Беспокойной душевною жаждой томим,
Я беречь моих сил не умел;
Мне противен был будничный, мелкий удел,
И, как светоч, колеблемый ветром ночным,
Я не жил, — я горел!
Целый мир порывался я мыслью обнять,
Целый мир порывался любить,
Даже ночь я боялся забвенью отдать,
Чтоб у жизни ее не отнять,
Чтоб две жизни в одну мне вместить!
И летели безумные, знойные дни
То за грудами книг, то в разгаре страстей…
Под удары врагов и под клики друзей,
Как мгновенья, мелькали они.
Для лобзаний я песню мою прерывал,
Для труда оставлял недопитый бокал,
И для душных оград городских
Покидал я затишье родимых полей,
И бросался в кипучее море скорбей,
И тревог, и сомнений людских!
И бессильная старость еще далека,
И еще не грозит мне могильной плитой…
Отчего ж в моем сердце глухая тоска,
Отчего ж в моих думах мертвящий застой,
Зной недуга в очах, безнадежность в груди?
Или жизнь я исчерпал до дна, —
И мне нечего ждать от нее впереди?
Где ж ты, вождь и пророк?.. О, приди
И стряхни эту тяжесть удушья и сна!
Дай мне жгучие муки принять,
Брось меня на страданье, на смерть, на позор,
Только б полною грудью дышать,
Только б вспыхнул отвагою взор!
Только б верить, во что-нибудь верить душой,
Только б в жизни опять для меня
Распахнулись затворы темницы глухой
В даль и блеск лучезарного дня!..
