Ни с того ни с сего капитан бота сообщил скальду о том, что Хьортур женат второй раз. Первая его жена давно умерла. От нее у него была дочь, которая воспитывалась у родственников матери на берегу какого-то южного фьорда, теперь ее опекуны умерли, и несколько дней тому назад она приехала к своему отцу. Ей двадцать три года, и зовут ее Йорунн.

— Так, так, — заметил скальд.

Воцарилась гудящая, как будто в пустом чугунном котле, тишина. Наконец скальд все-таки спросил:

— Хорошая девушка?

— Хорошая? — переспросил капитан. — Об этом я не стану распространяться. Я уже сказал тебе, что, хотя поселок и обобрали до нитки, все это пустяки. Больше я ничего не скажу. Вот тебе пять крон наличными. Прошу тебя, сочини для меня стихотворение в честь этой девушки.

С тех пор как скальд Реймар был изгнан из поселка за неудачную эпитафию, написанную по случаю того, что двенадцать свидинсвикских избирателей отправились кормить рыбу вместе с траулером где-то на юге, можно смело сказать, что скальд Оулавюр Каурасон сделался менялой, через которого проходили все переживания поселка. Он сочинял любовные стихи и письма с предложением руки и сердца для влюбленных женихов и ответные послания в стихах для осчастливленных невест. Любовное стихотворение или зарифмованное письмо, содержавшее предложение вступить в брак, стоили полторы, самое большее две кроны плюс небольшие проценты, если предложение было принято благосклонно. Предложение вступить в брак или обычное любовное письмо — «Многоуважаемая барышня, шлю тебе свой горячий привет и наилучшие пожелания. Ты, наверное, удивишься, получив от меня такое письмо. Но я твердо решил написать именно тебе, а не другой. Ты мне нравишься, я люблю тебя…» — и тому подобная наивная болтовня стоила всего пятьдесят эйриров. Кроме того, скальд сочинял юбилейные оды, поздравления в стихах по случаю дня рождения или бракосочетания, а также эпитафии, но он никогда не сочинял памфлетов, даже если ему предлагали десять крон, и всегда избегал критиковать в стихах могущественных людей как из своего, так и из чужих поселков; именно эту ошибку и совершил скальд Реймар в своей эпитафии по случаю гибели двенадцати избирателей. Как и следовало ожидать, директор Пьетур Паульссон объявил этого Реймара грязным стихоплетом, развращающим сердца молодежи, отказал ему от места и выгнал среди зимы из дому вместе с женой и детьми.

— Вот-вот, это на вас похоже — торчать дома, как кобыла над мертвым жеребенком, да строчить богохульные стишки вместо того, чтобы постараться хоть немного помочь приходу, за счет которого вы живете всю зиму, — сказала Яртрудур Йоунсдоухтир, невеста скальда, вернувшись вечером с сушилен.

— Кто-то ведь должен оставаться с больным ребенком, — заметил скальд.

— Это уже что-то новое! Оказывается, они хотят оставаться с больным ребенком, которого они раньше и знать не желали. Уж не объясняется ли эта забота о ребенке тем, что сегодня они могли бы получить работу у Пьетура Паульссона?

— А разве в прошлом году я не проводил бессонных ночей у постели маленького Каури, пока он не умер? — спросил скальд.

Яртрудур собиралась варить кашу, но плита никак не разгоралась. Каждый раз, когда Яртрудур не удавалось сразу разжечь плиту, она начинала обращаться к скальду во множественном числе: вы или они.

— Я хоть сто лет проживу, все равно никогда не пойму, как это некоторые могут смотреть людям в глаза и при этом даже не стараются походить на других людей. Сейчас все по примеру Хьортура из Вегхуса обзаводятся скотиной, а вот некоторым не приходит в голову завести хотя бы кур, не говоря уже о чем-нибудь поважнее.

— Я вообще-то не считаю кур птицами, — заметил скальд.

— Вот-вот, это на вас похоже, — сказала его невеста. — Ты никогда не веришь в победу добра, ни в большом, ни в малом.

— Яртрудур, — сказал скальд, — по-моему, птицы должны летать по воздуху. Повторяю тебе, мне трудно называть птицей существо, которое не умеет летать. Помнишь, когда мы с тобой встретились в первый раз, за окном хутора у Подножья летали птицы. Это были свободные птицы. Птицы, которые умеют летать по воздуху.

— Кто любит Бога, тот считает кур самыми прекрасными птицами на свете, — ответила его невеста. — Когда я увидела тебя в первый раз, я была так глупа и неразумна, что поверила, будто ты воскресший Хатлгримур Пьетурссон. А на самом деле ты просто воображаешь, что ты умнее и Творца и Спасителя, вместе взятых, и ты всегда найдешь отговорку, лишь бы дома бить баклуши, когда тебе предлагают работу, а вот мне так даже нельзя курицу назвать птицей.

— Когда маленькая Магга поправится, мы с ней пойдем на берег собирать ракушки. Мы с ней встретим мяу-мяу и ав-ав. Милая Яртрудур, мы уже столько лет живем вместе, и мне всегда так хотелось иметь кошку и собаку…

— Вот-вот, — оборвала его невеста, — мало того, что ты сам живешь на попечении прихода, тебе надо за его счет держать еще и кошку с собакой. А не лучше ли завести несколько овец, чтобы обеспечить себя мясом?

— Извини, Яртрудур, я еще не кончил. Я уверен, что маленькая Магга была бы очень рада, если б у нас были кошка с собакой. По-моему, настоящий дом не может быть без собаки и кошки, ведь собака и кошка — это часть человека. А если хочешь знать, что я думаю об овцах, то, по-моему, разводить овец нехорошо. Разве что держать одну или двух ради собственного удовольствия. И я считаю, что человек должен позволить овцам умирать естественной смертью, когда они состарятся. Грешно разводить скотину лишь для того, чтобы потом ее резать, это все равно, что подружиться с человеком, чтобы легче было его убить. Но раз ты говоришь, что я ищу отговорки, лишь бы сидеть дома сложа руки, то позволю себе заметить, что нынче я заработал пять крон наличными, сочинив стихи для одного человека. И уж коли на то пошло, я сомневаюсь, чтобы другие скальды написали столько же, сколько я за свою короткую жизнь. Ведь мне всего двадцать три года, а я написал уже тысячу стихотворений, а то и больше, если считать и все то, что я писал от чужого имени. Прибавь к этому роман о заселении дальних островов, который я написал, когда мне было всего двадцать лет. Потом идет наиподробнейшее жизнеописание всех скальдов нашей округи, живших за последние 150 лет, в одном только этом произведении не меньше 800 страниц. А сейчас я работаю над повестями об особенных людях.

Тут невеста скальда Яртрудур Йоунсдохтир, готовая вот-вот расплакаться, поднесла к глазам черную от сажи руку.

— А мне от этого не легче. На мою долю остаются лишь грех, да раскаяние, да праведный гнев Божий, в то время как другие считают, что они совершают подвиги; и ты все еще не хочешь объявить о нашей помолвке и заставляешь меня гореть в пламени этого страшного греха, и девочка ведь больна той же болезнью, что и мальчик, и топлива у нас — только что мокрые водоросли. Как могла женщина, верующая в Бога, погрязнуть в таком грехе? Осподи Иисусе, в чем же я провинилась, за что ты послал мне этого ужасного человека и даже допустил, чтобы я приняла его за самого Хатлгримура Пьетурссона?

Когда маленькая девочка увидела, что ее мать вот-вот заплачет, она тоже начала плакать.

Если иногда и случалось, что скальд проявлял упрямство и эгоизм, а может, даже и некоторое высокомерие — ведь как никак он был скальдом! — они тут же улетучивались, лишь только губы его невесты начинали кривиться, не говоря уже о слезах девочки. Трудно решить, чего было больше в душе скальда — желания угодить или боязни обидеть. Когда скальду улыбалось счастье и он оставался один, он был свободен, у него не было никакого дома. Но когда он видел перед собой эти два заплаканных лица, у него вдруг появлялся дом. Если ты одинок — ты скальд. Если над тобой имеет власть горе близких — у тебя есть дом. Скальд взял девочку на руки и повторил, дурачась:

— Вот мы пойдем с тобой на берег собирать ракушки — и большие и маленькие, и витые и плоские. А потом придет ав-ав, а потом придет мяу-мяу. Доченька моя милая, доченька моя любимая.