— Добрый вечер, — сказал он. — Менеер Лауверс дома?

— Нет, — ответил я.

— А когда я смогу его застать? — спросила кепка.

— Никогда, — ответил я. — Такой здесь не живет.

Человек ухватил себя за подбородок. Отступив назад, он осветил карманным фонарем номер дома.

— Шестнадцать! — воскликнул он с облегчением. — Вот видите, я знал, что не ошибся. Лауверс живет в доме номер шестнадцать.

Я покачал головой.

— Правда-правда. Толстый такой, с белой собачкой.

Из вежливости я сделал вид, будто стараюсь припомнить. Но в конце концов сказал, что в жизни не видел ни этого господина, ни его собачонки.

Кепка начала проявлять признаки нетерпения.

— У него одутловатое лицо, у этого Лауверса. Я уже не первый раз его навещаю.

— Да нет здесь такого, менеер! Говорят вам…

В эту минуту отворилась дверь гостиной, и в коридор вышел тучный мужчина с одутловатым лицом, одетый в домашнюю куртку, с ним рядом суетилась белая собачка. Протягивая руку, он бросился прямо к кепке и воскликнул:

— Да ведь это Кеес! Наконец-то вы ко мне выбрались!

— Ну что, убедились? — сказал гость, взглянув на меня укоризненно.

Я был порядком озадачен; потом все выяснилось. Лауверс живет в нашем доме уже полтора года. Оказывается, из-за административной путаницы в жилищном управлении дом сдали не только нам, но и Лауверсу. По странному стечению обстоятельств раньше мы с ним ни разу не встретились. Когда мы были в передней комнате, он находился в задней. Если же в заднюю комнату уходил я, скажем, чтобы взять книгу, он в это время был в коридоре или на прогулке. Так мы за все время ни разу и не встретились. Только сейчас, благодаря посетителю, эта история выплыла наружу. Ну да ничего, что-нибудь придумаем.

Кстати, Лауверс неплохой парень. Только немного толстоват.

— Я пошел, до свиданья, дядя Хенри, — сказал я, уже в куртке войдя в кабинет, где он, как всегда, дремал над книгой, а облезлый пес Дус лежал у его ног.

— Хорошо, мой мальчик, — рассеянно ответил он и поглядел на меня с непостижимым, задумчивым дружелюбием очень старого человека, который в меланхолическом окружении изящных безделушек и целлулоидных воротничков ждет смерти так же спокойно, как ждут поезда. Картина эта стояла у меня перед глазами, когда я, слыша собственные шаги на замшелой аллее, оглянулся на уродливый старый дом, где нот уже целый месяц прерываю своим приходом сумбурные дядины разговоры с самим собой.

Беседовали мы с ним только о погоде, поэтому я с радостью принял приглашение своих старых амстердамских приятелей навестить их.

Входя в квартиру, я был готов ко всему — в карты и то сыграл бы с удовольствием. Но встреча превзошла все мои ожидания. В уставленной книгами комнате на круглой дубовом столе стояли бутылки и хрустальные рюмки, благодаря чему первоначальная неловкость быстро рассеялась. Я даже дошел до того, что согласился фамильярно называть Хенком корпулентного адвоката, большого поклонника искусств, потому только, что четверть века назад, когда мы оба были совсем иными, мы питали друг к другу симпатию, но, известно, бутылка вина, как по волшебству, развеивает дымку, туманящую прошлое.

И пошло: Хенк, Фреек, да не выпить ли нам за Анни. Суровая женщина с такими волосами, что ими впору набивать диванные подушки. Жена Хенка. И все в таком же духе.

Компания состояла из людей трезвых, деловых, однако же не столь самоуверенно-неприступных, как представители высшего света. Беседа протекала плавно, остроумно, непринужденно, иронично, как и подобает в обществе интеллектуалов-соглашателей.

Хенк рассказал случай из своей практики: некий лавочник, всеобщий любимец, кроткий гений квартала, с вечной любезной улыбкой на лице, как оказалось, совершил неслыханно изощренное преступление. Все заговорили о загадке так называемого человека с улицы. Я привел цитату из «Человека толпы» Эдгара По, с детской наивностью стремясь прослыть в этой высокоинтеллектуальной среде образованным человеком. Все это заметили, но я мужественно продолжал и в конце концов стал рассказывать о дяде Хенри.

