30.9.09. 14–59

Прошла еще одна длительная свиданка с матерью, 13–я. Осталось их всего 8. Самой большой мерзостью этого раза было то, что – впервые за все мои 2 с лишним года здесь – на свиданку не завели до проверки и пришлось на проверку возвращаться в барак. Мать потом рассказала, что тетки–свиданщицы шмонали каждого из родственников (кто к кому приехал, по 1 и по 2–е) так долго, что никак невозможно было успеть. Родственникам тоже сказали, что теперь только после проверки; и пока мы ждали у вахты – и до проверки, и после, – мать, оказывается, видела меня в окно лестницы перед дверью в КДС 2–го этажа (и даже махала мне рукой, но я, увы, ее не заметил). Еще одним небольшим происшествием было внезапное отключение света вечером 2–го дня, во время сильного дождя, когда на улице было уже совсем темно. Предстоял ужин, готовить который без электричества было невозможно, и в ожидании, когда включат свет, я незаметно уснул. Мать думала, что я так и просплю до утра (ага, а как же проверка?! :); но я так же неожиданно и проснулся, – свет уже горел! Зато, заметил я, при новой метле, то бишь новом дневальном 2–го этажа перестал после отбоя выключаться (точнее, оставляли только слабый, приглушенный на ночь) свет в коридоре.

А в остальном свидание прошло очень хорошо, – тихо, спокойно, без ругани и нервов, в том числе и моих. Чуть ли не впервые за все время, после перевода на 11–й я уже не волновался так безумно, чем и как встретят там, в бараке, не доберутся ли до дневников, стихов и пр. Здесь это казалось совсем уж маловероятным. Было 2 главных угрозы – что придет шмон и все мои баулы и вещи под матрасом и в тумбочке перевернет вверх дном; и что приедет очередная комиссия, и мои сумки утащат в каптерку, откуда их доставай потом, ищи ключ...

15–35

Пока писал – прервал визитом наглый “телефонист”, заранее обещавший сегодня зайти. Прежде чем дать мне позвонить матери, он стряс с меня банку кофе (заранее еще им через меня у моей матери выклянченную), шоколадку, баночку балтийских сардин (лежат у меня давным–давно и по одной отдаются ему), плюс еще – очень клянчил колбасы. Я предвидел это и отдал ему остаток батона, оставшийся у меня еще от завтрака 26.9.09, т.е. привезенный в прошлую (короткую) свиданку. Клянчил еще гарнир, но брикеты лапши у меня считанные, по дням, и тут обжору–наглеца ждал облом. :)

Да, так вот. Все обошлось хорошо, это была одна из самых спокойных и мирных свиданок, ей–богу. Конечно, было очень тошно расставаться, как всегда, уходить. Но и то – уже не так безумно и беспредельно все–таки, как раньше. Теперь, к счастью, во всем моем тут сидении, прошлом и будущем, есть глубокий смысл эти годы не были просто потеряны тут вообще впустую! Вспоминалось все время, как выходили со свиданки в марте этого года, и Миша, дневальный 1–го этажа, сказал: “Я знаю, что все это когда–нибудь кончится”, – в ответ на вопрос матери, как он выдерживает здесь... Что ж, с тех пор прошло уже полгода. Еще на 1/10 моего срока стал ближе конец... Осталось мне тут уже, считай, год и 5 с половиной месяцев, 536 дней.

С переводом на 11–й стал я ходить в столовку раньше, в самый разгар обеда всех отрядов с обоих “продолов” – и стал, считай, ежедневно попадать под муштру и хамское командование “мусоров” у столовки, на пути и туда, и оттуда. “Построились!”, “Разобрались по трое!”, и т.д. и т.п., и орут, и командуют, и ходят–смотрят, как “разобрались”, и не пускают дальше, пока не “разберешься”... Мразь!.. На 13–м все же мы шли предпоследними – нередко “мусора” уже уходили, не дожидаясь нас. Я уже говорил отряднику 13–го, еще будучи там, что все эти построения у столовой есть унижение человеческого достоинства, – во сколько же раз это унижение возросло теперь, став ежедневным, и не по разу в день!.. Мерзко и тошно так, что сегодня, после окриков и команд на входе в ворота столовки отрядника 9–го и еще какого–то “мусора” – меня всего аж трясло от унижения и бессильной ненависти. Я бы убил обоих своими руками, хоть из автомата, хоть топором, но – быдло молчит, терпит, покорно строится... Мерзкое, рабское русское быдло, населяющее империю, из–за которого я и сижу здесь...

1.10.09. 9–14

Действительно (“в натуре”, как они говорят), каждая баня здесь – событие, и о каждой придется, видимо, писать отдельно. Вчера вечером баня еще работала, но неясные предчувствия мучили, по–моему, не меня одного. И точно! – между зарядкой и завтраком разнесся “слух ужасный” – бани не будет, т.к. нет дров! Опять та же история, что и в прошлый четверг...

