Его лицо в зеркале вдруг перекосилось, как от физической боли.

— Черт побери! — проворчал он.

В его затуманенном мозгу отчетливо всплыла ужасная картина. Он увидел себя в зале, возле бара, рядом со своим начальником, господином Фосом, и явственно услышал, как громко сказал этому типу: «Фос, ты самый большой дурак этом дурацком заводе. Вот что я давно хотел тебе сказать». Поблизости стояла секретарша господина Фоса юфрау Франссен. Он заключил ее в объятия, крепко поцеловал в пухлые губки, сказал: «Давно хотел сделать это». И бодро удалился пьяной походкой.

Он присел на край постели.

«Олух, — обругал он себя. — Только этого не хватало. Молодчик и так тебя не выносит. К тому же всем на заводе известно, что он спит с этой девицей. Хорошенькое дело. Теперь он станет носить тебя на руках. Впереди ждет блестящее будущее».

В автобусе по пути на работу он решил не притворяться, что ничего якобы не произошло. Нет, надо смиренно принести извинения Фосу. И юфрау Франссен. Деваться некуда. Конечно, мерзко, но не терять же из-за этого хорошее место.

— Доброе утро! — воскликнул он, с веселым видом входя в отдел. Ответили ему весьма сдержанно. Он сел за свой стол напротив Янсмы, благоухающего одеколоном, свеженького, как утренняя роса.

Фос в своем застекленном углу читал какую-то бумагу — в одиночестве.

«Сейчас извинюсь, и дело с концом», — решился оскорбитель.

Подошел к стеклянной двери и постучал.

— Да?

Остановившись у стола начальника, он сказал:

— Господин Фос, я искренне сожалею.

— О чем?

Вопрос прозвучал крайне враждебно.

— Ах, вчера вечером я слишком много выпил, — продолжал бедняга, обливаясь потом. — Я, конечно, абсолют но не соображал, когда сказал, что вы самый большой дурак на этом заводе, и поступил бестактно, поцеловав юфрау Франссен. Ужасно бестактно. Я приношу свои извинения.

Фос сидел полуоткинувшись в кресле и смотрел на него леденящим взглядом. Затем монотонно произнес:

— Странно и удивительно. Вчера вечером вы не сказал мне ни слова. Правда, иногда сонно и сердито посматривали на меня. А юфрау Франссен вообще не была на праздник Она уже два дня гриппует.

— Но… — заикнулся было наш герой.

— Я полагаю, вам это приснилось, — сказал Фос. — А за сны извиняться не принято. Впрочем, мне было любопытно узнать, что вам снится. Вот так-то. А теперь приступайте к работе.

Служащий пошел к своему столу. «Олух», — думал он в отчаянии.

В поезде на Алкмар все шло еще нормально. Он, грузный мужчина среднего роста, сидел рядом со своей женой Фи, которая без умолку тараторила. Не слушая ее, он все равно схватывал, о чем речь, ведь за тридцать два года супружеской жизни у него развилось что-то вроде третьего уха. Размышляя о смерти, которая теперь, когда ему пятьдесят восемь, казалась уже не за горами, он слышал, как Фи говорила, что он умно поступил, взяв сегодня отгул на работе, что у него усталый вид, что дюны и море пойдут ему на пользу и что в корзиночке с провизией, стоящей у нее на коленях, его ждет сюрприз — любимый домашний сдобный пирог, и, хотя его голова еще была забита мыслями о смерти, он успел как раз вовремя воскликнуть: «Вот здорово!»

Да, в поезде все шло нормально. Но по дороге к дюнам автобус проехал мимо рекламного щита фирмы, где он работал, и тут началось. Он вспомнил хозяина, господина Де Фриса. Господина Де Фриса-младшего, преемника своего папаши. Его он ненавидел больше всех на свете. Ему слышался сорванный в студенческие годы голос, каким этот сопляк отчитывал его на общем собрании персонала: «Господин Ван Дален, я готов стерпеть тот факт, что сообразительность у вас ограниченная, но даже при ваших умственных способностях можно было понять, что это весьма глупый план». Вот каких слов наговорил. При всех. Он вздрогнул. «Тебе холодно?» — забеспокоилась Фи рядом с ним в автобусе. «Нет, как раз очень приятная свежесть, легкий ветерок», — ответил он.

