Также понятно и колебание Св. Александра — нежелание его ехать в Орду. В Новгороде он был свободен. Он открыто боролся со своими врагами. Не было ли у него мысли выступить против татар? Мы можем это только предполагать, но многие данные делают это предположение вполне обоснованным.

Мысль о свержении ига претворялась в действие у многих князей, имевших гораздо меньше оснований надеяться на успех, чем Св. Александр. Защитник Руси от врагов, мог ли он не думать об избавлении от самого сильного врага?

Приказ Батыя поставил его перед необходимостью ответа. Согласие или отказ приехать означал мир или войну.

Это был самый решительный и трагический момент в жизни Св. Александра. Перед ним лежали два пути. На дин из них нужно было становиться. Решение предопределяло его дальнейшую жизнь.

Этот шаг был полон тяжких колебаний. Поездка в Орду — это была угроза бесславной смерти — князья и шли туда, почти как на смерть, уезжая оставляли завещания — отдача на милость врага в далёких степях и, после славы Невского и Чудского побоищ, унижение[23] перед идолопоклонниками, «погаными, иже оставивше истиннаго Бога, покланяются твари».

Казалось бы, что и слава, и честь, и благо Руси требовали отказа — войны. Можно твёрдо сказать, что Русь и особенно Новгород ждали неповиновения воле хана. Бесчисленные восстания свидетельствуют об этом. Перед Св. Александром был путь прямой героической борьбы, надежда победы или героической смерти. Но Св. Александр отверг этот путь. Он поехал к хану.

Здесь сказался его реализм. Если бы у него была сила, он пошёл бы на хана, как шёл на шведов. Но твёрдым и свободным взглядом он видел и знал, что нет силы и нет возможности победить. И он смирился.

Для средневекового рыцаря это было бы концом славы. Трубадур не стал бы слагать песен в честь рыцаря, пошедшего на унизительный шаг. Но Св. Александр не был рыцарем. Он был православным князем. И в этом унижении себя, склонении перед силой жизни — Божией волею — был больший подвиг, чем славная смерть. Народ особым чутьём, быть может не сразу и не вдруг, понял Св. Александра. Он прославил его ещё задолго до канонизации, и трудно сказать, что больше привлекло к нему любовь народа, победы ли на Неве или эта поездка на унижение. Отныне на Св. Александра ложится печать мученичества. И именно это мученичество, страдание за землю, почувствовал и оценил в нём народ, сквозь весь ропот и возмущение, которыми был богат путь Св. Александра после его подчинения злой татарской неволе.

Приказ Батыя застал Св. Александра во Владимире, куда он приехал из Новгорода после смерти отца.

Всех ехавших в Орду особенно смущало требование татар поклониться идолам и пройти через огонь. Эта тревога была и у Св. Александра, и с ней он пошёл к митрополиту киевскому Кириллу, жившему в то время во Владимире.

«Святый же (Александр) слышав сие от посланных печален быша, вельми боля душею и недоумевашеся, что о сём сотворити. И шед святой поведа епископу мысль свою».

Митрополит Кирилл сказал ему: «Брашно и питие да не внидут в уста твоя, и не остави Бога сотворившаго тя, яко инии сотвориша, но постражи за Христа, яко добрый воин Христов».

Св. Александр обещал исполнить это наставление. Митрополит Кирилл дал ему запасные Св. Дары «в спутники быти» и отпустил со словами: «Господь да укрепит тя».

Из Владимира Св. Александр с небольшой свитой направился к приазовским степям. На берегу Дона было русское село, основанное Батыем для перевоза через реку ехавших из Орды на Русь послов. Глухие задонские степи после татарского нашествия были совсем пустынны. В них бродили лишь шайки разбойников. Ехавшие в Орду не встречали ни одного жилья вплоть до Волги, где было снова село пленных русских перевозчиков.

Описания Плано Карпини, посланного к татарам папой Иннокентием IV, и монаха Рубриквиса, посланного королём Людовиком IX, говорят о том глухом степном пути, который сделал и Св. Александр через Дон и Волгу в поволжские степи до самой ставки. Плано Карпини описывает и самую ставку.

