Как видно, Ленин неспроста просил яд, 10 марта 1923 года у вождя случился третий удар, и осмотревший больного Розанов нашел у него полный паралич правых конечностей и затемненное сознание.

Говорить Ленин не мог (лишь иногда у него вырывались слова «Ллойд-Джордж», «конференция», «невозможность») и объяснялся только знаками. Когда же его не понимали, он расстраивался, и у него начинались припадки. Естественно, ни о каком участии вождя в политической жизни страны не могло быть и речи. Как это и всегда бывает в высших эшелонах власти, агония вождя заставила активизироваться всех претендентов на кремлевский трон. Таковых было всего трое: Троцкий и Зиновьев, которого активно поддерживал Каменев, заменивший в Совнаркоме Ленина, и сам Сталин.

Пройдут годы, и очень многие будут говорить прямо-таки об азиатской хитрости Сталина, который в те годы только тем и занимался, что плел интриги. Думается, это не так. Сталин был слишком умен и осторожен, чтобы не понимать: его время еще не пришло (если он, конечно, верил в то, что оно вообще придет). Да, он имел определенный вес в партии, но в то же время по-прежнему оставался человеком из второго ряда и даже при всем желании не мог вступить на виду у всей страны в схватку с Троцким. Но не задумываться над тем, какие дивиденды он мог бы извлечь из противостояния Троцкого с Зиновьевым, он, конечно же, не мог. Из истории он прекрасно знал о том, как часто трон ушедшего владыки занимала третья сила, о которой до поры до времени никто даже не догадывался.

Мог он стать этой самой третьей силой? Да, конечно! Для этого надо было только одно: ждать ослабления обоих соперников и более благоприятных условий для себя самого. Тем более что «погоду» в Политбюро делала их «тройка». Что же касается Троцкого, то он вел себя настолько беззаботно, словно ленинский трон должен был достаться ему по наследству.

Да, тогда и в СССР, и за границей многие политические наблюдатели отдавали пальму первенства именно ему. Троцкий был героем революции и Гражданской войны, его слава гремела по всей стране. Но... по большому счету, эта самая слава окажется яркою заплатой на ветхом рубище певца.

Однако сам Лев Давидович об этом даже не подозревал, и когда в середине марта в «Правде» появилась статья Карела Радека «Лев Троцкий — организатор победы», Сталин увидел в ней предвыборную агитацию.

В партии, утверждал Радек, сейчас есть только один человек, чьи организаторские способности не вызывали ни у кого сомнений. Это — Троцкий! И в то время, когда везде все еще царила разруха, только Красная Армия могла похвастаться истинной организацией. Иначе, уверял автор, не могло и быть, поскольку Троцкий стоял у самых истоков ее создания, проявив удивительную силу воли и прозорливость!

А как он умел убеждать? И не случайно царский генерал Альтфатер после нескольких дней общения со Львом Давидовичем в Брест-Литовске изумленно воскликнул: «Я приехал сюда, потому что был принужден. Я вам не верил, теперь буду помогать вам и делать свое дело, как никогда я этого не делал, в глубоком убеждении, что служу Родине!» Да и красноармейцы его боготворили!

Как Троцкого боготворили красноармейцы, Сталин знал не понаслышке... Знаменитый «поезд Предвоенсовета» появлялся на фронтах в самые критические минуты, и, как правило, Троцкий всегда выравнивал положение. Но не столько из-за огромной любви к нему бойцов Красной Армии, сколько из-за того панического страха, какой вызывали его следовавшие в специальном вагоне каратели, затянутые с ног до головы в кожу. «Каждый раз появление кожаной сотни в опасном месте производило неотразимое действие, — писал сам Троцкий. — Чувствуя поезд в немногих километрах от линии огня, даже наиболее нервно настроенные части, и прежде всего их командный состав, тянулись изо всех сил».

