Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A
* * *
Если бедность пришла – все теперь вверх ногами пойдет!
Опорожненный кубок от легкости перевернется…
Чем вдвоем с попугаем – в развалинах лучше сове!
Долг невежды молчать, коль науки беседа коснется.
Разве мастер умеет униженно благодарить?
Разве гордый Фархад – хоть гора упади! – содрогнется?
Что для пленника цепь, для иголки – суровая нить…
Если путник устал – путь домой нескончаемо вьется…
Без отверстий фонарь душит яркое пламя свечи,-
Без надежды на волю живой человек задохнется!
Тот, кто беден и горд, не имеет цены для других…
Тот, кто выпил вино,- чтобы кинуть бутыль, размахнется!…
Вниз глядеть не хотят восседающие наверху…
О, презренное время!… Но как беззащитным бороться?
Враг, поправший тебя, покорится сильнейшим, как раб…
Все же гибнет Фархад, а гора над героем смеется!
О мой кравчий! Нельзя горло хрупкой бутылки сжимать:
Да уверен ли ты, что за кровь отвечать не придется?
Жадный скаред-купец даже собственной тени бежит:
Обезумеет он и уже никогда не очнется!
Я в горячей пустыне умру, вспоминая тебя…
Это поле в крови – разве полем цветов обернется?
Боже! Солнце твое, что моей не щадило звезды,
Пусть с лазурного купола рухнет – и праха коснется!
Саидо, Саидо, здесь людей здравомыслящих нет…
Меж безумных брожу! Друг, товарищ откуда возьмется?
КАСЫДА ЖИВОПИСЦУ
О, наш мастер! Так прекрасны образцы его труда,
Что китайским живописцам не достичь их никогда!
Словно кровью соловьиной, вся ладонь обагрена,-
Будто в розу превратилась! Но рука его тверда.
Взял он кистью тростниковой у тюльпана черноту –
Подсурьмить глаза живые чаши светлой, как вода.
Если мастер несравненный начинает рисовать,
Пальцы прочих живописцев каменеют от стыда.
И сердца их разъедает зависть едкая, как желчь,-
Желтой ржавчиной покрылись – это худшая беда!
Есть тетрадь для рисованья у кумира моего -
Там цветник благоухает, сердце тянется туда.
Соловьиные ресницы он для кисти раздобыл:
Дивно-тонкому узору чтобы не было вреда.
В пиале кипит и блещет небывало алый цвет,
А лазури этой рады были б райские врата!
Желтизна плодов садовых,- если вздумаешь сравнить
С этим золотом цветущим, и бесцветна и седа.
Побледнел и сам Иосиф, знаменитый красотой,
В паланкине скрылся, будто наступили холода.
Эта кисть дает начало Нилу – радостной реке,
Под землей весенним светом разгорается руда.
Деревцам своим велит он самоцветами цвести,-
Их весна, не увядая, будет вечно молода!
Там, где вьющиеся розы все земное оплели,
Где в потоке трав цветущих за грядой бежит гряда,-
Будто собственные пальцы, верен мастеру калам,
Кисть не знает принужденья, дружбой мастера горда.
Строгий циркуль изумляет живописцев наших лет,-
То, что мудрому забава, им – жестокая страда;
Как простой красильщик – палкой, кистью действуют они.
Как подобных самозванцев терпят наши города?
Руки лживым подмастерьям страх колодками сковал,-
Но, когда бежать им надо, ноги быстры хоть куда.
Кисть была для них метлою – путь за ними замела,
Много было нерадивых – все пропали без следа.
Славен мастер хитроумный! Мудрой, любящей руке
Глина серая годится для цветка и для плода.
Снова жизнь в меня вдохнуло лицезренье красоты,-
Жаль, потерянными были все прожитые года!
Сколько в жизни промелькнуло гиацинтовых кудрей,-
Кисть любовника природы приманила их сюда.
Ветви, прыгнув из картины, вслед бегущему бегут,
Так и ловят за одежду,- стала вся она худа.
О приятель-виночерпий! Отрезви мепя вином.
Вновь шумит вино волною,- дай забросить невода.
Новый лад опять уловим – вновь напев перемени!…
Не грешно ль молиться краскам? «Нет» скажи мне или «да»!
От пристрастия к искусству обезумел Саидо,
В упоении хотел бы жить до Страшного суда.
КАСЫДА ХЛЕБОПЕКУ
Какие лепешки! Подобны щекам молодым!
На тело прекрасного белого хлеба глядим,-
Нежней миндаля это тесто! И нищий влюбленный
Лишается чувств, безнадежною страстью томим.
Твой хлеб подрумянен, и выпечен в меру, и мягок,
 Базар оживляет торговля товаром таким.
О, хрупкие корочки свежего, сладкого хлеба!
Любой дастархан возмечтает украситься им.
Прославим тенур – благородную печь хлебопека:
Покрылась от жара, как роза, румянцем живым.
Солома и хворост трещат, запылав вдохновенно,
Соль стала слезами, внимая речам огневым.
Чужой ли войдет с беспокойными, злыми глазами,-
И тот, убаюкан, вздремнет у тепла – нелюдим!…
Лепешки пред нами, как множество солнц на закате,
Как полные луны! А стойку мы с небом сравним.
О, сито и перьев пучок для верченья лепешек! –
Вращение сфер! – Я горжусь хлебопеком моим.
По высшей цене я куплю его отруби, люди:
Урок чистоты он пророкам дает и святым.
Быстрее Исы шелуху от муки он отсеял.
И плачется Хызр, что вода подается не им.
Меджнуном брожу я вокруг этой лавки прелестной,
Мечтой о покупке лепешек таких одержим.
Соперников сколько! Меня толчея убивает,-
В кулачных боях, я боюсь, мы базар сокрушим.
А лавка раскрыта, и щедрости скатерть сияет:
Не счел хлебопек никого из влюбленных чужим,-
Уста их приблизил к устам полновесного хлеба,-
Вот вечер настал, мы за трапезу дружно спешим.
Нет звезд,- и от ревности надвое месяц разбился,-
И мы перед лавкой служение хлебу вершим.
Страсть к розовой корочке души голодные гложет…
Подобно тенуру, пылаю, но сам недвижим.
Мне мастер любезный лепешку дарит ежедневно,-
Как дышит она, расцветая тюльпаном большим!
О друг виночерпий! Трудом я насытился, право,-
Но чашей вина окажи ты мне честь, как другим.
Пора, Саидо, чтобы двери в домах отворяли
Тебе самому и словам драгоценным твоим!
123
{"b":"243037","o":1}