если вместо услуг обижает друзей и родственников, ближних и дальних, однородных и чужестранных? Как не обижать, если вред приносит обществу? Как не повредить, если худо нести должность? Как не худо, если нет упорной старательности и неутомимого труда? Откуда же уродится труд, если нет охоты и усердия? Где ж возьмешь охоту без природы? Природа есть первоначальная всему причина и самодвижущаяся пружина. Она есть мать охоты.

Охота есть разожженне, склонность и движение. Охота сильнее неволи, по пословице. Она стремится к труду и радуется пм, как сыном свопм. Труд есть живой и неусыпный всей машпны ход потоль, поколь породит совершенное дело, сплетающее творцу своему венец радости. Кратко сказать, природа запаляет к делу и укрепляет в труде, делая труд сладким.

А что ж есть спя природа, если не тот блаженный в человеке дух, о котором бог к Мойсею: «Се я посылаю ангела моего перед лпцом твоим… Внимай себе и послушай его. Не усомнптся, ибо имя мое на нем есть». Великое есть сие дело: «Имя мое на нем есть». Божие имя и естество его есть то же. Того ради велит вникнуть внутрь себя п внимать сему наставнику, ясно все нужное показывающему. Сколько можно догадываться, сей есть тот, кто говорпт: «Без меня не можете творить ничего». II сне‑то есть с богом счастливо вступить в звание, когда человек не по свопм прихотям и не по чужим советам, но, вникнув в самого себя п вняв живущему внутри и зовущему его святому духу, последуя тайному его мановению, принимается и придержится той должности, для которой он в мире родился, самым вышним к тому предопределен.