— Вот уже несколько недель я живу в его доме, но, по сути дела, до сих пор ровным счетом ничего о нем не знаю. Меня бы не удивило, если бы оказалось, что по ночам он выкапывает в саду трупы или что он главарь бандитской шайки. Может статься, в свое время он убил мою тетку и ее призрак является ему по ночам. В таком случае его бормотанье, которое доносится до меня, когда я лежу в постели, не так уж невинно, как кажется. Я имею в виду, старик вроде него — сплошная загадка, стоит только набраться смелости и усомниться в его пресловутой порядочности.

От привидений разговор перекинулся на спиритизм. В этом кругу им занимаются, только не по убеждению, а на вечеринках, забавы ради.

— Давайте повертим рюмку, — предложил Хенк, и уже через пять минут я знал, что это такое. На освобожденном круглом столе разложили кольцом карточки с буквами алфавита, а в центре кольца хозяйка поставила перевернутую рюмку.

— Ну и что теперь? — недоверчиво спросил я.

— Теперь все мы слегка коснемся пальцем ножки рюмки, — сказал Хенк. Он принял на себя руководство и стал вдруг на редкость сосредоточенным.

Когда мы сделали так, как он велел, рюмка завертелась по карточкам с буквами. Сперва я заподозрил, что ее толкает Анни, но вскоре убедился, что мои подозрения безосновательны: рюмка шла самоходом, никто ее не подталкивал.

— Самый настоящий дух, — с иронической напыщенностью изрек Фреек, выполнявший роль скептика-зубоскала.

— Дух, ты здесь? — спросил Хенк.

Рюмка повернулась к буквам «Д» и «А».

— Ну и что из этого? — спросил Фреек. Остальные прыснули со смеху. Хенк шепотом сердито их утихомирил.

— Кому предназначено послание?

— Ф-р-е-е-к-у, — протанцевала рюмка. Засим, как своего рода божья кара, последовало весьма пикантное сообщение о некоей Лиз, которое заставило жену Фреека вспыхнуть от ярости, а у остальных вызвало многозначительные ухмылки.

— Это и есть передача мысли? — наивно спросил я по глупости. На что Фреек, с трудом сохраняя невозмутимость, холодно ответил:

— Наверное, да, и я знаю, чья это мысль.

Назревала ссора, притом ожесточенная, так как мы уже здорово нагрузились. Все были слишком возбуждены и стали крайне обидчивыми — только задень. — Хватит шуметь! — закричал наконец Хенк. — Давайте продолжим.

И рюмка опять двинулась по кругу, формулируя невысказанные мысли, превращая нашу вечеринку в некое моральное саморазоблачение. В конце концов прозвучало и мое имя.

— От кого послание? — осведомился Хенк.

— От дяди Хенри, — ответила рюмка.

— В таком случае продолжайте.

Мы напряженно следили за мучительно медленно возникавшими словами. Сомневаться, однако, не приходилось — когда рюмка замерла, на бумаге было написано: «Я зажарил собаку и ем ее с аппетитом».

— Это все? — спросил Хенк с плохо скрытым удовольствием.

— Да, — по буквам ответила рюмка и опять остановилась.

— Ваш дядюшка — явный гурман, — заметила Анни, подливая в рюмки вино.

Еще с полчаса мы изощрялись в безудержно фантастических комментариях, пытаясь громким смехом снять нервозность. Так продолжалось до полуночи, пока наша вечеринка не выдохлась, как проколотый воздушный шарик.

— Вам надо поскорее ехать домой, не то ваш дядя ночью примется за садовника, — сказал Фреек и даже предложил подвезти меня.

Час спустя я вышел в Лунене у садовой калитки. Гул мотора замер вдали. Я кое-как проковылял по ведущей к дому аллее и увидел, что в кабинете еще горит свет. «Только не смейся, когда увидишь дядю в кресле и Дуса возле него», — подумал я.

Он действительно спал в своем кресле, но, когда я вломился в комнату, тут же проснулся. Все еще во власти сна, он испуганно посмотрел на меня.

— Здравствуйте, дядюшка! — весело сказал я. — Вы еще не ложились?

— Да, мой мальчик, да… — глядя на меня отсутствующим взглядом, сказал, он. — Я, собственно, ждал тебя только ут… — Конец фразы поглотил зевок.