«Батый живёт великолепно... У него привратники И всякие чиновники, как у императора, а сидит он на высоком месте, как будто на престоле, с одной из своих жён. Все же прочие, как братья его и сыновья, так и другие вельможи, сидят ниже посередине, на скамье, а остальные люди за ними на полу, мужчины с правой, а женщины с левой стороны. В дверях шатра ставят стол, а на него питье в золотых и серебряных чашах. Батый и все татарские князья, а особенно в собрании, не пьют иначе, как при звуке песен или струнных инструментов. Когда же выезжает, то всегда над головой его носят щит от солнца или шатёр на коне. Так делают все татарские знатные князья и их жёны. Сам Батый очень ласков к своим людям; но всё же они чрезвычайно боятся его. В сражениях он весьма свиреп, а на войне хитёр и лукав, потому что воевал очень много».

Как и других князей, Св. Александра про приезде в Орду привели к двум кострам, между которыми он должен был пройти, чтобы подвергнуться очищению и затем поклониться идолам. Св. Александр отказался исполнить обряд, сказав: «Не подобает ми, христианину сущу, кланятися твари, кроме Бога; но поклонитеся Святой Троице, Отцу и Сыну и Святому Духу, иже сотвори небо и землю, и море, и вся, яже в них суть».

Татарские чиновники послали сказать Батыю о неповиновении князя.

Св. Александр стоял у костров, ожидая решения хана, как год перед этим Св. Михаил Черниговский.

Посол Батыя привёз приказ привести к нему Св. Александра, не заставляя проходить между огней. Ханские чиновники привели его к шатру и обыскали, ища спрятанного в одежде оружия. Секретарь Хана провозгласил его имя и велел войти, не наступая на порог, через восточные двери шатра, потому что через западные входил лишь сам Хан.

Войдя в шатёр, Св. Александр подошёл к Батыю, который сидел на столе из слоновой кости, украшенном золотыми листьями, поклонился ему по татарскому обычаю, т. е. четырёхкратно пал на колени, простираясь затем по земле, и сказал:

«Царь, тебе поклоняюся, понеже Бог почтил тебе царством, а твари не поклоняюся: та бо человека ради сотворена бысть, но поклоняюся единому Богу, Ему же служю и чту И».

Батый выслушал эти слова и помиловал Св. Александра.

Трудно установить точную причину этой милости. Жизнь отдельного человека мало значила для татарских ханов. В их стихийном движении, разрушившем многие царства и сравнявшем с землёю города, смерть была обычным естественным явлением, законом, никого не удивлявшим, никого не занимавшим. Азиатской жестокостью веет от слов Чингисхана, записанных арабом Рашид уд-Эддином: «Наслаждение и блаженство человека состоит в том, чтобы подавить восставшего, победить врага, вырвать его из корня, заставить вопить служителей их, заставить течь слёзы по лицу и носу их...» В жестокости этих слов сквозит уже нечто бесстрастное, глубоко равнодушное перед страданием и смертью отдельного человека. Но наряду с жестокостью в татарских ханах уживалось уважение к храбрости противника. Иногда следствием этого являлось и помилование врага, приходившее частью как прихоть, под влиянием непосредственного ощущения. Так, Батый, казнивший Св. Михаила Черниговского, неожиданно помиловал киевского посадника Димитрия, захваченного в плен раненым после разрушения Киева, «мужества его ради».

Так же он помиловал и Св. Александра, — быть может, за его храбрость, быть может, под влиянием его внешнего облика и внутренней силы: «Рукописное сказание» повествует, что, отпуская от себя Св. Александра, он сказал: «Истину мне сказасте, яко несть подобна сему князя».

Продержав Св. Александра в Орде, Батый не решил вопроса о разделе русских княжений. Он послал Св. Александра и Андрея, как послал прежде их отца, в Каракорум, на поклон к великому хану.

Перед русскими князьями лежал длинный, уже пройденный Ярославом путь. Этот путь вёл через Урал, через Киргизские степи, земли бесерменов (Хиву), через горные перевалы в Каракитай и через плоскогорья Монголии к преддвериям Китая в Каракорум. Князья ехали с татарским конвоем по проложенным татарами дорогам, меняя лошадей на станциях-ямах.