Но самое интересное он написал в постскриптуме, в котором, обвинив членов ЦК в полнейшем непонимании ситуации и игнорировании его указаний, заявил о выходе из Центрального Комитета. Таким отчаянным способом он намеревался обрести свободу и обратиться к рядовым бойцам партии.

Как отреагировал на это заявление Сталин неизвестно, но, судя по тому, что Ленин так и не получил никакого ответа от ЦК, особого рвения он не проявил. «Он не был трусом, — объяснял позже его поведение Троцкий, — он просто не хотел заниматься политикой... Он только хотел выжидать, как восстание будет развиваться дальше, прежде чем высказать окончательное мнение».

И был не прав. Сталин хотел заниматься не политикой, а бессмысленными рассуждениями о пролетарской революции в Германии и заревом мирового пожара, который вождь непонятно каким образом сумел увидеть из финских лесов в Турине. Так и не сдвинув большевистский воз с места с помощью убеждений, Ленин попытался столкнуть его угрозами. И принялся пугать «товарищей по партии» тем, что Керенский собирается... сдать Питер немцам! Вывод был соответствующий: «Только наша партия... победив в восстании, может спасти Питер...»

Собирался ли Керенский на самом деле сдавать Питер немцам? Вряд ли. Но после того как в начале октября в Рижском заливе произошло сражение немецких и российских кораблей, по столице на самом деле поползли слухи о том, что правительство намеревается бежать в Москву. Конечно, Керенский опроверг эти слухи, но ему не поверили. Слишком уж сильна была в те дни большевистская агитация.

Хотя... что страшного... В 1812 году Москву сдали Наполеону. Пройдет всего три месяца, и сам Ленин настоит на переезде Советского правительства в Москву. А когда ему намекнут, что этот переезд больше похож на дезертирство, Ленин выйдет из себя. «Можно ли такими сентиментальными пустяками загораживать вопрос о судьбе революции? — искренне удивится он. — Если немцы одним скачком возьмут Питер и нас в нем, то революция погибла!»

Хороша же, надо заметить, революция, которая заканчивается гибелью всего нескольких человек. И как здесь не вспомнить Великую французскую революцию, творцом которой являлись не прятавшиеся в самые решающие дни Робеспьер, Дантон и Марат, а мясник Лежандр и пивовар Саттер, то есть тот самый народ, который и делал эту самую революцию. Да и сам Сталин в октябре 1941 года долго и трудно будет размышлять над тем, покидать ему столицу или нет.

Но все это будет потом, а в своем письме в ЦК от 1 октября Ленин опять утверждал, что «в Германии начало революции явное, особенно после расстрела матросов» и что большевики пользуются полной поддержкой в стране. Через несколько дней последовало новое послание вождя, в котором тот сообщал о восстании на немецком флоте, массовом взрыве в Турине и возмущении чешских рабочих. Что на самом деле не соответствовало действительности.

Но Ленина это мало волновало, и ему на самом деле надо было спешить. Созыв Учредительного собрания был намечен на декабрь, и победить в честной борьбе у большевиков не было ни единого шанса. Потому и надо было во что бы то ни стало брать власть до «Учредиловки».

И в общем-то Ленин совершенно справедливо считал, что достаточно будет взять власть только в Петрограде. Во-первых, на всю Россию у него просто не хватило бы сил, да и не нужна ему была вся Россия. Разве во времена Екатерины I и Елизаветы Петровны приводившая их к власти гвардия считалась с Россией? Да ничего подобного, приводила и оставляла! И ничего... принимали...

Необходимость скорейшего выступления объяснялась еще одной весьма веской причиной. После провала корниловского мятежа правые силы, во главе которых встали такие известные в России личности, как Милюков, Родзянко и генерал Алексеев, готовились к новому выступлению. В силу большевиков они не верили и даже намеревались использовать их в своих целях. Для чего намеренно развязывали им руки, надеясь на то, что Ленин свалит Керенского и расчистит дорогу их «крепкому правительству», которое не заставит себя долго ждать. Они распространяли всевозможные слухи и сплетни, которые компрометировали Временное правительство и самого Керенского, провоцируя выступление большевиков.