Еще бы им не тянуться! Затянутые в кожу мастера заплечных дел быстро и с превеликим знанием дела расправлялись с виноватыми. «Нельзя строить армию без репрессий, — утверждал Троцкий. — Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни. До тех пор, пока гордые своей техникой, злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми, будут строить армии и воевать, командование будет ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади!»

С чем-чем, а с этим Сталин был согласен. Побывав на войне, он уже знал, что к ней нельзя относиться с воззрений мирного времени. Да и не кончилась для него война, только стала называться по-другому: борьба за власть... И велась она теперь не на полях сражений, а на пленумах и партконференциях, на съездах и на заводах, в воинских частях, на кораблях и на страницах газет — повсюду, где только одни люди могли обливать грязью других.

* * *

Прочитав статью Радека, Сталин даже не сомневался: она написана с ведома, если не по заказу Троцкого, который таким образом открывал свою «избирательную» кампанию. «У меня создается такое впечатление, — сказал он Молотову, — что Радек не может управлять своим языком... Если бы это было наоборот, он вряд ли бы написал эту идиотскую болтовню!»

Своеобразным ответом Радеку стало написанное Зиновьевым, Сталиным, Каменевым, Томским и Рыковым письмо членам ЦК, в котором они поведали партии о своей двухлетней борьбе с Троцким. «Уже не месяц и не два, — писали они, — а, пожалуй, год-два продолжается такое отношение т. Троцкого к Политбюро. Не раз и не два мы выслушивали такие огульные отрицательные характеристики работы Политбюро и в те времена, когда работы происходили под председательством Владимира Ильича».

И понять их можно. Да, они ошибались, но тем не менее хоть что-то делали, в то время как Лев Давидович предпочитал выступать этаким свободным художником, обладавшим только одним правом: критиковать и вносить постоянную напряженность в работу ведущих партийных органов. Но даже сейчас авторы послания не собирались отмахиваться от Троцкого и в какой уже раз предложили ему самому выбирать себе «ту или иную крупную отрасль хозяйственной работы».

Однако... последовал очередной отказ, и, чтобы избежать ненужной напряженной обстановки разногласия со Львом Давидовичем, было решено не выносить на XII съезд, поскольку этот съезд стал настоящим бенефисом «демона революции». Да, вместо Ленина политический доклад зачитал Зиновьев (Троцкий выступал лишь пятым), но героем дня был именно Троцкий! Он блестяще доказал, что может выполнять любую сложную работу, и является руководителем, который прекрасно разбирается в самых сложных вопросах экономики.

В своем докладе о промышленности Троцкий остановился на самой острой проблеме народного хозяйства: на разрыве цен между сельскохозяйственной и промышленной продукцией. Предложил он и собственный выход из создавшегося тупика, который заключался в совершенствовании промышленности и расширении при сохранении государственной монополии на внешнюю торговлю экспорт хлеба, за который в Европе будут платить «машинами и фабричными предметами потребления». Ну и, конечно же, он снова говорил о Госплане, который был призван защищать интересы государства как внутри СССР, так и за его пределами. И именно с помощью Госплана Троцкий обещал победить стихию рынка, что отвечало чаяниям очень многих коммунистов.

Когда же сторонники Троцкого начали жаловаться на царившую в партии дискриминацию по отношению к участникам различных группировок, Сталин решительно опроверг их нападки. «Разве можно серьезно говорить о том, — с некоторым удивлением говорил он, — что т. Троцкий без работы? Руководить такой махиной, как наша армия и флот, разве это безработица? Допустим, что для такого крупного работника, как т. Троцкий, этого мало, но я должен указать на некоторые факты, которые говорят о том, что сам т. Троцкий, видимо, не намерен, не чувствует тяги к другой, более сложной работе».

В ответном слове Лев Давидович, так толком и не объяснив, почему он отказался от сделанных ему предложений, в весьма загадочной форме поведал съезду, что ему есть о чем поговорить, но... не на съезде. Партийный форум, по его словам, был не тем местом, «где такого рода инциденты разбираются».