Сентябрь 1906 Русь Ты и во сне необычайна. Твоей одежды не коснусь. Дремлю — и за дремотой тайна, И в тайне — ты почиешь, Русь. Русь, опоясана реками И дебрями окружена, С болотами и журавлями, И с мутным взором колдуна, Где разноликие народы Из края в край, из дола в дол Ведут ночные хороводы Под заревом горящих сел. Где ведуны с ворожеями Чаруют злаки на полях, И ведьмы тешатся с чертями В дорожных снеговых столбах. Где буйно заметает вьюга До крыши — утлое жилье, И девушка на злого друга Под снегом точит лезвее. Где все пути и все распутья Живой клюкой измождены, И вихрь, свистящий в голых прутьях, Поет преданья старины… Так — я узнал в моей дремоте Страны родимой нищету, И в лоскутах ее лохмотий Души скрываю наготу. Тропу печальную, ночную Я до погоста протоптал, И там, на кладбище ночуя, Подолгу песни распевал. И сам не понял, не измерил, Кому я песни посвятил, В какого бога страстно верил, Какую девушку любил. Живую душу укачала, Русь, на своих просторах, ты, И вот — она не запятнала Первоначальной чистоты. Дремлю — и за дремотой тайна, И в тайне почивает Русь, Она и в снах необычайна. Ее одежды не коснусь. 24 сентября 1906
Сын и мать Сын осеняется крестом. Сын покидает отчий дом. В песнях матери оставленной Золотая радость есть: Только б он пришел прославленный, Только б радость перенесть! Вот, в доспехе ослепительном, Слышно, ходит сын во мгле, Дух свой предал небожителям, Сердце — матери-земле. Петухи поют к заутрене, Ночь испуганно бежит. Хриплый рог туманов утренних За спиной ее трубит. Поднялись над луговинами Кудри спутанные мхов, Метят взорами совиными В стаю легких облаков… Вот он, сын мой, в светлом облаке, В шлеме утренней зари! Сыплет он стрелами колкими В чернолесья, в пустыри!.. Веет ветер очистительный От небесной синевы. Сын бросает меч губительный, Шлем снимает с головы. Точит грудь его пронзенная Кровь и горние хвалы: Здравствуй, даль, освобожденная От ночной туманной мглы! В сердце матери оставленной Золотая радость есть: Вот он, сын мой, окровавленный! Только б радость перенесть! Сын не забыл родную мать: Сын воротился умирать. 4 октября 1906 «Нет имени тебе, мой дальний…» Нет имени тебе, мой дальний. Вдали лежала мать, больна. Над ней склонялась всё печальней Ее сиделка — тишина. Но счастье было безначальней, Чем тишина. Была весна. Ты подходил к стеклянной двери И там стоял, в саду, маня Меня, задумчивую Мэри, Голубоокую меня. Я проходила тихой залой Сквозь дрёму, шелесты и сны… И на балконе тень дрожала Ее сиделки — тишины… Мгновенье — в зеркале старинном Я видела себя, себя… И шелестила платьем длинным По ступеням — встречать тебя. И жали руку эти руки… И трепетала в них она… Но издали летели звуки: Там… задыхалась тишина, И миг еще — в оконной раме Я видела — уходишь ты… И в окна к бедной, бедной маме С балкона кланялись цветы… К ней прилегла в опочивальне Ее сиделка — тишина… Я здесь, в моей девичьей спальне, И рук не разомкнуть… одна… Нет имени тебе, весна. Нет имени тебе, мой дальний. Октябрь 1906 Угар Заплетаем, расплетаем Нити дьявольской Судьбы, Звуки ангельской трубы. Будем счастьем, будем раем, Только знайте: вы — рабы. Мы ребенку кудри чешем, Песни длинные поем, Поиграем и потешим — Будет маленьким царем, Царь повырастет потом… Вот ребенок засыпает На груди твоей, сестра… Слышишь, он во сне вздыхает, — Видит красный свет костра: На костер идти пора! Положи венок багряный Из удушливых углей В завитки его кудрей: Пусть он грезит в час румяный, Что на нем — венец царей… Пойте стройную стихиру: Царь отходит почивать! Песня носится по миру — Будут ангелы вздыхать, Над костром, кружа, рыдать, Тихо в сонной колыбели Успокоился царек. Девы-сестры улетели — Сизый стелется дымок, Рдеет красный уголек. |
