— Друг мой, — сказал второй господин и обнял скальда. — Они закрыли Банк. Англичане закрыли Банк.

— Вот как? — сказал скальд.

— А почему так получилось, что англичане закрыли Банк? — сказал второй господин. — Да потому, что в Банке не осталось денег. Юэль выкачал весь Банк. Юэль пустил на ветер все деньги, которые англичане добросердечно дали взаймы нашему несчастному народу. Все деньги англичан Юэль утопил в море. Вот почему они закрыли Банк.

— Угу, — сказал скальд.

— Ты говоришь «угу»? — удивился господин. — Да как ты смеешь говорить «угу» здесь, в столице?

— Ему нужно пойти и лечь спать, он хочет спать, — сказал первый господин.

— Пусть он будет поосторожней со своим «угу», — сказал второй господин. — Ты знаешь, кто я? Я политический редактор! Я вождь. Я могу доказать, что ты государственный изменник и безродный прохвост. В моих руках документы. Тот, кто говорит «угу», против наших братьев финнов, я могу это доказать. Послушай, найдется ли у тебя крона?

Скальд нашарил в кармане одну крону и протянул ее этому человеку. Тогда они спросили, не найдется ли у него двух крон. Скальд сунул руку в карман, вытащил две кроны и протянул им, таким образом он бесстрашно подхватил знамя движения за предоставление займов, которое хотели остановить англичане, закрыв Банк.

— А теперь мы приглашаем тебя на сивуху, — сказал второй господин.

Но скальд, решив, что Сивуха — это высокая гора, сказал, что у него, к сожалению, нет времени идти на Сивуху.

— А что же ты пьешь? — спросил второй господин.

— Молоко, — ответил скальд.

— Молоко? — изумился второй господин. — Боже милостивый, я даже покраснел. Ты пьешь молоко? Поистине, в наше время человеческому бесстыдству нет никакого предела. Позволю себе один вопрос: друг мой, ты что, дурачишь людей или у тебя какая-нибудь венерическая болезнь?

Но тут вмешался первый господин:

— Ты, как политический редактор и радикал, не понимаешь крестьян, а я, как юрист, судья и аристократ духа, понимаю, позволь говорить мне. Друг мой! Молоко не только самый бессмысленный и самый непоэтичный из всех известных напитков, но и самый вульгарный из напитков, когда-либо придуманных на земле. Ни один человек, который обладает неиспорченным чувством прекрасного, не признается, что он пьет молоко, во всяком случае, открыто и без оговорок. Молоко — это табу, дорогой друг, молоко — это непристойно, надеюсь, ты меня понимаешь? Но есть еще одна проблема, которую я готов обсудить, это вопрос о том, к какой партии следует отнести крупный рогатый скот. Как аристократ духа, я присоединяюсь к тому мнению, что крупный рогатый скот — это крупный рогатый скот… И я охотно признаю, что, если я вдруг увижу корову, жующую жвачку, я не стану отрицать, что в этой презренной скотине может крыться некая философская, я бы даже сказал, метафизическая сила, которая…

— Недостойная точка зрения, — заявил второй господин; тут, к счастью для скальдова кошелька, они позабыли про скальда и, шатаясь, побрели прочь.

Скальд взвалил мешок на плечо и отправился в город. Ветер крутил песок, словно в пустыне Спренгисандура, и все кругом были заняты только своими делами. После путешествия по морю скальд ощущал неприятную пустоту в желудке, но он не знал, где здесь, в столице, можно

раздобыть какую-нибудь еду. Он останавливал людей, расспрашивал, как ему пройти к дому начальника тюрьмы, а они в ответ спрашивали, все ли у него дома. Наконец скальду повезло, и он встретил полицейского, этот великан с блестящими пуговицами не стал над ним потешаться, выманивать у него деньги или по меньшей мере в чем-то подозревать, нет, полицейский, следуя заветам Господа Бога, протянул незнакомцу руку помощи.

В полицейском участке царила летняя нега, никто не торопился подойти к барьеру и спросить у этого длинного крестьянина, что ему здесь нужно; скальд долго стоял у двери, переминаясь с ноги на ногу. Но когда он потерял уже последнюю надежду, что ему удастся привлечь внимание этих людей, пожилой важный господин поднялся со своего места в этом большом здании правосудия, подошел решительным шагом к барьеру, остановился возле него и постучал пальцами по табакерке.