Но тут уже, посомневавшись немного и повинуясь своему внутреннему голосу, я решил загодя приготовленный банный пакет все же взять с собой на завтрак. Не тяжелый он, в конце концов, руки мне не оттянет; зайду из столовки, спрошу, будет – не будет, на месте сам все узнаю. К тому же и еще кое–кто выходил, несмотря на громкий слух об отсутствии дров, с пакетами, – не я один буду таким дураком...

Пока сидел в столовке, смотрел все время на трубу бани – с моего места в этом 11–м отряде она теперь близко и хорошо видна. Даже на фоне хмурого, серого осеннего неба было видно, что из трубы явственно идет дым, хоть и несильный. Это укрепило меня в моих планах, –как хорошо, что я послушался внутреннего голоса и взял с собой пакет!

Пришел туда. Передо мной проскочили еще двое, не знаю, с какого отряда. Заглянул в зал – один человек моется под “блатной” отдельной “лейкой”, включаемой прямо здесь, в зале. Те двое разделись, конечно же, раньше меня – и тоже рванули к этой “лейке”. Я – четвертый – стою чуть поодаль и жду. Сам не знаю, чего жду – то ли когда будет возможно тут хоть намочиться, то ли когда включат все “лейки”; но пришел я туда в 7–30, зашел в зал – минут 35 8–го всего, а включат–то (если включат) только в 8 утра...

Короче, я помылся под этой блатной “лейкой”, быстро, но вполне нормально, одним из 4–х. Больше народу не было никого. Когда вымылись и вышли, вот этот, мывшийся еще до нашего прихода, тоже стал говорить всем вновь приходящим, что бани не будет – нет, мол, дров, даже в стирку вещи не взяли (прачечная для постельного белья, имелось в виду).

Стекла, разумеется, в окна там так и не вставили, лишь один из пустых проемов снизу кто–то закрыл парой фанерок (не прибитых, а просто поставленных), но это примерно четверть или 1/5 проема, так что без толку.

Сейчас вот выглянуло робкое солнышко, но вообще – погода уже вполне осенняя. Сильный холодный ветер срывает уже полностью пожелтевшую листву с берез и бросает в лужи от недавних дождей. Выхожу утром, в 6–05, на зарядку, – уже совсем темно. Осень... Еще не последняя, вопреки Шевчуку...

Юра, “обиженный” с 13–го, принес вчера вечером, перед проверкой, опять Маню, сейчас она у меня. У них на 13–м, говорит, ничего не ела, только спала. Здесь – набрасывается на все, что ни дашь; как только я за чем–то лезу, шуршу пакетами и пр. – как всегда, трется ушами об руку, лезет на колени и всячески просит, а завидев что–то съедобное – аж мяукать начинает!..

Болит вот уже 2–й день зуб, довольно сильно и притом практически постоянно, и это не может не беспокоить. Еще терпимо, но уже утомляет эта постоянная боль.

Ситуация ухудшается: блатные наглеют. Местные (полу)блатной хмырь, чьим телефоном я тут, в бараке, время от времени пользуюсь, вчера, когда я только пришел утром, выклянчил у меня сперва “к чаю” шоколадку (из тех, что подешевле, специально для них), плюс 3 пакетика чая. Потом, когда вечером я ждал чайник, чтобы пить чай, – эта же харя подошла опять и стала просить себе что–нибудь на ужин к гарниру. Я сказал, что возможности у меня нет (дай один раз одному – и этот повадится, и еще толпа любителей халявы набежит!..). Но после проверки он приперся опять – ко мне, “в гости” – долго клянчил, перемежая это разговорами о том о сем (о мобильном интернете, в частности, и о том, как он сидел в “красной” “хате” на централе в Нижнем) – и таки, чтоб отвязался, пришлось достать (баул из–под шконаря, еле–еле, став на колени и залезя под шконку, т.к. баул цепляется за крючки сетки) и дать ему банку тех же сардинок, что я давал “телефонисту” (и держал для него на будущее). Осталось еще 2 банки. Взяв, он тут же сказал нечто (я не вполне понял), что, мол, я кого–то могу “шумануть” по телефону, или меня сами “шуманут” (мать или еще кто–нибудь). Так подтвердилось в точности мое давнее понимание, что никто из этой швали, имея телефон и зная мою зависимость от связи, не упустит случая “подоить” меня по поводу еды, сладкого, чая и пр., а мой твердый отказ – поставит под удар и риск возможность матери дозвониться на номер этого конкретного блатного. Собственно, я все же дал ему банку именно по этой причине, чтобы не рвать “отношения” до конца.