В этот отряд попали и Кореев с Андроном.

Кореев был в прекрасной кольчуге и стальном островерхом шеломе; на левой руке он держал щит, в луке седла высилось копьё, у пояса покачивалась сабля, а в правой руке он держал тяжёлый бердыш, похожий на тот, его любимый, которым он убил медведя, но, к сожалению, оставленный в Рязани.

Вооружение холопа Андрона было гораздо проще, но основательнее.

Его господин ссудил кольчугой, правда грубой и тяжёлой; но зато её едва ли мог бы перерубить топор. Щита и шлема он совсем не имел, а вооружён был огромным топором на длинном древке и ужаснейшей дубиной, способной расплющить, казалось, любого панцирника.

Оба они были на копях и находились в первых рядах засадного отряда.

Войско тронулось навстречу врагу.

Дорогой Кореев не раз сетовал, что довелось ему попасть в засадный отряд.

«Другие будут драться, а я только смотреть буду», — думал он.

Но как бы то ни было, приходилось покоряться.

В шестом часу дня достигли Куликова поля — обширной равнины, кое-где с небольшими холмами — и увидели неприятеля.

Казалось, на них ползло не войско, а туча, тьма тем.

Оба войска остановились на расстоянии нескольких десятков сажен одно от другого.

Русский засадный отряд ушёл за лесок, откуда наблюдал за ходом сражения, оставаясь скрытым от татар.

Наступил страшный момент ожидания.

В обеих громадных ратях наступило на мгновение безмолвие.

Говор смолк.

Слышен был шелест стягов и звон вынимаемого оружия.

Тишина.

Вдруг из неприятельских рядов выделился огромный всадник и поскакал к русскому войску.

Ему навстречу вынесся на белом коне инок Пересвет, наклоня копьё.

Тёмная схима реяла как крылья; наконечник копья блестел как серебро.

Миг... и два пустых коня побежали по равнине.

Инок лежал мёртв, татарский богатырь бился в предсмертной агонии.

Два потрясающих рёва вырвались с той и с другой стороны.

Великий князь, Ослябя и многие военачальники ринулись вперёд.

За ними двинулась вся рать, сверкнув доспехами.

Татары кинулись навстречу как бешеные...

Всё смешалось среди пыли и неистовых криков.

На пространстве десяти вёрст триста тысяч людей убивали друг друга.

Пощады не было.

Тетивы луков молчали. Резались грудь на грудь.

Страшное, кровожадное чувство поднималось в груди Кореева.

«Скоро ли?» — думал он, судорожно сжимая бердыш и жадными глазами следя за ходом битвы.

И вдруг, о ужас! часть русской рати поколебалась. Татары врезались в неё, как железный клин в мягкое дерево, — рубят, гонят...

Сейчас они возьмут великокняжеские знамёна.

Димитрий Волынский промолвил:

— Теперь и нам пора!

Засадные полки вылетели из-за леса и как буря ударили по неприятелю.

Татары дрогнули, стали отступать, сперва медленно, потом всё скорее.

Ещё раз собрались, чтобы дать отпор, но не выдержали и вдруг побежали, охваченные ужасом.

На бегу оборачивались, наносили удары и... вновь бежали.

Мамай, наблюдавший с кургана, заскрежетал зубами и воскликнул:

   — Велик Бог христианский!

И поскакал с поля битвы.

Кореев ринулся в битву вместе со всеми.

Его бердыш работал на славу, а рядом тяжко бухала дубина Андрона.

Вдруг какой-то конный татарин сбоку ударил его бердышом.

Удар был неожиданным, и юноша не успел прикрыться щитом. Шлем погнулся, в глазах потемнело.

Он лишился сознания и рухнул с коня...

Когда пришёл в себя, то первое, что увидел, было лицо Андрона.

   — Слава Богу, ожил, — сказал холоп. — А я и смотрю: ран нет, только обмер. Давай водой поливать. Стать можешь?

   — Могу. А что татары?

   — Фью, татары! Я чаю, и теперь не опомнились. Вконец побиты.

Андрей Алексеевич разом вскочил на ноги.

Он был на небольшом пригорке. Внизу колыхалась победоносная русская рать. Великий князь в страшно иссечённых латах проезжал по рядам.

Отовсюду неслись радостные крики.

Юноша закрестился часто-часто. Потом побежал с холма, встал в ряды и сам закричал неистово-радостно.

Верный Андрон ему вторил густым и хриплым басом.

Отец Михаил, двинувшийся в путь с такою пышностью и почти уверенный в получении престола митрополита всея Руси, подвергся очень скоро опасности.

Едва путешественники миновали Рязанское княжество, как в степях половецких их охватил ужас: на них надвигалось громадное скопище татар.

Однако в данном случае Митяй показал себя истинным, сильным духом мужем.

Он один не растерялся.

Зная, что татары уважают русское духовенство, он выехал вперёд и закричал надвигавшимся хищникам, что хочет видеть хана.

Имя хана было священно в глазах татар.

— Он хочет к хану — поведём к нему!

И Митяя с его спутниками привели в город Сарай.

Отец Михаил и там сумел повести себя так, что новый главный хан Тюлюбек, — номинальный владыка, так как всем управлял Мамай, его дядя, — выдал ему ярлык для безопасного проезда. Ярлык этот начинался очень оригинально: «Мы, царь Тюлюбек, дядиною Мамаевою мыслию...»

После этого наши путники благополучно добрались до Крыма, сели в Кафе на корабли и поплыли к Константинополю.

И плавание также проходило благополучно.

Не далеко было до царственной Византии, когда Митяй вышел на палубу освежиться.

У него болела голова и во всём теле чувствовалось недомогание.

Лучи месяца серебрили воду. Вдали, как неясный призрак, возносился купол Святой Софии — Божьей Премудрости...

Константинополь был виден. Цель была почти достигнута. Патриарх его непременно посвятит. Разве он осмелится ослушаться главного своего благотворителя, великого князя московского?

Быть может, через несколько дней он, отец Михаил, будет уже стоять в храме Святой Софии, как признанный и посвящённый митрополит всея Руси.

Что-то кольнуло в боку... Что-то ударило в голову...

И вдруг Митяй покачнулся, ухватился за борт и крикнул слабым голосом:

— Помогите!

Его свели, вернее, снесли в каюту. Он впал в беспамятство и к утру скончался, когда корабль был у самого Константинополя.

Его похоронили в предместье Галате.

Таким образом предсказание святого Сергия исполнилось.

Судьба другого честолюбца — епископа Дионисия — оказалась также печальной.

Он достиг Царьграда, но так как не имел княжьей грамоты, был наречен не митрополитом, а только архиепископом; в судьбище же ему входить не пришлось, так как Митяй умер.

Дионисий вернулся на Русь.

Великий князь полюбил его за ум и начитанность и на этот раз сам отправил его к патриарху, чтобы тот нарёк его митрополитом всея Руси.

Воля княжья была исполнена. Дионисий получил сан митрополита всея Руси, но... на обратном пути его остановил князь киевский Владимир Ольгердович.

Дело в том, что в Киеве находился ранее поставленный митрополит Киприан, которого, однако, Димитрий Иоаннович не хотел признавать общерусским духовным владыкой.

Теперь также поступил с Дионисием и князь киевский:

   — У Руси есть уже митрополит — Киприан. Тебе незачем ехать!

Дионисий был взят под стражу и скончался в неволе.

Было позднее утро.

Пахомыч, несколько постаревший, но значительно раздобревший, сидел в барских палатах и, выслушивая доклады ключников, зычно покрикивал.

За несколько лет он совсем вошёл во вкус владения большою вотчиною и чувствовал себя уже не холопом, а настоящим господином.

Тем более что и копеечка про чёрный день была отложена не малая.

Вдруг вбежал холоп, не то растерянный, не то обрадованный, не то испуганный, и крикнул:

   — Боярин прибыл.

На мгновение воцарилось молчание.

   — Полно врать то. Какой боярин, — проговорил Пахомыч, и в то же время лицо его стало покрываться бледностью.