Я сидел как на иголках – как переклинило еще накануне днем от хамства и угроз этих подонков “козлов”, сдали нервы – до сих пор не мог прийти в себя и трясся от еще накануне мне пришедшей мысли, что эти суки могут прямо сегодня, пока я на короткой свиданке – как узнают, взять и выбросить все мои вещи! Не очень, конечно, верилось в это, но – чего не бывает?! С такой мразью нужно быть всегда начеку. После свиданки – от 10 человек нас к концу осталось там только двое – зашел на вахту, спросил, можно ли идти в барак – в ответ лишь сплошное хамство. Жду. Смотрю – чешет мелкий “дневальный” 11–го, приехавший с “девятки”. Забрал меня и 2–го человека (насекомое :); я сразу сказал, что быстро идти не могу, надо останавливаться, передыхать, – груз 22 кг, как–никак, но просить его помочь не стал – а он и не подумал предложить. Терпеливо стоял, ждал меня, когда я отдыхал через каждые несколько метров пути. В одну из таких остановок шапочно знакомый мне дядька с 7–го, лет за 40 уже и явно занимающий тут какую–то должность (не комендант ли?), идя навстречу и увидев эту картину, спросил: “Малой, а что ты не поможешь инвалиду?” – “Сам донесет”, – преспокойно ответил этот мелкий сучонок, шнырь одновременно блатных “козлов” и просто блатных.

Войдя в “локалку”, первым делом осмотрелся – не валяется ли где–нибудь что–нибудь из моих вещей. Вроде не видно. Тут уж один пацан, поприличнее, занес мне баул по лестнице в барак; я вошел за ним – все на месте. Слава богу... На обед они уже ходили; я задвинул баул под соседний шконарь и лег. Разболелась башка, и довольно долго я просто лежал, а в проходняк, на соседней шконке, устроились игроки в нарды, так что разбирать передачу я все равно бы не мог.

Еще повезло с соседом по проходняку внизу – добродушный, не злобный и с юмором парень, эпилептик, татарин, переведенный сюда летом с 1–го. Видя, что уже 2 дня он не занимает ничем свой отсек в тумбочке, я спросил его об этом. “А мне нечего туда класть. Я бедный!” – ответил он – и разрешил мне занять его пустую полку. Получилось очень удобно, я засунул туда пакет с хлебом, который – тоже редкое диво! – на этот раз совершенно не помялся в дороге. Но, как все хорошее, я нутром чую, что это большое здесь удобство – занимать всю тумбочку одному – ненадолго.

Приготовил уже себе ужин, хотел есть – вдруг блатной (“домовой” даже, если до сих пор им остается) приносит записку – от “запасного варианта” с 8–го. Тот пишет, что, мол, нет ли чего сладкого к чаю; а чай, мол, уже заварен, так что очень жду. Охренеть!.. Последний остающийся еще доступным мне телефон, и омрачать отношения с его владельцем нет резона. Но и к “дорожникам” этим блатным я ведь тоже не пойду, кроме хамства и глумления, от них ждать нечего. Что ж делать – плюнул на ужин, благо, еще не снял с миски то, чем она была накрыта, – оделся, сунул в карман остатки недавней ларьковской карамели и пошел сам. Отдал – и еще смог от него набрать матери, уже ехавшей в поезде домой, сказать, что все нормально. Таким вот удачным концом завершился этот на удивление удачный день, 29.8.10.

