Сквозь берёзовую рощу стали всё чаще мелькать огоньки смоленские, вот начались заборы. Андрей провёл тут 20 лет своей жизни, отлично знал все улицы и потому, несмотря на ночную тьму, не шёл, а бежал по узким кривым улицам, всё поднимаясь в гору. На самой вершине одного из крутых холмов стояли большие и богатые хоромы боярские. Тут жили родители Андрея. Ещё издали завидел он сидящие на скамье у ворот две фигуры.

При его приближении они вскочили и хотели бежать Одна уже юркнула в калитку, но другая остановилась, всматриваясь, и с радостным криком бросилась ему навстречу:

   — Андрей, это ты? А мы с Иришей испугались и хотели бежать в терем.

Андрей обнял сестру и поспешил узнать об отце. Оказалось, его не было дома. И он, и все остальные знатные люди Смоленска были на именинном пиру у богатого боярина Стрелы. С минуты на минуту ждали его возвращения.

   — Посидим тут, Андрей, — сказала Всеслава. — Я схожу в горницу и велю принести тебе медку и браги сладкой. Подождём тут батюшку.

Но Андрею пить не хотелось. Стараясь скрыть нетерпение и тревогу, он проговорил участливо:

   — Ты была чего-то печальна прошлый раз, когда я был у вас. Что у тебя на душе, горе какое?

   — Особенного горя нет, Андрей; вот, правда, сватают мне тут жениха одного. Да я сказала уж, что не пойду Ну, родители и не будут меня неволить.

   — А кого тебе сватают, сестра?

   — Сына боярина Ивана.

   — Василия? — удивился Андрей. — Ведь он красив и богаче всех в Смоленске. Кто же тебе больше его нравится, Слава?

   — Никто мне не нравится, — тихо ответила Всеслава. — Я вообще не хочу замуж.

   — Почему?

   — Андрей, я никому не говорила об этом и скажу только тебе. Мне снился страшный сон. Господи, и теперь страшно вспомнить, — вздрогнув, сказала она. — И снился мне этот сон два раза. Я видела во сне вашего князя Глеба. Снится мне, будто сижу я так, как сегодня, у ворот на скамейке, сижу как сейчас, вдвоём с Иришей, сидим мы и весело разговариваем. Вдруг прибегаешь ты и говоришь: «Сестра, иди, иди скорее со мной, князь прислал меня за тобой». Я говорю, как, мол, я пойду ночью, теперь. Но ты и слушать ничего не хочешь; хватаешь меня за руку и бежишь. И бежим мы по мокрым папоротникам и по мягким мхам; холодные ветки берёз задевают за лицо. Наконец прибежали мы к вашей стоянке; всё так тихо, все спят. Темно вокруг Только из княжеского шатра виден слабый свет. Мы с тобой подошли к нему и остановились, и такой на меня ужас напал. «Не входи, Андрей, — говорю я тебе, - не входи, голубчик». Но ты отдёрнул полу шатра, и мы увидели то, что и теперь стоит у меня перед глазами. В углу перед образом теплится лампадка, а на полу на ковре лежит князь Глеб. Лежит он навзничь, с бледным лицом, а вокруг него тёмная лужа, а от чёрных волос его как бы слабый свет исходит и отражается в этой луже крови. Над ним стоят два человека: один — воин в кольчуге, с звериным, страшным лицом, другой — холоп, с рожей красной, пьяной, бородой всклокоченной; у холопа нож кухонный в руке, весь окровавленный. Стоят они и смеются. Как мы вошли, князь Глеб открыл глаза свои светлые и говорит чуть слышно, но очень ясно: «Прощай, Андрей, и ты, Всеслава. Ты будешь долго жить, Андрей, и будешь счастлив на земле, а ты, Всеслава, иди в обитель: мир готовит тебе лишь кровь и горе!» Я проснулась и не могу до сих пор забыть своего сна.

Едва успела Всеслава выговорить эти слова, как на улице показался всадник на взмыленной лошади.

— Князь Глеб убит! — воскликнул он, осаживая коня.

