В общем, это был нелегкий труд. Такого полного разгрома мой налаженный барачный быт не знал с самого 9.9.2009, дня переезда сюда с 13–го. Еще с час, наверное, после последней проверки я укладывал под матрас вещи, развешивал и раскладывал, вынимая из баула, что только можно было куда–то пристроить (и найти в бауле в темноте, ибо свет, слава богу, и здесь выключили ровно в 22–00). Уже лазили по бараку “мусора”, то и дело уходил и возвращался с фонариком Окунь, потом отрядник 5–го с кем–то еще – не только я, вся секция не спала, устраиваясь на новых местах и вслух обсуждая – не ремонт и не переезд, нет, а всякую ерунду. Сосед – сверху, доходяга–инсулинщик из Москвы, не имея никаких вещей, устраивался еще дольше меня – с пола, не давая мне лечь; и оказалось, что его шконка одним углом – справа над моей головой – проваливается, не держится на своем крюке. Вечером он зацепил ее за крюк – утром она оказалась опять отцеплена (точнее, он – угол) и накренился надо мной еще ниже, чем вечером.

Счастье еще, что переселявший меня “козел”–стукач сам догадался (раньше, чем я успел сказать) перетащить и мою тумбочку. Ее поставили вниз, а уже стоявшую в проходняке – на нее сверху, так что хоть в этой части привычные для меня условия быта не изменились. Проходняк тесный, узкий; соседи еще более–менее, но – метет секцию теперь тот недавний этапник, тоже сучонок, который меня ненавидит – и из этой ненависти будет теперь каждый день по 2 раза докапываться до моих сумок под шконкой (видите ли, они мешают ему убираться). Половину того, что надо тут написать, я, конечно, забуду, но что поделать... Да, – шконка, конечно же, придвинута к стене вплотную, и сделать за ее торцом, у стены, такой же склад постоянно нужных вещей, как у меня был в той секции, пока не получается. Это, пожалуй, главное неудобство этого переезда.

А эти идиоты что–то там делали в секции всю ночь, – отскребали, видать, остатки обоев, сняли все плафоны для ламп, и т.д. Теперь она стоит – большая, голая и пустая, лишь 2–3 шконки и тумбочки, на которые они залезали, чтобы достать до потолка, остались. А сами насекомые–“ремонтники” с наступлением утра завалились спать (один из них – мой сосед по шконке, которого не было всю ночь), так что именно утром – в самое, по логике нормальных людей, подходящее время – никакие работы там не ведутся...

Да, еще вспомнил забавный момент: “козлы” эти дни все искали пропавшие рулоны обоев, звонили тому, кто отправлял сюда эту “газель”, шоферу и т.д. Не могли найти; а завхоз во вчерашнем разговоре в его кабинете сказал мне, что эти 15 (!) рулонов обоев спер Палыч. :))

9–40

Да, вот еще вспомнил, пока переписывал: “обиженных” поселили прямо в “фойе”, поставив их шконки к стене торцами; а рядом – шконку “мужиков” – старика с палкой и эпилептика над ним (они и раньше жили в одном проходняке и беспрерывно ругались). “Фойе” таким образом оказалось загромождено полностью – только узкие проходы к “фазе” (под которой теперь стоит еще и холодильник), кранам и туалету. Пока ждешь, например, чайник – гулять по нему, как раньше, или даже просто у стенки стоять – хрен, негде, все занято! Ожидая чайник для завтрака, я поневоле выходил сегодня погулять–побродить... в нашу пустую бывшую секцию!.. :))

27.5.10. 15–04

Короче, эти суки не пустили ко мне ни Глеба Эделева, ни его адвоката. Ждал сегодня с утра, придя из бани уже в начале 10–го (сходил очень удачно, а “генеральной уборки” с выволакиванием тумбочек в этой секции сегодня не было вообще – просто подмели и помыли, как всегда), пошел после проверки к “телефонисту”, набрал матери – они уже едут, Глебу – мобильник его отключен. Но с вахты до сих пор не звонят – значит, не пустили. А Палыч только что, как я пришел из ларька, вернул мне мое заявление о встрече с ними – с резолюцией Русинова: при наличии необходимых документов – ордер, удостоверение и паспорт. Но резолюция от 25–го числа, а сегодня 27–е. Вполне возможно, что дата на резолюции липовая. Что ж, пусть теперь Глеб судится с этой ИК–4, используя все свои возможности, как он того хотел и обещал.

