«Если вы не будете действовать дружно и стойко, — обращался он ко «всем трудящимся», — никто не посмеет сопротивляться воле народа. Старое правительство уступит новому тем более мирно, чем сильнее, организованнее и мощнее выступите вы... У власти должно быть новое правительство, избранное Советами, ответственное перед Советами».

Вместе с Троцким некоторый свет на поведение Сталина пролил и Подвойский. «Главный штаб восстания, — писал один из самых видных деятелей того времени, — был в Смольном. В случае разгрома Смольного были еще запасные штабы: в Петропавловской крепости и «фронтовые» — в Павловском полку, другой в казармах Балтийского экипажа, третий на «Авроре».

Надо полагать, на случай провала восстания были подготовлены и запасные конспиративные квартиры, где мог бы скрываться Ленин. И доверить эти квартиры и будущую эмиграцию Ленин мог только одному человеку — Сталину. Иначе не стал бы скрываться от членов ЦК, как он делал это после своего прибытия в Петроград и не являлся бы загримированным на его заседания. Восстание восстанием, а вот чем оно могло кончиться, было неведомо никому. Да что там собрание, если Ленин, выезжая на охоту уже в 1919 году в Горки с самыми близкими ему людьми, представлялся... слесарем из Москвы! И вот что писал секретарь Московской партийной организации Н. Угланов в своих воспоминаниях:

«Это было в Ленинграде в 1920 г., в июле месяце во время открытия II конгресса Коминтерна. Я был назначен руководить всей внутренней и наружной охраной конгресса, в помощь ЧК было выделено 300 человек отборных рабочих... Пришел почтовый поезд из Москвы, мы бросились к вагонам искать В.И., а он выскочил из заднего вагона на ходу (!), натягивая на себя пальто. Пальто его действительно обращало на себя внимание. Старое, изношенное, разорванное около воротника и вдобавок ватное, а ведь дело-то было в июле, стояла жара.

Быстро усадив В.И. и приехавшую с ним Марию Ильиничну в закрытую машину, мы на нескольких машинах приехали незамеченными в Таврический дворец. Делегатов конгресса там еще не было... Владимир Ильич сказал: «Едемте в Смольный». Выходя из подъезда Таврического, В.И. быстро снял с головы черную кепку и одновременно вытащил из кармана — надел белую. Все это он проделал в один момент. Тут я подумал, вот конспиратор».

И если Ленин так боялся ездить уже по своей собственной стране, то можно себе представить, какой страх он испытывал, сидя в парике на квартире Фофановой длинными октябрьскими ночами, все еще числясь государственным преступником. Да, в те напряженные дни он, конечно же, болел за революцию, но и за себя, надо полагать, он болел не меньше. Потому и прошел Сталин «мимо революции». Все это, конечно, только догадки, но вряд ли они так уж далеки от истины.

Весь день 24 октября Ленин просидел на квартире Фофановой, и все это время его хозяйка носилась по городу, выполняя его поручения. Побывала она с его запиской о «немедленном выступлении» и о том, что «он должен быть в Смольном» и в Выборгском комитете.

Однако, судя по недовольству, какое выражал вождь, читая приходившие к нему записки, видеть его в Смольном не хотели! И как вспоминала сама Фофанова, после очередного отказа Ленин швырнул записку на пол и сквозь зубы произнес: «Сволочи!» Не выдержав томительного ожидания, Ленин решил идти в Смольный, для чего и приказал Рахье «привести к нему Сталина». Это лишний раз говорит о том, что Сталин отнюдь не пропал, а ожидал развития событий в хорошо известном Ильичу месте.

Но тут же решив, что ожидание Сталина «отнимет» у него «уйму времени», Ленин, на свой страх и риск, отправился в Смольный один. Он перевязал щеку, надел парик, поверх которого водрузил кепку и в таком странном для вождя революции одеянии отправился в штаб восстания.