Покуда всё это происходило и Святополк хозяйничал в Киеве, в Берестово мало-помалу стекались его противники. Здесь в хорошо защищённом тереме, под охраной отроков и мужей Владимировых, не пожелавших служить Святополку, жила Предслава; тут жил и Горисвет. Вскоре после убиения князя Бориса сюда же, в Берестово, прибыл один из самых преданных Борису отроков Моисей Угрин. В Берестове то надеялись, что придёт на помощь Ярослав, то теряли эту надежду.

А Ярослав, получив известие от Предславы об убиении Бориса и о том, что та же участь ожидает Глеба, опять созвал народ на вече и сказал: «Святополк убивает братьев, помогите мне против него!» Заволновалось вече новгородское и крикнуло: «Постоим за тебя!» У Ярослава всё уже было готово к походу, и через несколько дней он собирался тронуться в путь, как получил известие из-под Смоленска об убиении Глеба. Это известие ещё более укрепило решительность в новгородцах, ещё более восстановило их против Святополка.

Новгородцы торжественно проводили своего князя, который выступил с 1000 варягов и 40 000 новгородцев. Отправляясь в поход, Ярослав сказал народу и воинам: «Не я начал избивать братьев, но Святополк; да будет Бог отместник крови братьев моих, потому что без вины пролита кровь праведных Бориса и Глеба». Посадником в Новгороде был оставлен Константин, сын Добрыни.

Ярослав отправился с войском на лодках по Волхову и дальше по Шелони, а затем — волоком до Днепра. Ярослав говорил всюду, что идёт на Святополка, убившего братьев, чтоб отстоять Русь от Каина и ляхов, чтоб отстоять веру православную от латинников. И люди всюду отвечали: «С нами Бог! Не выдаст Он Святой Руси! Не даст править нами Окаянному!»

В Киеве шёл сильный осенний дождь. По одной из улиц торопливым мелким шагом, осматриваясь по сторонам, направлялся к отцу Анастасу патер Фридрих. Анастас не разделял чувств отца Илариона, Горисвета и других тогдашних лучших русских людей. Для последних было ясно, что, если Святополк утвердится на великокняжеском столе, Русь подпадёт под власть Болеслава, и они опасались этого, как и подпадения Руси под власть папы. Иларион ясно видел те уклонения от истинного христианства, в какие вели папы уже в то время, хотя тогда разделение церквей ещё не состоялось.

Не отрицал этих уклонений и Анастас, но он готов был примириться с ними, потому не хотел допускать готовившегося разделения церквей. Он видел в польском князе Болеславе человека, который, по его мнению, мог содействовать примирению константинопольского патриарха с папою, и потому готов был отдать Русь Болеславу. В Киеве знали и помнили, что Анастас оказал услугу Владимиру Святому при взятии Корсуни, и потому Анастас пользовался влиянием. Митрополита Михаила-грека Анастас убедил в верности своих взглядов.

Патер Фридрих торопился к Анастасу по важному делу. Он получил известие из Новгорода от тамошнего латинского патера, что Ярослав выступает походом на Киев. Патер Фридрих хотел посоветоваться с Анастасом по этому делу и просить его употребить всё своё влияние, чтобы с выступлением Святополка из Киева в поход на Ярослава народ не восстал против Святополка. После совещания с Анастасом патер Фридрих вернулся домой, где застал Якшу.

   — Что же мы будем делать? — обратился он к Якше.

   — По счастью, — ответил Якша, — недалеко от Киева полчища печенегов. Их князьки хотят вступить в переговоры со Святополком. Святополк послал уже к ним Горясера, обещая исполнить все их желания, но с тем, чтобы они помогли ему в борьбе с Ярославом.

   — Но можно ли на них полагаться? И не верю я, чтобы они пришли только для переговоров.

   — Конечно, не для приятных и не для выгодных для нас переговоров, и так как у них требования большие, то и пришло их целые полчища. Зная, что Святополк ожидает нападения со стороны Ярослава, они, вероятно, потребуют, чтобы им были возвращены земли, которые отвоевал у них Владимир.

   — А посланы ли гонцы к князю Болеславу?

   — Святополк уже послал к нему гонцов, вечером пошлёт к Клотильде, а завтра утром к Рейнберну. На случай, если один изменит, а другой погибнет, чтобы известие было доставлено третьим. Но думаю, что из-за ссоры Болеслава с князем нам теперь трудно надеяться на его помощь и потому надо особенно дорожить печенегами.