А ремонт идет довольно быстро. В 1–ю же ночь побелили потолок, во 2–ю – наклеили обои, сегодня весь день – покрывают каким–то раствором стену (чтобы красить?), красят в белый цвет оконные ниши, уже ободрали линолеум по центру пола... Самое неприятное – если они закончат ремонт за те дни, что я буду на свиданке – она начинается уже завтра. Если эта секция будет переезжать в ту, отремонтированную, без меня – все мои вещи, и под матрасом, и за шконкой (все–таки я их распихал! :) рискуют пропасть или быть раздербаненными.

Самая омерзительная вчерашняя новость – из ШИЗО таки выпустили черножопую злобную обезьяну, и она, видимо, до конца срока пробудет здесь, в бараке. Но пока что так, как прежде, уже не буянит – публика в секции все–таки не та...

А в той секции – только что услышал – уже красят стену...

1.6.10. 8–50

Первый день лета. Лета 2010 года...

Прошла очередная длительная свиданка с матерью, прошел еще один день после нее... Но вчера – то ли из–за начавшейся жары, то ли из–за почти бессонной последней ночи на свиданке, то ли еще почему, – но состояние было какое–то болезненное, почти даже изнуренное, ужасно клонило в сон, было как–то плохо, тяжело, – вроде ничего не болит, но и делать ничего нет сил, так что описывать свиданку вчера я не взялся (хоть и надо было, конечно).

Но главным событием этих дней стала даже не свиданка, а – накануне ее – визит Глеба Эделева и его адвоката, таки прорвавшихся ко мне!!! Это было грандиозно – а я опять поторопился, увы :) – написать в дневнике в тот день, что их так и не пустили. Потом я узнал от Палыча, что уже в 2 или в 3–м часу дня они были здесь – и от них самих, что они долго боролись с Заводчиковым, не желавшим их пускать, но потом все же ему пришлось; только вот сотовые телефоны у них все же отобрали, несмотря на все их протесты и ссылки на разрешение Верховного суда по этому поводу.

Мне позвонили с вахту только около 5 вечера, и я сразу рванул туда. Выхожу – а на улице ливень, и за 2–3 минут ходьбы до вахты я промок почти насквозь. На пути и туда, и оттуда прошмонали – раздели догола в “шмоналке” – и я вдоволь мог поругаться на эту тему и с Гришей, и с тем “мусором”, что шмонал на выходе – потому что вполне достаточно просто ощупать руками поверх одежды, а не раздевать.

Глеба я сперва не узнал – когда они зашли только в закуток свиданщиц и он, стоя в профиль ко мне, выкладывал, как обычно там, все из карманов. Не сразу до меня дошло, что это, должно быть, все–таки он (тем более, там еще в 5 вечера передачи принимали почему–то), да и то – больше по очкам, которые он всегда носил. Он сильно изменился – стал прежде всего совсем седым; да и сам – как–то плотнее, солиднее; но узнать, конечно, можно. Вот радости–то было, когда наконец он вошел в тот закуток зала, где сидел я, и мы пожали друг другу руки!! Настоящий праздник! – мы не виделись, по его словам, лет 7 или 8, с моего приезда из Киева уж точно, и я так его ждал, столько времени, еще с того года, когда впервые он сказал об этой возможности – приехать ко мне. Он один из лучших людей, кого я знаю в этой стране, и встреча была – я думаю, и для него, а для меня–то уж точно – настоящей, искренней радостью.

К сожалению, пропуск им выписали только до 18–00, так что времени у нас было на разговоры всего около часа. Я успел только подписать заранее подготовленные для меня бумаги – для жалоб в суд, но, если честно, точный повод этих жалоб я уже не помню :) – да рассказать ему вкратце, что творится на зоне, какое оказывается на меня давление через блатных, из–за чего и жалобы писать здесь опасно, и даже по телефону я не могу говорить свободно. Поговорили мельком обо всяких мелочах; он в очередной раз рассказал, как они уже “построили” всех в зонах своей области, о том, что на здешние порядки (в частности, отбор телефонов, как и непропуск ко мне литературы) они тоже намерены жаловаться (причем в екатеринбургский суд); упомянул Глеб вкратце и о деле Алексея Соколова, которым был занят все последние месяцы. В общем, поговорить толком, без спешки, нам не дали, – осталась только радость от самой встречи, ощущение тяжело доставшейся, но тем более дорогой победы.