Что ж, каждому, как говорится, свое. Наполеон на Аркольском мосту взял в руки знамя и, раненный в бедро, пошел прямо на австрийские пушки. Матросы и солдаты перед боем надевали чистое белье и ордена. Ленин переоделся под бомжа.

«А по виду мы действительно представляли типичных бродяг», — скажет потом Рахья. И кто знает, не был ли уже тогда заложен в этом образе бродяг великий символ грядущей революции... Однако на этом мытарства вождя не кончились. Его не пустили (!) в Смольный, и тогда Рахья «по примеру карманников, устроил давку». В результате чего часовые были отброшены и вождь проник-таки в Смольный!

Но даже там, в самом центре большевизма, Ленин не решился снять парик. «Он был обвязан платком, — вспоминал позже Троцкий, — как от зубной боли, с огромными очками — вид довольно странный. Проходивший мимо меньшевик Дан внимательно посмотрел на странного субъекта. Ленин толкнул меня локтем: узнали, подлецы».

Да, ничего не скажешь, хорош лидер революции! Но скорее так и должно было быть, и ничего странного в поведении Ленина не было. Несмотря на все свои оптимистические заверения, он, похоже, и сам до самой последней минуты не верил в победу восстания, а потому предпочитал «не светиться».

В 22 часа 45 минут 25 октября 1917 года открылся II Всероссийский съезд Советов, который во многом изменил расстановку сил на политической сцене и сделал большевиков полновластными хозяевами России почти на девяносто лет.

Началось все с того, что меньшевики и эсеры отказались заседать в президиуме и их места с большой охотой тут же заняли большевики. Затем выступил меньшевик-интернационалист Л. Мартов. Он предложил собравшимся сделать все возможное для мирного разрешения кризиса и создать власть, которую бы признала вся российская демократия. Его поддержал представитель левых эсеров С. Мстиславский, а поднявшийся на трибуну Луначарский заявил, что его партия не имеет ничего против предложения Мартова.

Каменев тут же поставил этот вопрос на голосование, и под громкие аплодисменты предложение было принято. И, как знать, не получила бы Россия коалиционное правительство и демократический путь развития, если бы дальнейшее развитие событий пошло бы в том же духе. Если бы совершенно неожиданно на трибуне не оказались два делегата от армии — Г. Кучина и Я. Хараша. Они-то и поведали съезду, что на улицах столицы идут бои, большевики собираются захватить Зимний и надо сделать все возможное, чтобы не дать захватить власть.

Вот тогда меньшевики и сделали свое печально знаменитое заявление. «Поскольку большевики организовали военный переворот, — зачитал быстро подготовленную резолюцию JI. Хинчук, — опираясь на Петроградский Совет и не посоветовавшись с другими фракциями и партиями, мы не считаем возможным оставаться на съезде и поэтому покидаем его, приглашая все прочие группы и партии следовать за нами и собраться для обсуждения создавшегося положения».

И теперь, когда стало известно, как неожиданно для большевиков повернулись события на съезде, можно только предполагать о той большой игре, которую задумал Ленин.

Если Временное правительство удалось бы арестовать до открытия съезда, на чем так настаивал Ленин, то съезд просто-напросто поставили бы перед свершившимся фактом. Надо полагать, вождь вряд ли бы согласился на образование какого-то там коалиционного правительства с меньшевиками и эсерами и сумел бы оказать давление на съезд. Если бы и это не помогло, он просто-напросто разогнал бы его точно так же, как уже через два месяца разгонит Учредительное собрание. Оно и понятно, караул устал...

Знал ли об этом Сталин? На этот вопрос теперь не ответит уже никто. А если и не знал, то, конечно же, догадывался. Хорошо изучив вождя, он вряд ли сомневался в том, что того остановят какие бы то ни было юридические и уж тем более моральные соображения. Революции позволено все... Но, конечно же, ему нужен был и запасной вариант. На тот случай, если бы Временное правительство не было арестовано до начала работы съезда (как это и было на самом деле) и представители социалистических партий не ушли бы со съезда. И вот тут-то, надо думать, на сцену вышел бы Сталин.