17 апреля 1905 «На весеннем пути в теремок…» На весеннем пути в теремок Перелетный вспорхнул ветерок, Прозвенел золотой голосок. Постояла она у крыльца, Поискала дверного кольца, И поднять не посмела лица. И ушла в синеватую даль, Где дымилась весенняя таль, Где кружилась над лесом печаль. Там — в березовом дальнем кругу — Старикашка сгибал из березы дугу И приметил ее на лугу. Закричал и запрыгал на пне: «Ты, красавица, верно, ко мне! Стосковалась в своей тишине!» За корявые пальцы взялась, С бородою зеленой сплелась И с туманом лесным поднялась. Так тоскуют они об одном, Так летают они вечерком, Так венчалась весна с колдуном. 24 апреля 1905
«Полюби эту вечность болот…» Полюби эту вечность болот: Никогда не иссякнет их мощь. Этот злак, что сгорел, — не умрет. Этот куст — без истления — тощ. Эти ржавые кочки и пни Знают твой отдыхающий плен. Неизменно предвечны они, — Ты пред Вечностью полон измен. Одинокая участь светла. Безначальная доля свята. Это Вечность Сама снизошла И навеки замкнула уста. 3 июня 1905 «Белый конь чуть ступает усталой ногой…» Белый конь чуть ступает усталой ногой, Где бескрайная зыбь залегла. Мне болотная схима — желанный покой, Будь ночлегом, зеленая мгла! Алой ленты Твоей надо мной полоса, Бьется в ноги коня змеевик, На горе безмятежно поют голоса, Всё о том, как закат Твой велик. Закатилась Ты с мертвым Твоим женихом, С палачом раскаленной земли. Но сквозь ели прощальный Твой луч мне знаком, Тишина Твоя дремлет вдали. Я с Тобой — навсегда, не уйду никогда, И осеннюю волю отдам. В этих впадинах тихая дремлет вода, Запирая ворота безумным ключам. О, Владычица дней! алой лентой Твоей Окружила Ты бледно-лазоревый свод! Знаю, ведаю ласку Подруги моей — Старину озаренных болот. 3 июня 1905. Новоселки «Болото — глубокая впадина…» Болото — глубокая впадина Огромного ока земли. Он плакал так долго, Что в слезах изошло его око И чахлой травой поросло. Но сквозь травы и злаки И белый пух смежённых ресниц — Пробегает зеленая искра, Чтобы снова погаснуть в болоте. И тогда говорят в деревнях Неизвестно откуда пришедшие Колдуны и косматые ведьмы: «Это шутит над вами болото. Это манит вас темная сила». И когда они так говорят, Старики осеняются знаменьем крестным, Пожилые — смеются, А у девушек — ясно видны За плечами белые крылья. 3 июня 1905 Старушка и чертенята Побывала старушка у Троицы И всё дальше идет, на восток. Вот сидит возле белой околицы, Обвевает ее вечерок. Собрались чертенята и карлики, Только диву даются в кустах На костыль, на мешок, на сухарики, На усталые ноги в лаптях. «Эта странница, верно, не рада нам — Приложилась к мощам — и свята; Надышалась божественным ладаном, Чтобы видеть Святые Места. Чтоб идти ей тропинками злачными, На зеленую травку присесть… Чтоб высо́ко над елями мрачными Пронеслась золотистая весть…» И мохнатые, малые каются, Умиленно глядят на костыль, Униженно в траве кувыркаются, Поднимают копытцами пыль: «Ты прости нас, старушка ты божия, Не бери нас в Святые Места! Мы и здесь лобызаем подножия Своего, полевого Христа. Занимаются села пожарами, Грозовая над нами весна, Но за майскими тонкими чарами Затлевает и нам Купина…» Июль 1905 «Осень поздняя. Небо открытое…» Осень поздняя. Небо открытое, И леса сквозят тишиной. Прилегла на берег размытый Голова русалки больной. Низко ходят туманные полосы, Пронизали тень камыша. На зеленые длинные волосы Упадают листы, шурша. И опушками отдаленными Месяц ходит с легким хрустом и глядит, Но, запутана узлами зелеными, Не дышит она и не спит. Бездыханный покой очарован. Несказа́нная боль улеглась. И над миром, холодом скован, Пролился звонко-синий час. Август 1905
Эхо К зеленому лугу, взывая, внимая, Иду по шуршащей листве. И месяц холодный стоит, не сгорая, Зеленым серпом в синеве. Листва кружевная! Осеннее злато! Зову — и трикраты Мне издали звонко Ответствует нимфа, ответствует Эхо, Как будто в поля золотого заката Гонимая богом-ребенком И полная смеха… Вот, богом настигнута, падает Эхо, И страстно круженье, и сладко паденье, И смех ее в длинном Звучит повтореньи Под небом невинным… И страсти и смерти, И смерти и страсти — Венчальные ветви Осенних убранств и запястий… Там — в синем раздольи — мой голос пророчит Возвратить, опрокинуть весь мир на меня! Но, сверкнув на крыле пролетающей ночи, Томной свирелью вечернего дня Ускользнувшая нимфа хохочет. |