Гуляя в дюнах он стал думать о том, как было бы замечательно убить Де Фриса. Сон наяву, да какой прекрасный.

Просто войти в кабинет и застрелить его прямо за письменным столом. Достать револьвер труда не составит. Сперва постучать. Еще раз услышать его противный голос: «Да, войдите». И сразу: паф! И пока тот еще жив, успеть сказать ему: «Грязный мерзавец».

— Как здесь хорошо, — сказала Фи.

— Да, тишина. Мигом восстановит силы, — отозвался он.

— А вид у тебя все же усталый, — огорчилась она. — Давай отдохнем немного. Вот чудесная полянка. На-ка, возьми кусочек пирога. Только осторожно, я чуточку переложила масла. Но очень вкусно.

— Прекрасно! — воскликнул он и начал есть.

Нет, револьвер не подходит. Слишком быстро кончатся его страдания. Надо придумать другой способ. Просто войти в кабинет, схватить его за грязные волосы, стащить со стула, прижать к стене, а потом медленно, очень медленно! перерезать ему бритвой горло. Вот тогда он увидит смертельный страх в его наглых глазах и почувствует на своих руках его поганую теплую кровь.

— Ну что ты делаешь? Вытираешь ладони о новые брюки, — сказала Фи. — Я же предупредила, в пироге многовато масла. Чудак. Вытри носовым платком. Я положила тебе утром чистый.

— Извини, — сказал он. — Я задумался.

Он вынул из кармана платок, решив больше не думать об убийстве. И действительно больше не думал. Они оба наслаждались дюнами. Любовались морем, у которого все; было в порядке. Оно делало свое дело — штормило и успокаивалось, как и положено морю.

Да, отдых выдался на славу. Но на обратном пути в Алкмар автобус снова проехал мимо злополучного щита. И он снова подумал о завтрашнем дне. О работе. И о господине Де Фрисе-младшем.

— Чудесно, — сказала Фи. — Такое чувство, будто я отдыхала целую неделю.

Он кивнул. И вдруг сообразил, как лучше всего убить хозяина. Он хитростью проникнет в дом Де Фриса. Изобьет его. Свяжет по рукам и ногам. Веревку захватит с собой. А крепко связанного положит в ванну и медленно наполнит ее водой. Когда вода дойдет до краев, он прижмет Де Фриса ко дну и не спеша утопит. Сперва пристально поглядит в его растерянные глаза, потом — на синеющее лицо и высунутый язык. Да, вот это способ. Он улыбнулся.

— Вот видишь, — обрадовалась Фи. — Этот день пошел тебе на пользу. Ты снова выглядишь бодрым и веселым.

Он кивнул и посмотрел на доброе круглое лицо жены. Он чувствовал к ней глубокую, нежную любовь и почти растрогался. Сердце вдруг сжалось от ужаса при мысли о том, что она может умереть раньше его.

Однажды утром я прогуливался от деревни Де-Стеех к Эйсселу, который образует там причудливую излучину.

Шел я, как обычно, мимо дома, в котором живет старик.

Он уже много лет на пенсии, но скучать ему некогда, так как он держит голубей и кур, а в остальное время работает на огороде.

Вот и сегодня он был там.

У нас уже вошло в привычку сначала поздороваться, а затем обменяться мнениями о погоде.

— Немного парит, — сказал старик.

— Да, но, к счастью, сухо, — отозвался я.

Опершись о лопату, он продолжал:

— Дорога-то бойко строится.

Я тоже это заметил.

Песчаная насыпь на другом берегу Эйссела стала много выше, чем два месяца назад. Людей, которые выполняют эту титаническую работу, называют дорожниками. Но строительство имеет и минусы, так как дорожники совершенно испортили прекрасный вид, который в свое время воспел Куперус,[52] а Несцио[53] был радостно удивлен и даже несколько взволнован, найдя его после войны нетронутым.