Ехать приходилось медленно.

   — Этак мы до вечера проплутаем, — сердито ворчал Некомат.

Слышно было, как вдали журчит ручеёк.

К нему то и привели следы и разом оборвались. Они в буквальном смысле канули в воду.

   — Через него ехали, благо не глубок, — сказал купец.

Он слез с коня и внимательно стал рассматривать песчаное дно. Ручей был не очень глубок и вода прозрачна, но течение быстрое. Дно казалось совершенно ровным; никаких следов не виднелось.

Суровчанин был близок к отчаянию.

Но всё же он ещё не хотел «слагать оружия».

   — Ручей не велик... В ту сторону им не с руки ехать... Где-нибудь должны же были на берег выехать... — соображал он.

Хлестнул коня и поскакал по берегу вниз по течению ручья.

Холопы безмолвно последовали за ним.

Вскоре ручей стал шире, а дно его, по-видимому, более илистым.

Далее появилась обильная осока, а затем глазам представилось обширное болото с там и сям разбросавшимися кочками.

Некомат хотел было ехать далее, но один из рабов удержал его коня за узду, промолвив:

   — Дальше нельзя... Трясина засосёт...

Купец посмотрел на болото с искажённым от отчаяния и злобы лицом.

«Ускользнули!.. — пронеслось в его голове. — Но как? Не на крыльях же они перелетели трясину».

Конечно, они не перелетели на крыльях, и для многих из сопровождавших Суровчанина холопов не было тайной, что через болото тянется, чуть поправей от устья ручья, полоска твёрдой земли. По ней беглецы и выбрались.

Ни один из рабов, однако, по какой-то причине не захотел поделиться с господином своими сведениями.

На некоторых лицах мелькали насмешливые полуулыбки.

Опустив на грудь голову, неподвижный, как статуя, сидел на коне Некомат.

В груди его клокотало бессильное бешенство и отчаяние. Он понимал, что дальнейшее преследование невозможно, что беглецы ускользнули.

Медленно повернул он коня и глухо промолвил:

   — Домой!..

К его приезду большинство из посланных на разведку холопов уже вернулись. Он видел по их лицам, что поиски не увенчались успехом, и не стал расспрашивать.

Пахомыч встретил его с грустным лицом и, увидев, что беглецов не поймали, всплеснул руками и заахал.

Некомат прошёл в дом и стал раздумывать, что предпринять.

Положение его было не из весёлых.

«Ежели ему всё известно, — думал купец, — так, может, он прямо поехал к великому князю ударить на меня челом... Тогда дело плохо. Тимошка выдаст беспременно... Пожалуй, и моей голове не уцелеть. А ежели он не в Москву уехал, так куда же? Может быть, думает где-нибудь побыть до поры до времени, а там и нагрянуть... Коли и так, то сладко ли мне здесь сидеть да дожидаться его. Небось не помилует?.. По всему видать, что мне здесь оставаться не годится, а тоже надо наутёк. Эх, вот горе! Да и бежать-то куда — не знаю... Хорошо, что хоть деньжонки есть...»

Он достал из одной из укладочек, стоявших в простенках, дубовый ларец, окованный железом, и раскрыл его.

Взглянул и ахнул:

   — Ахти, добрая половина отсыпана! Добрался Андрюшка до моих денег.

Вместе со злобой шевельнулось в душе жгучее чувство жадности.

   — Обокрал! А я-то копил — хранил...

«Казны» ещё оставалось много, но это мало утешало купца.

   — Лучше мне не бежать отсюда, — продолжал он размышлять, — узнать бы, где он укрылся, да как-нибудь и того... Это было б ладно... Тогда бы и денег не жаль. Да где его найдёшь? Как узнаешь? И выходит, либо сиди у моря да жди погоды, либо беги... К знахарю, что ли, съездить? Колдовство поможет, пожалуй... Пусть знахарь мне только скажет, где Андрей и что замыслил он... А там я уж зевать не стану... Да это было бы ладно!..

Суровчанин твёрдо верил во всяких ведьм и колдунов, в русалок, леших, домовых и водяных. Он не сомневался, что чарами можно «напустить порчу на человека», проникнуть в будущее, привлечь любовь и так далее.

Неудивительно поэтому, что он ухватился за мысль о колдовской помощи.

В его глазах это было единственным средством, которое могло привести к цели.

А колдуна не надо было долго искать.

У запруды на Яузе жил всем ведомый колдун, мельник Хапило.

Про него ходили разные россказни. Поговаривали даже, что из трубы его избёнки однажды вылетел бес в виде чёрного ворона. Ночью мимо мельницы ходить побаивались.

К этому-то чародею и надумал обратиться Некомат.

Однако действовать надо было осторожно.

Узнают, что он был у Хапила, пойдут толки. На него даже начнут смотреть косо и чураться:

   — С колдуном водится... Может, и сам с нечистым знается!

Такая молва не могла быть приятна для купца. К тому же колдуном прослыть было и небезопасно: при народных бедствиях, вроде повального падежа скота, засухи и тому подобного, зачастую обвиняют колдунов, что это они напускают, и тогда с ними жестоко расправляются.

Всё это было хорошо известно Суровчанину, и он решил пробраться к мельнику ночью, в глубокой тайне.

Приняв решение побывать у Хапила, он даже как будто повеселел. В сердце зародилась маленькая надежда.

Когда стемнело и всё в доме заснули, он осторожно вывел коня, сам оседлал и, разобрав часть плетня в огороде, выбрался из усадьбы.

К северу от Москвы, из болот, находящихся среди дремучего леса, вытекает на юг река Яуза[8] и впадает в Москву-реку ниже города.

Нынешняя Яуза едва ли имеет какое-нибудь сходство с прежней. Она славилась чистотою воды, так как принимала в себя много лесных родников.

Берега её были пустынны. Только шум лесов вторил звучному плеску её волн.

В Яузу впадает речка Сосенка.

На этой-то речке, над запрудой, и высилась мельница Хапила.

Было около полуночи, когда к воротам двора колдуна подъехал всадник.

Он легко спрыгнул с седла, привязал коня к кольцу у ворот и постучал.

Проглянувший месяц озарил бледное, красивое, молодое, безусое лицо.

На стук за забором неистово залаял огромный пёс.

Приезжего брало нетерпение. Он снова постучал так, что ворота затрещали.

   — Кто тут в полночь ломится? — послышался на этот раз ворчливый старческий голос. — Угомону на вас нет.

   — Пусти, знахарь, дело к тебе есть! — ответил путник, который был не кто иной, как Иван Вельяминов.

   — Какое такое дело по ночам? Поезжай своим путём-дорогой, и я спать пойду.

   — Отвори, старче, отвори! Совет от тебя, помощь нужна... А заплачу хорошо. Ничего не пожалею...

Колдун некоторое время был в нерешительности, потом послышались шаги босых ног, и ворота отворились.

Пёс залился и клубком бросился под ноги входившего.

   — Убери пса! — не без некоторого испуга сказал Вельяминов.

   — Небось не съест, коли добрый человек! — ответил колдун.

Однако крикнул собаке:

   — Не трожь!

Лай стих, и собака стала смирней ягнёнка.

Знахарь провёл гостя к себе в жильё и, когда тот переступал порог, предупредил:

   — Лоб не расшиби! Притолока низкая!

Потом выгреб углей из печи и зажёг от них лучину.

Трепетное пламя осветило закоптелую, низенькую избу, наполовину занятую огромною печью из сырцового кирпича.

Повсюду были развешаны по стенам и свешивались с потолка пучки высушенных трав.

Воздух, напитанный их пряным запахом, был удушлив.

На лежанке печи сидел большой кот, совершенно чёрный, «без отметин», — настоящий колдовской — и, мурлыча, пристально смотрел на Ивана своими жёлтыми глазами.

Сам ведун был маленький, тощий старик, с крючковатым носом, жидкой бородой, лысиной на темени и странно блестящими глазами.

   — Садись — гостем будешь! — сказал ведун, снимая с лавки пучок каких-то свежих трав и освобождая место для Вельяминова.

Тог сел.

Знахарь внимательно посмотрел на него и промолвил: