23 марта 1910 Утро в Москве Упоительно встать в ранний час, Легкий след на песке увидать. Упоительно вспомнить тебя, Что со мною ты, прелесть моя. Я люблю тебя, панна моя, Беззаботная юность моя, И прозрачная нежность Кремля В это утро — как прелесть твоя. Июль 1909
«Как прощались, страстно кля́лись…» Как прощались, страстно кля́лись В верности любви… Вместе таин приобщались, Пели соловьи… Взял гитару на прощанье И у струн исторг Все признанья, обещанья, Всей души восторг… Да тоска заполонила, Порвала́сь струна… Не звала б да не манила Дальня сторона! Вспоминай же, ради бога, Вспоминай меня, Как седой туман из лога Встанет до плетня… 5 сентября 1909 «Всё на земле умрет — и мать, и младость…» Всё на земле умрет — и мать, и младость, Жена изменит, и покинет друг. Но ты учись вкушать иную сладость, Глядясь в холодный и полярный круг. Бери свой челн, плыви на дальний полюс В стенах из льда — и тихо забывай, Как там любили, гибли и боролись… И забывай страстей бывалый край. И к вздрагиваньям медленного хлада Усталую ты душу приучи, Чтоб было здесь ей ничего не надо, Когда оттуда ринутся лучи. 7 сентября 1909 На смерть Коммиссаржевской Пришла порою полуночной На крайний полюс, в мертвый край. Не верили. Не ждали. Точно Не таял снег, не веял май. Не верили. А голос юный Нам пел и плакал о весне, Как будто ветер тронул струны Там, в незнакомой вышине, Как будто отступили зимы, И буря твердь разорвала, И струнно плачут серафимы, Над миром расплескав крыла… Но было тихо в нашем склепе, И полюс — в хладном серебре. Ушла. От всех великолепий — Вот только: крылья на заре. Что́ в ней рыдало? Что́ боролось? Чего она ждала от нас? Не знаем. Умер вешний голос, Погасли звезды синих глаз. Да, слепы люди, низки тучи… И где нам ведать торжества? Залег здесь камень бел-горючий, Растет у ног плакун-трава… Так спи, измученная славой, Любовью, жизнью, клеветой… Теперь ты с нею — c величавой, С несбыточной твоей мечтой. А мы — что́ мы на этой тризне? Что́ можем знать, чему помочь? Пускай хоть смерть понятней жизни, Хоть погребальный факел — в ночь… Пускай хоть в небе — Вера с нами Смотри сквозь тучи: там она — Развернутое ветром знамя, Обетова́нная весна. Февраль 1910 Голоса скрипок Из длинных трав встает луна Щитом краснеющим героя, И буйной музыки волна Плеснула в море заревое. Зачем же в ясный час торжеств Ты злишься, мой смычок визгливый, Врываясь в мировой оркестр Отдельной песней торопливой? Учись вниманью длинных трав, Разлейся в море зорь бесцельных, Протяжный голос свой послав В отчизну скрипок запредельных. Февраль 1910 На Пасхе В сапогах бутылками, Квасом припомажен, С новою гармоникой Стоит под крыльцом. На крыльце вертлявая, Фартучек с кружевцом, Каблучки постукивают, Румяная лицом. Ангел мой, барышня, Что же ты смеешься, Ангел мой, барышня, Дай поцеловать! Вот еще, стану я, Мужик неумытый, Стану я, беленькая, Тебя целовать! 18 апреля 1910 — май 1914 «Когда-то гордый и надменный…» Когда-то гордый и надменный, Теперь с цыганкой я в раю, И вот — прошу ее смиренно: «Спляши, цыганка, жизнь мою». И долго длится пляс ужасный, И жизнь проходит предо мной Безумной, сонной и прекрасной И отвратительной мечтой… То кружится, закинув руки, То поползет змеей, — и вдруг Вся замерла в истоме скуки, И бубен падает из рук… О, как я был богат когда-то, Да всё — не стоит пятака: Вражда, любовь, молва и злато, А пуще — смертная тоска. 11 июля 1910
«Где отдается в длинных залах…» Где отдается в длинных залах Безумных троек тихий лёт, Где вина теплятся в бокалах, — Там возникает хоровод. Шурша, звеня, виясь, белея, Идут по медленным кругам; И скрипки, тая и слабея, Сдаются бешеным смычкам. Одна выходит прочь из круга, Простерши руку в полумглу; Избрав назначенного друга, Цветок роняет на полу. Не поднимай цветка: в нем сладость Забвенья всех прошедших дней, И вся неистовая радость Грядущей гибели твоей!.. Там всё — игра огня и рока, И только в горький час обид Из невозвратного далёка Печальный ангел просквозит… |
