Понятно, что возврат к русской истории и культуре и возрождение патриотизма вовсе не означали отказа от диктатуры. В напрочь тотальном государстве иного не могло и быть. И история, и литература, и искусство были призваны служить прежде всего режиму, и тем не менее это был пусть и небольшой, но все же шаг вперед.

Конечно, войну Советский Союз наверняка бы выиграл и без «Чапаева» и «Трактористов», и тем не менее свою роль они сыграли. И что бы там ни говорили, возродить патриотические чувства Сталину удалось...

И, думается, в известной степени Троцкий был прав, когда говорил: «Победа Сталина была предопределена. Тот результат, который зеваки и глупцы приписывают личной силе Сталина, по крайней мере, его необыкновенной хитрости, был заложен глубоко в динамику исторических сил. Сталин явился лишь полубессознательным выражением главы революции, ее похмелья».

Когда в 1933 году в Германии к власти пришел Гитлер, Сталин не очень огорчился. По той простой причине, что не воспринял его серьезно. Правительства в Германии менялись одно за другим, и он видел в фюрере очередного временщика. И очень надеялся на то, что уже очень скоро его сменят быстро идущие в Германии в гору коммунисты.

Так думал не один Сталин. В Англии, Франции, да и самой Германии придерживались такого же мнения. «Россия, — докладывал в Белый дом американский посол в Берлине Додд, — со своей стороны согласна подождать до быстрого падения Гитлера и видит в германском коммунистическом движении преемника его власти».

Впервые Сталин серьезно взглянул на фюрера после июньской «ночи длинных ножей» в 1934 году, когда тот расправился с начинавшими ему надоедать штурмовиками. «Какой молодец этот Гитлер! — не скрывая искреннего восхищения воскликнул Сталин. — Он нам показал, как следует обращаться с политическими противниками!»

И все основания для восхищения у Сталина были. Не так давно ему не позволили отправить на эшафот выступившего против него Рютина. Долго говорили, потом еще голосовали... но так ни до чего и не договорились... А Гитлер... никого не спрашивал, взял, да и перебил своих бывших соратников во главе с Ремом, безо всяких голосований! И никто не осудил его. Наоборот, только еще больше стали уважать.

И как знать, не подумал ли уже тогда Сталин о том, что Гитлер не чета всем этим гнилым демократам и дело с ним иметь можно. С таким партнером они могли бы как следует прижать все эти Англии и Франции. Предпосылки для этого были. «Германский генштаб, — писал Ворошилову после командировки в Германию начальник Военной академии им. Фрунзе Эйдман, — по нашим наблюдениям, видит единственную реальную силу, могущую дать прирост его военной мощи, это — дружеские отношения с Советской Республикой. Наличие общего противника — Польши, опасного для Германии вследствие географических условий, еще более толкает германский генштаб на пути тесного сближения с Советской Россией. Средние круги офицеров генштаба, состоящие в министерстве рейхсвера на службе штаба, не скрывают своего враждебного отношения к Франции и Польше и своей искренней симпатии к Красной Армии».

Сталин ничего не имел против и пошел навстречу прогрессивно мыслящим генштабистам. С 1927 года военно-техническое сотрудничество стало быстро развиваться, и в специально созданных в СССР центрах продолжилась подготовка военных кадров для рейхсвера. Гудериан, Горн, Кейтель, Ман-штейн, Браухич, Модель, Кречмер и многие другие вели учебные бои на той самой местности, по которой всего через десять лет им придется сражаться со своими учителями.

Вовсю развивалось также сотрудничество на уровне спецслужб, Ворошилов даже дал согласие на совместную работу немецкой и советской разведок против Польши.

Между Москвой и Берлином было достигнуто удивительное взаимопонимание, и британский посол в Берлине Г. Гумбольдт докладывал министру иностранных дел А. Гендерсону: «В минувшем году все выглядело так, как будто сторонники сближения с восточным соседом взяли верх в военной политике Германии. И что политика эта концентрируется вокруг более тесного сотрудничества с Россией.