— Добрый день, — сказал Оулавюр Каурасон.

— Добрый день, — ответил господин. Оулавюр Каурасон протянул ему руку.

— Вы начальник тюрьмы? — спросил Оулавюр Каурасон.

— Здесь нет начальника тюрьмы, — ответил человек и после некоторого колебания пожал протянутую скальдом руку. — Здесь полиция. Что вам надо?

— Я из Бервика, — сказал Оулавюр Каурасон.

— Из Бервика, — повторил важный господин. — Неужели же есть место, которое называется Бервик?

— Вы должны меня знать, — сказал Оулавюр Каурасон. — Я совершил преступление.

— Ах вот как? — несколько удивленно сказал господин. — Вы совершили преступление? А что это за преступление?

В качестве доказательства своей виновности Оулавюр Каурасон вытащил из внутреннего кармана решение суда и бумагу от судьи и протянул их полицейскому чиновнику.

Полицейский чиновник по складам прочел бумагу, потом подозвал остальных, и они также по складам прочли бумагу. Некоторые из этих людей были в хороших костюмах, какие носят важные господа, другие в куртках с золотыми пуговицами; узнав, в чем дело, они дружески кивнули Оулавюру Каурасону, кое-кто начал расспрашивать его о новостях из Бервика, о погоде, о траве, об уловах. Скальд сказал, что трава в Бервике хорошая и что до сих пор погода благоприятствовала сенокосу, а что касается уловов, то Бервик — место, собственно, не рыбное. Кто-то угостил скальда нюхательным табаком. Это были очень приятные люди. Они спросили его, не может ли он прийти завтра.

Оулавюр Каурасон был изрядно разочарован, он ответил:

— Я чужой в столице, и мне тут некуда деться, кроме того дома, в который меня прислали, да и запас денег у меня ограниченный. Мне бы хотелось как можно скорее начать отбывать наказание.

Эти приятные люди считали, что будет довольно трудно сделать так, чтобы скальд немедленно получил доступ в тот странный дом, который находился в их ведении и к которому весьма подходили слова из Евангелия: «Много званых, да мало избранных»; сперва надо оформить документы. Нету ли у него друзей в городе?

Оулавюр Каурасон покраснел. Вообще-то был у него в столице один старый знакомый, но скальд не знал больше и самого себя, не то что старых друзей; ему бы хотелось отложить свидание с этим человеком до тех пор, пока он не отбудет свой срок и не станет снова свободным. Но в конце концов оказалось, что в данную минуту иного выхода все-таки нет, и один из полицейских был послан, чтобы помочь скальду разыскать его старого знакомого.

Они шли очень долго, прежде чем пришли к дому, где жил друг скальда; полицейский вошел в кухню с черного хода и громко поздоровался, в дверях показалась пожилая женщина, она встревожилась, решив, что полицейский хочет кого-то арестовать, но выяснилось, что просто незнакомый человек разыскивает Свейдна из Бервика. Женщина сказала, что ее пасынок сейчас находится на занятиях и вернется не раньше шести. Она спросила у незнакомца, кто он такой, и услышав, что это и есть учитель из Бервика, не на шутку перепугалась. Полицейский объяснил, что этот человек в городе впервые, и попросил женщину приютить приезжего до возвращения его друга. Полицейский ушел, а женщина продолжала стоять в дверях и смотрела с ужасом на этого страшного человека. Наконец она позвала трех девочек-подростков и велела им побыстрей уйти из дому. Только после этого она провела Оулавюра Каурасона через кухню в комнату. Он спросил женщину, не будет ли она так добра и не подаст ли ему немножко еды. Она ответила, что у нее не харчевня, но что она его, так и быть, накормит. Скальд был благодарен ей за то, что она позволила ему остаться на весь день в этой комнате, ибо, поскольку он был здесь чужой, не говоря уже о том, что он был дурак и преступник он не мог набраться мужества и пойти гулять по городу, хотя именно здесь и находилась могила Сигурдура Брейдфьорда.