А Солнцев, оставшись один, затосковал и закручинился. Чувствовал он в себе и силу, и мощь; чувствовал, что без устали, не отдыхая может доехать до Новгорода, но дед упёрся и не пускает его, заботится о нём как о сыне родном. Привязался старик к дружиннику.

Прошло недели две, пришёл знахарь к дружиннику, а тот тоскливо, грустно глядит на него.

   — Чтой-то ты невесел, — говорит старик.

   — Кабы ты знал, как мне тяжко-то! Так и полетел бы в Новогород!

   — Да что тебя тянет туда, аль зазнобу оставил?

   — Зазноба, дедушка, ах какая зазноба! — вздохнул дружинник.

Старик молчал. Молчал и Солнцев, задумчиво глядя на улицу.

   — Ну, что ж е тобой делать, поезжай, коли так, — молвил старик, — может, и сможешь доехать.

   — Дедушка, по век не забуду я тебя! — обрадовался Солнцев.

   — Полюбился ты мне и не знаю как, — отвечал дед, — сына своего не любил я так, как ты мне по сердцу пришёлся!

Солнцев не знал, что отвечать старику.

   — Когда же ехать-то собираешься?

   — Ехать-то? Да хоть сейчас!

   — Прыток ты больно, — усмехнулся знахарь, — когда коня добуду, тогда и поедешь!

   — А коли ты, дедушка, не скоро его добудешь?

   — Вестимо, сразу не достанешь, помаять нужно! — отвечал, лукаво улыбаясь, дед.

Дольше обыкновенного засиделся старик у Михайлы. Было уже поздно, когда поднялся он с места.

   — Ну, Михайло Осипович, — проговорил он с грустью, — ложись-ка опочивать, усни хорошенько, поотдохни: ведь путь не близкий, тебе с силой нужно собраться.

   — Эх, дедушка, кабы ты коня мне нашёл! — проговорил Солнцев.

   — Спи, спи, утро вечера мудренее.

Взволнованный Солнцев уснул только перед самым рассветом. Взошло и солнышко, а Солнцев сладко спал. Не слыхал он, как дед вошёл в избу. А старик сел на лавку и глядит на Солнцева; Бог весть, о чём думает знахарь; только лицо его то нахмурится, то светлое облачко пробежит на нём, да непокорная слеза висит на его старческой реснице.

Наконец Солнцев потянулся и открыл глаза.

   — Дедушка ты? — с удивлением спросил он.

   — Кому ж и быть-то, как не мне, — с лёгкою улыбкой проговорил старик. — Одначе ты знатно заспался.

   — Ночь всю не спалось, — говорил, поднимаясь, Михайло. — Утречком только и уснул.

   — Чай, всё об Новгороде думал?

   — То-то, что об нём!

   — Ну, что ж с тобой делать, собирайся, да пойдём коня глядеть.

   — Дедушка! Неужто?.. — только и мог промолвить Солнцев.

   — Пойдём поглядим, может не по вкусу придётся!

Солнцев выскочил за дверь. У крыльца, осёдланный, готовый пуститься в путь, стоял красавец конь.

Дружинник ахнул. На несколько мгновений он словно замер, потом опомнился, слёзы брызнули из его глаз, и он бросился на шею к знахарю.

   — Дедушка, родимый, век не забуду! — говорил он, осыпая поцелуями старое лицо.

Старик не выдержал, припал головою к плечу Солнцева, и из его глаз полились горячие слёзы.

— Ну, будет, Михайло Осипович, будет, — говорил старчески всхлипывая, дед, — будет, пора тебе в путь собираться.

   — Да где же ты коня-то достал?

   — Где? Да он, сердечный, с той самой поры стоял как дружина вышла, князь для тебя его оставил.

Вошли в избу, не говорилось как-то; дед, видя нетерпение Михайлы, не стал его задерживать.

   — Ну, Михайло Осипович, дай тебе Бог доброго пути да в жизни счастья, — заговорил дрогнувшим голосом старик. — Пора тебе и в путь. Прощай, не поминай меня, строго, лихом.

   — Дедушка... дедушка! — прерывающимся от волнения голосом говорил Солнцев. — Каждый день буду молиться о тебе, детям, внукам закажу век поминать тебя.

Они обнялись крепко, крепко прижали друг друга и поцеловались.

