Закончив эту краткую речь, он поплелся выполнять заказ. Вряд ли ему хотелось испортить нам настроение. Скорее всего, он попросту прирожденный нытик.

Жена подняла рюмку с хересом и сказала улыбаясь:

— За тебя, трусишка.

Я тоже поднял рюмку. Однако промолчал, ибо в этот момент был всецело поглощен любовью.

В одном из кафе города Утрехта сидел за столиком элегантный господин средних лет и хохотал, читая «Воинственный клич». Содержание этого листка, распространяемого во всех кафе неутомимыми сестрами Армии спасения, хотя и приноровилось за последние годы к современным вкусам, но не настолько, чтобы безудержное веселье одинокого посетителя кафе, для которого «Воинственный клич» превратился в «Веселый смех», не вызвало удивления. Между тем посетитель буквально захлебывался от хохота и, дочитав наконец листок, вытер слезы восторга.

Точности ради добавлю, что, пока он смеялся, старый официант по едва заметному знаку неоднократно наполнял его рюмку. Элегантный господин был тут явно завсегдатаем и, вполне возможно, что, вливая в себя продукт, веками прилежно изготовляемый в Схидаме, дошел уже до того состояния, когда все видится необычайно смешным. Голову даю на отсечение: даже читая утрехтский телефонный справочник, он бы от удовольствия хлопал в ладоши.

Так называемый безудержный смех — одно из самых приятных последствий опьянения. Только вот причины его весьма своеобразны и почти недоступны пониманию людей трезвых, поэтому они с известным недоумением глядят на одинокого чудака, у которого «Воинственный клич» вызывает приступы бурного веселья.

Сей чудак и впрямь обретается на другой планете, где причин для смеха куда больше, чем на нашей. Я как-то читал в одной научной книге, что в исландских деревнях таких людей не презирают, а, наоборот, относятся к ним бережно, ибо понимают, что не каждому дано временно переселяться в. иной мир, где куда приятней, чем на суровой Земле. В Исландии этого господина наверняка носили бы на руках.

Нехотя расставшись наконец с «Воинственным кличем» и отодвинув его в сторону, он сложил руки на животе, с неописуемым восторгом поглядел вокруг, несколько раз хихикнул по инерции, пожимая плечами, затем снова подал знак наполнить рюмку.

Сделав солидный глоток, посетитель громко заговорил сам с собой. Впрочем, я выразился не совсем точно. Громко говорить с собой умеют многие, в том числе и я. Это позволяет расслабиться, а вдобавок ты всегда прав. Достаточно вспомнить хрестоматийный анекдот из журнала «Панч»: некто обратился по этому поводу к врачу и, услышав совет не волноваться из-за подобного пустяка, сказал: «Ах, доктор, но ведь то, что я говорю, по-моему, ужасно скучно». Нет, одинокий посетитель кафе в Утрехте не просто громко говорил сам с собой, без нужды подкрепляя поток своих мыслей звуками собственного голоса, — его речь была не монологом, а диалогом.

Он расщепился на двух собеседников.

Первый что-то бубнил себе под нос, а второй хохотал над его словами.

Радикальное средство против одиночества, подумал я. Этот человек не искал компании, он сам создавал себе приятеля, который его веселил. Разумеется, я далек от мысли пропагандировать подобную практику. Ведь если во всех кафе нашей страны посетители возьмут моду, раздваиваясь, веселиться в одиночку, доходы в сфере обслуживания вдвое сократятся. Тем не менее эта идея прекрасна, ибо человеку, который сам создает себе партнера, грозит куда меньшая опасность умереть от скуки, нежели тому, кто имеет собеседника из плоти и крови. Однако…

Старый официант ни разу не запоздал с полной рюмкой, но, хоть я и сидел чересчур далеко, чтобы слышать речи говорливого двойника, у меня сложилось впечатление, что этот весельчак начал сдавать. Он еще продолжал шутить, но шутки его, как мне показалось, утратили остроту, отчего второй собеседник, которому надлежало неудержимо хохотать, мало-помалу сник. Сначала он перешел на умеренный смех, потом на формальную улыбку и в конце концов уже только кивал головой. Фейерверк иссяк. Последние залпы юмора пропали втуне. Элегантный посетитель умолк. Оба собеседника умолкли и слились в одного-единственного человека, вернувшегося на Землю и снова ставшего таким, как мы. Он заглянул было в «Воинственный клич», но теперь отреагировал на его содержание как положено. Потом отложил листок, расплатился, надел пальто и вышел — совершенно подавленный.

Веселье недолговечно и хрупко, как мотылек.

Угрозу конфликта я почуял сразу, всем нутром. Она словно витала в воздухе.

Оставив свою машину на стоянке, в скромное кафе, где можно отдохнуть от утомительной езды по оживленной магистрали, вошел посетитель. Я сидел в кафе один, отвечая на письма. Вновь пришедший показался мне обыкновенным грубоватым голландцем лет сорока. «Деловой мужик, — подумал я. — Не лирик, скорее крохобор». Держался он уверенно, глядел пронзительно, не отводя взора. Дойдя до середины зала, он по-хозяйски осмотрелся и произнес тоном, мало подходящим в данной ситуации:

— Дай мне кофе. А где телефон?

Когда хозяин ответил: «У входа», стало ясно, что между ними с первого взгляда возникла обоюдная неприязнь. Пока посетитель говорил по телефону, хозяин на минуту вышел и вернулся с чашкой кофе на подносе, который поставил на столик возле окна. Причиной откровенной неприязни послужило сходство характеров — у людей властных, привыкших командовать, это вызывает раздражение. Хозяин кафе держался так же уверенно и точно так же смотрел вокруг. Только в отличие от посетителя он в самом деле был тут хозяином. Мрачно глянув еще раз на чашку кофе, он исчез в служебном помещении. А посетитель вернулся к столику и сел. Я наблюдал за его спиной, чрезвычайно выразительной, протестующей. Прошло десять беспокойных минут. В зале снова появился хозяин.

— Эй! — крикнул посетитель, подождал, пока тот подойдет поближе, и закончил: — Еще кофе.

Хозяин нехотя кивнул и взял со стола поднос. Он был уже почти у двери, когда посетитель заговорил снова:

— Только дай чистую чашку.

Хозяин промолчал. Ничего не спросил. Он настороженно ждал, как дзюдоист, готовый к следующему приему.

— На той следы помады, не очень-то приятно, — добавил посетитель.

Наступила долгая пауза. Реплика висела в воздухе, точно грозовая туча. Хозяин медленно поднял чашку и объявил:

— Я их не вижу. Посетитель покачал головой.

— Я ее вытер, тебя ведь не было на месте.

Два шара забиты одним ударом — в одной фразе сразу два укола.

Хозяин стиснул зубы.

— Принести тебе кофе? — спросил он чуть хриплым голосом, тоже перейдя на «ты».

— Да. Кофе у тебя приличный. Была бы чашка чистой.

Хозяин со всей силы толкнул дверь. Через несколько секунд он вернулся и поставил перед посетителем поднос. Тот взглянул на чашку. Опять дождался, чтобы хозяин подошел к двери, и тогда окликнул:

— Эй!

Хозяин обернулся. Его взгляд горел затаенной, опасной ненавистью.

— Возможно, все дело в моих глазах, — проговорил посетитель назидательным тоном, — но тут опять красный след. — Он ткнул чашку толстым пальцем.

Хозяин не сдвинулся с места.

— Я думал, ты все уже стер, — процедил он сквозь зубы.

— Как видно, не все. Глянь-ка.

Словно на протезах хозяин подошел к столику и схватил поднос. Лицо его побагровело, губы плотно сомкнулись. Он походил на гимнаста под куполом цирка, который зубами держится за трапецию. Переставив поднос на свободный столик в двух шагах от посетителя, хозяин вынул из кармана грязный носовой платок, обтер им чашку и вновь поставил ее перед посетителем. Тот некоторое время сидел неподвижно, обдумывая ответный ход.

— Сколько я тебе должен вместе с телефоном? — наконец спросил он.

— Гульден и пятьдесят центов.

Посетитель положил деньги рядом с нетронутой чашкой и встал. В дверях он обернулся и устало произнес: