Сборы были кончены, пора было отправляться и в путь.

   — А Сашутка где? — спросил Солнцев, увидя жену.

   — Спит, пойду сейчас побужу, принесу, — проговорила боярыня, поворачиваясь к выходу.

   — Оставь, не трожь, я сам пойду к нему, пойдём вместе, — проговорил он, взяв жену за руку.

Боярыня припала головой к плечу мужа и тихо заплакала.

   — Будет, Марфуша, будет, родная, — говорил ласково Солнцев.

Они прошли в опочивальню; на постельке, разметавшись, сладко спал мальчуган. Солнцев остановился и долго смотрел на него, потом подошёл к божнице, вынул оттуда небольшой образ и благословил им сына.

Передав образ жене, он нагнулся к мальчику и тихо поцеловал его. Сын открыл глаза и, узнав отца, весело улыбнулся и обхватил ручонками отцовскую шею.

Боярыня не выдержала и громко зарыдала.

Солнцев оставил сына, обнял жену и крепко поцеловал её.

— Не плачь, не тужи, родимая, ходи за сыном, а я скоро буду назад, живёхонек и целёхонек! — говорил он ей.

Но боярыня не слыхала его слов, она, рыдая, вцепилась в него изо всех сил, Солнцев с трудом освободился от неё и выбежал из опочивальни, боярыня с криком бросилась вслед, но силы оставили её, она замертво грохнулась на пол.

В один миг вскочил Солнцев на приготовленного коня, дёрнул за поводья и вихрем вылетел на улицу, оставляя за собою, быть может, навсегда всё, что было для него дороже всего на свете.

На площади, сборном месте дружины, шла суетня. В скором времени все были в сборе, ожидали только князя. Над площадью стоял гул от говора многотысячной толпы, все были бодры, веселы, словно не на бой, а на пир шли дружинники. Князь не заставил долго ждать себя, вскоре появился и он, и новгородское войско двинулось в путь.

На третий день они подошли к Чудскому озеру. Сделали остановку. Ночью князь узнал, что враги близко, что к утру, пожалуй, подойдут и придётся с ними помериться силами.

Тёмное морозное небо начало светлеть. Блеснули первые солнечные лучи и осветили подошедших ливонцев. Жаром горели на солнце их доспехи. Князь быстро построил дружину и стремительно ударил на врагов. Несколько часов продолжался ожесточённый бой, но перевес был на стороне новгородцев. К полудню бой окончился. Ливонцы были почти все перебиты, немногие успели спастись бегством; всё озеро было покрыто вражескими трупами. Тотчас же на месте боя было отслужено благодарственное молебствие за дарованную победу.

Широко зеркальною поверхностью раскинулось озеро. Багровым светом блестит оно от тонущих в нём лучей заходящего солнца. Ничто не шелохнётся, словно всё замерло, уснуло непробудным сном. Словно в воздухе висит над лесом ярко-золотой крест деревенской церкви.

На озере медленно двигаются две лодки с рыбаками. Не обращая как будто никакого внимания друг на друга, они усиленно тащат невод. Наконец лодки толкнулись носами о берег, рыбаки едва удержались на местах. Один быстро выскочил на берег и потянул невод.

Занятые своею работою, они не заметили, как вдали по дороге поднялись клубы пыли, вскоре недалеко от них остановился целый поезд. Впереди ехали несколько верховых; сзади них рыдван, довольно обширный и неуклюжий. Сзади ещё верховые, и позади всех несколько телег с холопами. Таков был обычай бояр путешествовать по Святой Руси. В рыдване сидел боярин Симский. Нелегко было узнать его теперь, двенадцать лет спустя после свадьбы Солнцева. В бороде и на голове появилось множество седых волос, так что из чёрного он превратился в серебряного, по лицу прошли морщины, взгляд его был невесел.

Увидев рыбаков, он кликнул к себе одного из верховых. Тот, выслушав боярина, поскакал к рыбакам.

   — Бог в помочь! — приветствовал он их, приподнимая шапку.

   — Спасибо на добром слове! — отвечали рыбаки.

   — Скажите, далеко ль ещё до поместья боярина Солнцева? — спрашивал верховой.

   — Солнцева? — переспросили они.

   — Ну да, его самого! — с нетерпением проговорил верховой.

   — Его-то недалече! Вот только этот лес минуете, да вон из-за леса-то и крест виден, это и есть его самого, Солнцева-то, посёлок. Солнце не сядет, там будете!

   — Спасибо, добрые люди, — проговорил верховой, снова приподнимая шапку и поворачивая лошадь.

   — Не на чем!

Верховой подъехал к рыдвану, и поезд тронулся, снова поднимая тучи пыли.

   — Должно, к нашему-то боярин какой едет. Чудно!

   — Что чудно-то?

   — Да то чудно, что к нашему-то едет боярин!

   — Что же чудного то?

   — Да как же не чудно-то? Когда и боярыня-то ещё жива была, так никто к нам и глаз не казал, сам, бывало, в кои-то веки выберется куда; а как померла, так он словно колдун какой запёрся в дому, ни к нему никто, ни он ни к кому. А теперь, вишь, боярин к нему в гости!

   — Дурак ты, как погляжу я на тебя, как есть совсем дурак!

Потолковав, рыбаки снова принялись за работу; скоро невод был освобождён от рыбы, его свернули, набросили на воз и тихо двинулись в путь по той же дороге, по которой недавно проехал поезд посадника Симского.

Велика была усадьба Солнцева, длинным порядком вытянулась она, словно стройный ряд дружинников перед боем. Чуть не утонула вся усадьба в густом саду. Невдалеке, на отшибе от посёлка и усадьбы, стояла деревянная церковь. Её же окружал погост, а кругом погоста проходил ров, над которым высился невысокий вал. Только в одном месте было оставлено ровное пространство, которое заменяло собою ворота. От этих ворот вела тропинка к паперти церкви, и от неё обвивала другая самую церковь и оканчивалась у алтаря, где возвышалась могильная насыпь с высоким дубовым крестом, окрашенным в чёрную краску, обведённым по краям белой каёмкой.

На могиле, опустив низко голову на грудь, сидел белый как лунь старик. Лицо его было изрыто морщинами, глаза глядели тускло, словно лишившись жизни. У ног старика валялась бобровая боярская шапка, на самом старике, как на вешалке висел охабень.

Не шелохнётся старик, как сел он на могилу, так и замер. Каждый день в эту пору на той же могиле можно было видеть старика.

Старик этот был не кто иной, как бывший любимец-дружинник Александра Ярославича — Солнцев.

Много он перенёс за эти годы, но всё как-то терпелось, как-то выносилось, благо возле него была его радость, его счастье — Марфуша. Но когда не стало её, его сразу сломило, не прошло и года после её смерти, как он сделался дряхлым стариком.

И ходит он каждый день на дорогую для него могилу, вспоминает всю свою жизнь, горести её и радости. Так и сегодня сидит он на могиле один со своими думами. Припоминает он, в который раз уже, свадьбу свою с Марфою ненаглядною, битву с левонцами, свою ссору с князем. Это случилось, когда князь согласился с требованием татар явиться с поклоном к хану в Золотую Орду.

Солнцев не мог допустить этого, не хотел верить он.

Между ними произошло объяснение. Мрачным вышел от князя Солнцев. Темнее тучи пришёл он домой и объявил Марфуше, что он теперь человек вольный, не дружинник больше, что в настоящее время быть дружинником один только позор.

Чуть не замерла от радости Марфуша, услышав слова мужа. Теперь уж никто не отнимет у неё его.

Но Солнцеву было тяжело. Опостылел ему Новгород, где на каждом шагу ему вспоминалось прошлое. Скука, тоска одолевали его. Марфуша, обрадованная сначала свободою мужа, не знала теперь, что делать с ним, чем развлечь его. Солнцев с каждым днём делался угрюмее и угрюмее. Нависли чёрные тучи над домом Солнцева. Не раз Марфуша украдкой плакала, не раз Солнцев видел у неё красные, распухшие от слёз глаза, но и виду не подавал, что замечает.

Наконец он решил бросить Новгород и уехать в свою вотчину. Марфа была только рада.

Начались сборы, и не прошло недели, как со двора Солнцева двинулся громадный поезд.

Чуть не затворническую жизнь повели Солнцевы. Запёрлись они в своей усадьбе и зажили тихохонько, любёхонько, редко кто и видел их. В течение нескольких лет к ним никто не заглядывал, а они и рады были этому. Прошло несколько лет, они и не заметили их. День за днём счастливые, похожие один на другой текли незаметно, и маленький Саша рос и рос, он был сильно похож на отца.