Октябрь 1912 Испанке Не лукавь же, себе признаваясь, Что на миг ты был полон одной, Той, что встала тогда, задыхаясь, Перед редкой и сытой толпой… Что была, как печаль, величава И безумна, как только печаль… Заревая господняя слава Исполняла священную шаль… И в бедро уперлася рукою, И каблук застучал по мосткам, Разноцветные ленты рекою Буйно хлынули к белым чулкам… Но, средь танца волшебств и наитий, Высоко занесенной рукой Разрывала незримые нити Между редкой толпой и собой, Чтоб неведомый северу танец, Крик Handá и язык кастаньет Понял только влюбленный испанец Или видевший бога поэт. Октябрь 1912
«В небе — день, всех ночей суеверней…» В небе — день, всех ночей суеверней, Сам не знает, он — ночь или день. На лице у подруги вечерней Золотится неясная тень. Но рыбак эти сонные струи Не будил еще взмахом весла… Огневые ее поцелуи Говорят мне, что ночь — не прошла… Легкий ветер повеял нам в очи… Если можешь, костер потуши! Потуши в сумасшедшие ночи Распылавшийся уголь души! Октябрь 1912 «В сыром ночном тумане…» В сыром ночном тумане Всё лес, да лес, да лес… В глухом сыром бурьяне Огонь блеснул — исчез… Опять блеснул в тумане, И показалось мне: Изба, окно, герани Алеют на окне… В сыром ночном тумане На красный блеск огня, На алые герани Направил я коня… И вижу: в свете красном Изба в бурьян вросла, Неведомо несчастным Быльём поросла… И сладко в очи глянул Неведомый огонь, И над бурьяном прянул Испуганный мой конь… «О, друг, здесь цел не будешь, Скорей отсюда прочь! Доедешь — всё забудешь, Забудешь — канешь в ночь! В тумане да в бурьяне, Гляди, — продашь Христа За жадные герани, За алые уста!» Декабрь 1912 Седое утро Утро туманное, утро седое… Тургенев Утреет. С богом! По домам! Позвякивают колокольцы. Ты хладно жмешь к моим губам Свои серебряные кольцы, И я — который раз подряд — Целую кольцы, а не руки… В плече, откинутом назад, — Задор свободы и разлуки, Но еле видная за мглой, За дождевою, за докучной… И взгляд — как уголь под золой, И голос утренний и скучный… Нет, жизнь и счастье до утра Я находил не в этом взгляде! Не этот голос пел вчера С гитарой вместе на эстраде!.. Как мальчик, шаркнула; поклон Отвешивает… «До свиданья…» И звякнул о браслет жетон (Какое-то воспоминанье)… Я молча на нее гляжу, Сжимаю пальцы ей до боли… Ведь нам уж не встречаться боле… Что ж на прощанье ей скажу?.. «Прощай, возьми еще колечко. Оденешь рученьку свою И смуглое свое сердечко В серебряную чешую… Лети, как пролетала, тая, Ночь огневая, ночь былая… Ты, время, память притуши, А путь снежком запороши». 29 ноября 1913 «Есть времена, есть дни, когда…» Есть времена, есть дни, когда Ворвется в сердце ветер снежный, И не спасет ни голос нежный, Ни безмятежный час труда… Испуганной и дикой птицей Летишь ты, но заря — в крови… Тоскою, страстью, огневицей Идет безумие любви… Пол-сердца — туча грозовая, Под ней — всё глушь, всё немота, И эта — прежняя, простая — Уже другая, уж не та… Темно, и весело, и душно, И, задыхаясь, не дыша, Уже во всем другой послушна Доселе гордая душа! 22 ноября 1913 «Я вижу блеск, забытый мной…» Я вижу блеск, забытый мной, Я различаю на мгновенье За скрипками — иное пенье, Тот голос низкий и грудной, Каким ответила подруга На первую любовь мою. Его доныне узнаю В те дни, когда бушует вьюга, Когда былое без следа Прошло, и лишь чужие страсти Напоминают иногда, Напоминают мне — о счастьи. 12 декабря 1913
«Ты говоришь, что я дремлю…» Ты говоришь, что я дремлю, Ты унизительно хохочешь. И ты меня заставить хочешь Сто раз произнести: люблю. Твой южный голос томен. Стан Напоминает стан газели, А я пришел к тебе из стран, Где вечный снег и вой метели. Мне странен вальса легкий звон И душный облак над тобою. Ты для меня — прекрасный сон, Сквозящий пылью снеговою… И я боюсь тебя назвать По имени. Зачем мне имя? Дай мне тревожно созерцать Очами жадными моими Твой южный блеск, забытый мной, Напоминающий напрасно День улетевший, день прекрасный, Убитый ночью снеговой. |