Советские офицеры неоднократно присутствовали на маневрах в различных частях Германии, а генерал фон Бломберг с группой штабных офицеров отправился с какой-то секретной миссией в Россию... Хотя политические отношения между Германией и Советской Россией в данный момент и не отличаются особой сердечностью, тем не менее создается впечатление, что военные германские власти намерены поддерживать тесную связь со своим будущим могучим союзником, в случае возможного конфликта с Польшей».

А вот что писал советский атташе В. Левичев Ворошилову 12 мая 1933 года: «Часто просто недоумеваешь, когда слышишь, как фашистский оркестр наигрывает «Все выше и выше», «Мы кузнецы», «Смело, товарищи, в ногу»... Немцы самым последовательным образом стремятся показать всему свету, что никаких серьезных изменений в советско-германских отношениях не произошло...

Со стороны рейхсверовцев встречаю самый теплый прием. Не знаю, что они думают, но говорят только о дружбе, о геополитических и исторических основах этой дружбы, а в последнее время уже говорят о том, что, мол, и социально-политические устремления обоих государств все больше будут родниться: «Вы идете к социализму через марксизм и интернационализм, мы тоже идем к социализму, но через национализм...» И поэтому главной основой дружбы, включительно «до союза», считают все тот же тезис — общий враг Польша».

Что касается военного министра генерала фон Бломберга, то он был по-солдатски откровенен. «Несмотря на все события последних месяцев, — заявил он в августе на приеме в советском полпредстве, — рейхсвер по-прежнему, так же, как и германское правительство, стоит за политическое и военное сотрудничество с СССР». И вряд ли можно сомневаться, что высокопоставленное лицо делало столь ответственное заявление без ведома Гитлера.

Да что там военные, если уже тогда делались самые серьезные попытки сблизиться на партийном уровне. И с подачи Сталина полпред СССР в Берлине Александровский вел переговоры о визите в Москву Геринга.

Более того, многие видные гауляйтеры видели в союзе с СССР единственную гарантию возрождения рейха и его защиты от Англии и Франции. В частности, будущий палач Украины гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох на полном серьезе разработал план создания «транснационального трудового государства», в котором должны были слиться в единое целое СССР и Германия!

Не смутил Сталина и разгром Гитлером компартии. Да и не нацисты были для него главным противником в Германии, а социал-демократы, выступавшие за западные ценности. Вся беда была только в том, что этого самого дела со Сталиным не хотел иметь сам Гитлер. И не потому, что не уважал. Не верил в «долгосрочность» Сталина, а потому и не видел в нем своего потенциального партнера.

Питавшийся в основном материалами западной прессы и заверениями Троцкого, Гитлер был уверен в том, что Сталин долго не продержится у власти. О чем и свидетельствовали все эти бесконечные чистки и процессы, которые со стороны можно было принять за настоящее сопротивление власти. «Большевизм в России не вечен!» — уверял фюрера посол в Москве Дирксен, и тот верил ему. Именно потому Гитлер считал союз с «недолговечным» Сталиным невыгодным и в большей степени конъюнктурным, нежели выгодным. Потому и обратил все свое внимание на Запад и посылал в Англию Геринга, Розенберга и министра экономики Гутенберга делить советское наследство.

Конечно, Сталина насторожило то, с какой легкостью Гитлер весьма демонстративно отвернулся от Советского Союза, с которым Германия к этому времени сотрудничала на многих уровнях, включая партийный и спецслужбы. И все же он был уверен, что нацисту Гитлеру вряд ли удастся договориться с западными демократиями, и рано или поздно он снова будет искать сближения с ним. И не ошибся. После некоторого охлаждения к его стране и блужданий в лабиринтах западной политики германские политики и военные снова обратили свой взор на Советский Союз.