ПО СЛЕДАМ ДИОГЕНА Посвящается В. Слабошевичу Я зажег свой фонарь. Огоньком золотым Он во мгле загорелся глубокой И по свету бродить я отправился с ним То тропой, то дорогой широкой. Я везде побывал — у подножья божков И любимцев прогресса и века, И под кровлей забытых, презренных рабов, — Я повсюду искал человека. Беспредельная, грозная мгла над землей Простилала могильные сени, И во мгле окровавленной, страшной толпой Шевелились и двигались тени. Исхудалые, бледные, в тяжких цепях Шли они трудовою дорогой И тельцов золотых на усталых руках Приносили с тоской и тревогой. Если двое столкнутся — безжалостный бой Начинают безумные братья… Льется кровь, разливаясь широкой волной, И гремят над толпою проклятья; И напрасно безумцев разнять я хотел, Говоря им о правде и боге: Этот бой беспощадный повсюду кипел На тернистой житейской дороге! И с улыбкой, исполненной злобы глухой, С высоты своего пьедестала Беспредельно царил над развратной толпой Гордый призрак слепого Ваала. Где же люди? Тоскующий взор не встречал Ни любви бескорыстной, ни ласки; Только стон над землей утомленной стоял, Да с безумным весельем повсюду звучал Дикий хохот вакхической пляски. Где же жизнь? Неужели мы жизнью зовем Этот мрак без лучей идеала?.. И ушел я поспешно с моим фонарем Из мятежного царства Ваала. Я хотел отдохнуть на просторе полей От бесплодных и долгих исканий, От разврата и злобы погибших людей, От жестокой борьбы и рыданий. Предо мной расстилалась туманная даль… Ночь повсюду безмолвно дремала, И подруга раздумья — немая печаль На душе словно камень лежала. Грустно, грустно кругом. Никого — кто бы мог Облегчить накипевшую муку, Кто в неравной борьбе мне участьем помог, Протянул бы по-дружески руку… Люди-братья! Когда же окончится бой У подножья престола Ваала И блеснет в небесах над усталой землей Золотая заря идеала! 1879 «Заря лениво догорает» Заря лениво догорает На небе алой полосой; Село беззвучно засыпает В сияньи ночи голубой; И только песня, замирая, В уснувшем воздухе звучит, Да ручеек, струей играя, С журчаньем по лесу бежит… Какая ночь! Как великаны, Деревья сонные стоят, И изумрудные поляны В глубокой мгле безмолвно спят… В капризных, странных очертаньях Несутся тучки в небесах; Свет с тьмой в роскошных сочетаньях Лежит на листве и стволах… С отрадой жадной грудь вдыхает В себя прохладные струи, И снова в сердце закипает Желанье счастья и любви… 1879 ОБЛАКА 1 По лазури неба тучки золотые На заре держали к морю дальний путь, Плыли, — зацепились за хребты седые И остановились на ночь отдохнуть. Целый чудный город, с башнями, с дворцами, С неподвижной массой дремлющих садов, Вырос из залитой мягкими лучами Перелетной стаи вешних облаков. Тут немые рощи замок окружили, Там через ущелье легкий мост повис. Вырос храм, и стройный портик обступили Мраморные группы, тяготя карниз; Высоко вознесся купол округленный И поник на кроны розовых колонн, И над всем сияет ярко освещенный Новый, чудный купол — южный небосклон!.. 2 Милый друг, не верь сияющим обманам! Этот город — призрак: он тебе солжет,— Он тебя пронижет ветром и туманом, Он тебя холодным мраком обоймет. Милый друг, не рвись усталою душою От земли — порочной родины твоей,— Нет, трудись с землею и страдай с землею Общим тяжким горем братьев и людей. Долог труд, зато глубоко будет счастье: Кровью и слезами купленный покой Не спугнет бесследно первое ненастье, Не рассеет первой легкою грозой! О, не отдавай же сердца на служенъе Призрачным обманам и минутным снам; Облака красивы, но в одно мгновенье Ветер разметать их может по горам!.. Май 1880 «Да, хороши они, кавказские вершины…» Да, хороши они, кавказские вершины, В тот тихий час, когда слабеющим лучом Заря чуть золотит их горные седины И ночь склоняется к ним девственным челом. Как жрицы вещие, объятые молчаньем, Они стоят в своем раздумье вековом, А там, внизу, сады кадят благоуханьем Пред их незыблемым гранитным алтарем; Там — дерзкий гул толпы, объятой суетою. Водоворот борьбы, страданий и страстей,— И звуки музыки над шумною Курою, И цепи длинные мерцающих огней!.. Но нет в их красоте знакомого простора: Куда ни оглянись — везде стена хребтов,— И просится душа опять в затишье бора, Опять в немую даль синеющих лугов; Туда, где так грустна родная мне картина, Где ветви бледных ив склонились над прудом. Где к гибкому плетню приникнула рябина, Где утро обдает осенним холодком… И часто предо мной встают под небом Юга, В венце страдальческой и кроткой красоты, Родного Севера — покинутого друга — Больные, грустные, но милые черты… Июнь 1880 Тифлис |