Повезло еще и в том, что не трогала меня и не гавкала эта мразь, бывший завхоз 2–го, и “на проверку” начала выгонять только в 9 вечера. Накануне же, 28–го – то ли совсем обнаглев, ли спьяну вообще не глядя на часы – и эта тварь, и прочие “козлы” вдруг заорали свое: “Выходим на проверку!!!” – аж в 20–30, за ЧАС до реального времени проверки. И что вы думали?! – все встали и покорно пошли; ни один не возмутился, не высказал вслух ни протеста, ни даже просто удивления. Один лишь мой сосед, вонючий доходяга, встал, взглянул на часы, пробормотал что–то типа: совсем обалдели, времени только 35 минут! – и завалился обратно. Я еще пил чай, когда эта визгливая гнида подошла ко мне и осведомилась, почему это я не иду на проверку, до которой – я ответил – было еще целых 50 минут. Мразь ответила, что, мол, “...ть не должно” и что в 9 (а было только без 20–ти!!) я, мол, должен быть на улице. Я, как обычно, ответил на это, что я никому ничего не должен. Тварь, бормоча что–то очень злобное, удалилась в свой угол и оттуда продолжала выкрикивать мне то, что ей казалось страшным оскорблением (слова типа “дырявый” :), перемежая их фразами типа: “Такой ты провокатор!..” (мне эта фраза запомнилась; т.е., не подчиняться ее, злобной твари, произвольным, с потолка взятым приказам – это провокация! :)), смачными описаниями, чем бы она меня избивала (дужкой от шконки), будь я с ней в “режимном лагере”, а также попытками узнать у меня, читал ли я ПВР – там, якобы, написано, что я должен выходить в 9, за полчаса. Я ответил, что читал, и хотел даже процитировать, что там на самом деле написано (“Проверки проводятся в утреннее и вечернее время, а при необходимости – в любое время”; и больше о времени самих проверок, а тем паче выхода на них там нет ни слова), но этот ублюдок из своего угла буквально заорал: “Что ты там базаришь?! Я сейчас тебе ... !!!” – дальше последовали угрозы, а мне волей–неволей пришлось замолчать. Тварь эта так раздухарилсь и разошлась, что уже и на улице, гуляя со стариком, весьма почтенного вида, приехавшим с “девятки”, с которым она теперь постоянно общается – при виде меня продолжала выкрикивать мне в спину свои смешные “оскорбления”, целиком построенные на глупой пещерной гомофобии.

10–00

Пока переписывал про вчера – прибежал вдруг телефонист”! Про вчерашнюю свиданку он, слава богу, вроде не в курсе, но откуда–то уже знал, что я разговаривал вчера с матерью (видели у “запасного варианта”?). Сказал, что был здесь, на бараке, вчера и разговаривал обо мне с завхозом (по–моему, это явная ложь!) – мол, не беспокойся, никто тебя не тронет. Но – спросил, с кем поговорить еще, и я указал на как раз проходящего мимо бывшего завхоза 2–го. Они удалились в “фойе”, и голос “телефониста” некоторое время слышался оттуда; потом он вернулся и начал излагать мне услышанное. Мол, выгонять на проверку в 9 вечера тебя не будут (я не пойду, если даже и будут! :), но главная претензия – что в проходняке грязно! И начал меня учить, чтобы я, мол, 2–3 раза в день звал “гомосеков”, давал им “замутку чаю” и просил подмести – и сам поперся в “фойе”, нашел одного “обиженного”, заставил меня дать ему несколько пакетиков чая, сам дал несколько сигарет – и тот подмел в проходняке. Сказал, что сейчас, утром, звонил моей матери – она поставила условие, что если, мол, он зайдет и разберется с “козлами” (наш вчерашний с ней на свиданке договор сработал! :), то она, м.б., и даст деньги. Но все равно эта тварь хочет 500 рублей с меня ларьком! Т.е., на счету остается все меньше и меньше. Договорились, что я зайду к нему после обеда – звонить матери, договариваться насчет остальных 2500 р.

А там где–то, на горизонте, на 2–м плане, за нагромождениями всех этих событий последних дней, за погромами и войной с “козлами” – маячит ведь грозной тенью очередная приехавшая комиссия! Очередная из опять бесконечной их череды – по слухам (едва ли, впрочем, точным), они сменяют друг друга чуть ли не с зазором в 2–3 дня...

3.9.10. 7–53

3 дня не писал ничего. Хотел было взяться позавчера – и не мог: таким вдруг отвращением ко всему сдавило опять горло – и к этой швали вокруг, и к этой жизни... Недолго было “все хорошо”... :) К тому же, среду и четверг (вчера и позавчера) с утра традиционно ждешь шмона, нет даже настроения ни за что браться, на душе тревога... А потом – уже некогда, – то одно, то другое...

Мать, вернувшись со свиданки, на следующий день позвонила Демину, все ему рассказала. Было это в понедельник. Он поручил врачихе, Тамаре Дмитриевне, заняться мной – типа, не болен ли я (видимо, мать так неясно и эмоционально ему обо всем говорила, что он сделал такой вывод). Врачиха стала звонить мне во вторник – не дозвонилась; только в среду вызвала к себе, к 16–00 (и ожидание этого времени психологически мешало мне взяться за дневник после обеда, хотя обед заканчивается около часу). Посмотрела, послушала, нашла, что “в легких чисто”, но т.к. я упомянул о кашле – выписала бромгексин, за которыми я стоял чуть не полчаса в очереди из 3–х человек к окошку выдачи. Тогда же сказала: если завтра будет Демин, я Вам позвоню, зайдите поговорить с ним (видимо, тот высказал такое пожелание).