3 октября 1907 «В те ночи светлые, пустые…» В те ночи светлые, пустые, Когда в Неву глядят мосты, Они встречались как чужие, Забыв, что есть простое ты. И каждый был красив и молод, Но, окрыляясь пустотой, Она таила странный холод Под одичалой красотой. И, сердцем вечно строгим меря, Он не умел, не мог любить. Она любила только зверя В нем раздразнить — и укротить. И чуждый — чуждой жал он руки, И север сам, спеша помочь Красивой нежности и скуке, В день превращал живую ночь. Так в светлоте ночной пустыни, В объятья ночи не спеша, Гляделась в купол бледно-синий Их обреченная душа. 10 октября 1907
Снежная дева Она пришла из дикой дали — Ночная дочь иных времен. Ее родные не встречали, Не просиял ей небосклон. Но сфинкса с выщербленным ликом Над исполинскою Невой Она встречала с легким вскриком Под бурей ночи снеговой. Бывало, вьюга ей осыпет Звездами плечи, грудь и стан, — Всё снится ей родной Египет Сквозь тусклый северный туман. И город мой железно-серый, Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла, С какой-то непонятной верой Она, как царство, приняла. Ей стали нравиться громады, Уснувшие в ночной глуши, И в окнах тихие лампады Слились с мечтой ее души. Она узнала зыбь и дымы, Огни, и мраки, и дома — Весь город мой непостижимый — Непостижимая сама. Она дари́т мне перстень вьюги За то, что плащ мой полон звезд, За то, что я в стальной кольчуге, И на кольчуге — строгий крест. Она глядит мне прямо в очи, Хваля неробкого врага. С полей ее холодной ночи В мой дух врываются снега. Но сердце Снежной Девы немо И никогда не примет меч, Чтобы ремень стального шлема Рукою страстною рассечь. И я, как вождь враждебной рати, Всегда закованный в броню, Мечту торжественных объятий В священном трепете храню. 17 октября 1907 «И я провел безумный год…» И я провел безумный год У шлейфа черного. За муки, За дни терзаний и невзгод Моих волос касались руки, Смотрели темные глаза, Дышала синяя гроза. И я смотрю. И синим кругом Мои глаза обведены. Она зовет печальным другом. Она рассказывает сны. И в темный вечер, в долгий вечер За окнами кружится ветер. Потом она кончает прясть И тихо складывает пряжу. И перешла за третью стражу Моя нерадостная страсть. Смотрю. Целую черный волос, И в сердце льется темный голос. Так провожу я ночи, дни У шлейфа девы, в тихой зале. В камине умерли огни, В окне быстрее заплясали Снежинки быстрые — и вот Она встает. Она уйдет. Она завязывает туго Свой черный шелковый платок, В последний раз ласкает друга, Бросая ласковый намек, Идет… Ее движенья быстры, В очах, тускнея, гаснут искры. И я прислушиваюсь к стуку Стеклянной двери вдалеке, И к замирающему звуку Углей в потухшем камельке… Потом — опять бросаюсь к двери, Бегу за ней… В морозном сквере Вздыхает по дорожкам ночь. Она тихонько огибает За клумбой клумбу; отступает; То подойдет, то прянет прочь… И дальний шум почти не слышен, И город спит, морозно пышен… Лишь в воздухе морозном — гулко Звенят шаги. Я узнаю В неверном свете переулка Мою прекрасную змею: Она ползет из света в светы, И вьется шлейф, как хвост кометы… И, настигая, с новым жаром Шепчу ей нежные слова, Опять кружи́тся голова… Далеким озарен пожаром, Я перед ней, как дикий зверь… Стучит зевающая дверь, — И, словно в бездну, в лоно ночи Вступаем мы… Подъем наш крут… И бред. И мрак. Сияют очи. На плечи волосы текут Волной свинца — чернее мрака… О, ночь мучительного брака!.. Мятеж мгновений. Яркий сон. Напрасных бешенство объятий, — И звонкий утренний трезвон: Толпятся ангельские рати За плотной завесой окна, Но с нами ночь — буйна, хмельна… Да! с нами ночь! И новой властью Дневная ночь объемлет нас, Чтобы мучительною страстью День обессиленный погас, — И долгие часы над нами Она звенит и бьет крылами… |