Со временем об этом поведал представитель Франции при Временном правительстве генерал Эжен Пети. По его признанию, Милюков, Родзянко и генерал Алексеев готовили заговор для установления правой диктатуры. Вся их беда заключалась в том, что они не видели в большевиках «слишком большой угрозы» и были убеждены, что в России того времени было по большому счету всего две стоящих чего-то партии: «партия порядка» во главе с Корниловым и «партия распада» с Керенским. Потому и смотрели сквозь пальцы на все игры Ленина, который должен был, по их замыслу, сбросить Керенского, а потом и сам пасть под давлением «крепкого правительства».

В отличие от правых, западные страны были настроены в отношении большевиков далеко не так благодушно и очень опасались, что с их приходом к власти Россия сразу же выйдет из войны.

Конечно, они попытались принять меры, для чего в Петроград и прибыл писатель по призванию и разведчик по совместительству Сомерсет Моэм. Оказавшись в столице России, Моэм быстро сориентировался и послал в Лондон план государственного переворота. План был принят, но из него так ничего и не вышло. Моэм попал в цейтнот. «Время поджимало, — напишет он позже. — Ширились слухи о растущей активности большевиков. Керенский носился взад и вперед, как перепуганная курица».

По всей видимости, тайная деятельность Моэма стала известна большевикам, и далеко не случайно Сталин в статье «Иностранцы и заговор Корнилова», написанной в середине сентября, обратил внимание на активное участие британских подданных в заговорах в России. Ну а сам Моэм был внесен в списки лиц, которые подлежали аресту сразу же после захвата большевиками власти. Возможно, именно поэтому автор «Луны и гроша» был срочно отозван из Петрограда британскими спецслужбами.

Помимо Алексеева, Родзянко и Милюкова, британских и французских служб в столице против большевиков действовало множество других групп. Среди них выделялось созданное в апреле 1917 года А.И. Путиловым и А.И. Вышнеградским «Общество содействия экономическому возрождению», в которое входили крупнейшие промышленники России во главе с Гучковым. Видя полнейшую беспомощность Временного правительства, «Общество» решило покончить с социалистическим влиянием на фронте и в стране.

Месяцем ранее был образован «Республиканский центр», который занимался антибольшевистской пропагандой и собирался ликвидировать на заводах и фабриках те самые «основные бастионы партии», которым Сталин придавал такое большое значение.

Беда этих группировок заключалась в том, что они в своем большинстве хотели покончить с большевиками только после того, как те помогли бы им сбросить Керенского.

И стоявшая перед большевиками дилемма была куда как проста: либо попытка вооруженного переворота и захвата власти, либо ожидание дальнейшего развития событий и полнейшего разгрома в случае прихода к власти третьей силы. Таким образом, сама ситуация требовала от большевиков известного риска. Русский бунт уже переходил все границы, и теперь у большевиков вместе с другими революционными партиями было два пути: либо к стенке, куда их, надо полагать, теперь уже очень быстро поставил бы тот же Корнилов, либо... во власть!

К великому огорчению Ленина, далеко не все спешили в светлое царство социализма, и он продолжал бомбить ЦК своими посланиями. 3 сентября он направил в ЦК очередное письмо, в котором потребовал начать решительную борьбу против Корнилова и усилить давление на правительство Керенского.

Призывы Ленина и на этот раз не вызвали особого энтузиазма у членов ЦК, и 15 сентября Смилга доставил в Петроград новое послание вождя «Марксизм и восстание», которое и вручил Сталину. Несмотря на то, что в письмах Ленина речь шла о самых важных вопросах большевистской тактики, в обсуждении письма приняли участие всего два человека: Каменев и Сталин.