   — Ну, дальние проводы, лишние слёзы, — молвил дед. — Садись, Михайло Осипович, на коня — и с Богом в путь.

Солнцев вскочил в седло; застоявшийся конь ринулся вперёд и молнией понёсся по сельской улице. Подскакав к околице, дружинник оглянулся. Старик стоял на том же месте и махал ему на прощанье шапкой.

Сжалось сердце у Михайлы, жаль ему было старика, словно с отцом родным расстался. Махнул он на прощание шапкой и ударил коня.

Мчится он без устали, всего разломило, и останавливается только, чтобы дать отдых коню.

Но вот показался крест Софийского собора; ярко блещет он на безоблачном небе, забелели новгородские стены. Рвётся сердце из груди дружинника, в один миг перелететь бы ему к боярыне.

Он въезжает в город, как вихрь мчится по новгородским улицам и видит на этих улицах толпы народа. Лица у всех ожесточённые, злые.

«Аль опять что приключилось?» — думается ему; но он спешит к боярыне, и ему ни до чего и ни до кого нет дела.

Не долго радовались победе новгородцы. Вскоре страшная весть поразила их.

Ещё продолжались пиры, ещё ходили бояре с отуманенными головами, как в Новгород явились несколько татар и прямо отправились в княжеский терем. Молнией облетела эта весть Новгород.

   — Татары в Великом Новгороде! Что им нужно? Ни одного татарина ещё не видал вольный город. Завладели всею Русью, ну пусть владеют, а какое им дело до Новгорода, какое им дело до князя?

И невольно забились сердца вольных граждан; оскорбление, унижение почувствовали они.

   — Да, князь сумеет с ними справиться, князь не даст в обиду!

Но это не успокаивало, перед теремом княжеским собралась многотысячная толпа.

   — Порешить их; как покажутся, так и порешить!

   — Вестимо, они опоганили Великий Новгород!

   — Бить татарву поганую, живота лишить!

Князь слышал эти крики. Хорошо он знал самонравных новгородцев, знал, что у них слово не расходится с делом, знал, какая участь ожидает незваных гостей, пришедших с небывалыми для вольного Новгорода требованиями. Знал он всё это и невольно трепетал за будущее.

   — Вся Русь под рукой великого хана, — говорили между тем татарские послы князю, — один Новгород уклоняется от дани, он должен платить её.

   — Но вы Новгород не покорили! — отвечал князь. — За что же он будет платить вам дань?

   — Если он не хочет платить её добровольно, то мы покорим его. Наша несметная рать стоит недалеко. В случае ослушания мы не оставим камня на камне! — угрожали татары.

И нельзя было не согласиться с ними. Силы князя были ничтожны перед неисчислимыми полчищами татар. Задумался глубоко, тяжко князь. Наконец он поднял голову.

   — Ответа я вам дать пока не могу: как решит весь Новгород, так тому и быть, а пока получите ответ, будьте моими гостями!

   — Нам сейчас нужен ответ! — нагло говорили татары.

   — Я сказал уже вам, что никакого ответа теперь вам дать не могу! — гордо и резко отвечал князь. Если вы хотите получить его, то должны ждать!

   — Это значит отказ, так мы и передадим хану, а ждать нам нечего! — заносчиво произнесли татары, направляясь к выходу.

   — Безумцы! — закричал князь, хватая одного из них за руку и подводя к окну.

Остальные остановились.

   — Гляди, ты видишь то море, слышишь эти крики? — спрашивал с необычайною суровостью князь.

Татарин побледнел.

   — Знаешь, о чём кричат они? Они требуют вашей смерти. Едва вы покажетесь, они разнесут вас на куски! Поняли, почему я вас до ответа оставляю у себя? Я не хочу вашей крови, не хочу накликать беды на Новгород, не хочу его гибели.

Татары были бледны, они молчали.

   — Что ж, — говорил один из них, сверкнув глазами, — пусть убьют нас, тогда от вашего Великого Новгорода останутся одни развалины.

   — С кого же тогда вы будете брать дань? — спросил князь. — Ответа вам не долго ждать, а пока я вас, вас же жалеючи, не выпущу от себя!

Татары волей-неволей должны были согласиться. Князь тотчас же послал одного из дружинников за посадником. Не прошло и часа, как явился старый, почтенный посадник. Князь передал ему требование татар. Уныло повесил голову старик.