«Что, интересно, они с ним собираются делать?» — размышлял полковник, вспомнив, что Калаховы десятого июля собираются отбыть в Марокко. До отъезда оставался всего один день.
Раздался звонок, Гора наклонился и нажал клавишу.
— Товарищ полковник, я жду вас, — послышался спокойный приятный голос. — И захватите с собой документы. Я хотел бы посмотреть, как поживает наш Тринадцатый.
— Понятно, — ответил Гора, взял со стола материалы, положил их в папку и вышел в коридор.
«Через несколько минут судьба Калаха решится», — подумал он, берясь за ручку двери кабинета генерала.
Из-за стола поднялся статный мужчина с коротко остриженными седыми волосами. Он был в одной рубашке, пиджак висел на стуле.
— Есть проблемы? — улыбнулся он и пожал руку Горе. — Садитесь и рассказывайте.
— У меня такое чувство, что мы выносим приговор, товарищ генерал, — с мрачным видом ответил полковник.
— Ну, это вы зря. Мы изо всех сил помогали ему, не бросим мы его и теперь.
— Помогали, — огорченно повторил Гора. — А посмотрите, как он отблагодарил нас за это. — И он подал генералу перевод заявления Калаха.
— Это плохо… Он не знает, что предложение занять место ассистента было фальшивым?
— Не знает, но, скорее всего, все равно в это не поверил бы, — решительно ответил полковник.
— Значит, до первого сентября, когда он якобы должен приступить к работе в институте, Гордан с ним что-то должен сделать, — задумался генерал.
— Должен. И, судя по всему, сделает. Нам же не останется ничего другого, как смириться с этим.
— Смириться с убийством? Ну уж нет!
— Нигде не сказано, что он зайдет так далеко, — возразил полковник.
— Если мы будем выжидать, то можем опоздать. Нам уже сейчас нужно что-то делать.
— Но Калаховы завтра уезжают в Марокко, в Сале. Удивляюсь, что у него появилось желание отправиться в отпуск, когда речь идет о его жизни. Он едет с Графф и Беером.
— Сале… — улыбнулся генерал и весело посмотрел на полковника. — В семнадцатом веке Сале являлся центром морских разбойников и пиратов, потом стал столицей легендарных корсаров, которые проникали отсюда на своих легких и быстрых челнах даже в провансальские, а иногда и английские воды. Ты этих лекций по истории уже не помнишь?
— Да помню, но при чем здесь история? — удивился полковник и недоуменно посмотрел на генерала, который встал из-за стола и начал задумчиво ходить по кабинету.
— Наша работа иногда тоже требует определенной дозы фантазии, — сказал он, остановившись посреди комнаты, и хитро улыбнулся: — А что, если и нам использовать Сале для нападения на Гордана?
— Для какого нападения? Вы же знаете, сколько времени потребовалось Тринадцатому, чтобы обжиться, начать работать, знаете, какие трудности нам пришлось преодолеть, чтобы дать ему доступ к источнику информации. Стоит ли этого Калах? — спросил полковник. — Столько хлопот с ним! И не только нам, но и его жене, друзьям, родственникам. Я теперь был бы рад, если б он отправился на Аляску, чтобы наконец развеялись его иллюзии о богатой, великодушной Англии.
— Я тоже, но сейчас, мне кажется, речь идет о большем. Иначе мне непонятно, почему Гордан дал Бееру инструкции в случае неожиданных обстоятельств прибегнуть к помощи капитана Атая, резидента британской разведки в Рабате. Мне кажется, и сам Гордан ожидает появления каких-то трудностей.
— Может, он подозревает Тринадцатого, который подсунул Калах у негал? Доктор уже привык к действию лекарства, стал сам его искать, и в результате его здоровье значительно улучшилось.
— Гордан — хитрая лиса, — хмуро произнес генерал и вернулся к столу. — Таких, ни перед чем не останавливающихся людей, как он, мало. Есть что-нибудь новое насчет Боркина?
— С Боркиным все выяснилось, — неожиданно засмеялся полковник, взял в руки несколько листков бумаги, приложенных к документам, и с выражением прочитал: — «На аэродроме царило хмурое утро. Где-то вдали тонко посвистывала какая-то птица. Одинокая фигура высокого, слегка сутулого мужчины медленно двигалась по бесконечному пространству. Длинная бледная тень делала ее erne более живописной и одинокой. Это был космонавт капитан Боркин.
Полгода назад телеэкраны всего мира были заполнены его изображением. Он являлся командиром самой крупной в истории космической экспедиции, которая после почти семилетнего полета снова возвратилась на Землю…» — Полковник отложил листки и добавил: — Фантастический роман «Восстание землян». Михал Калах… Мы совсем забыли о том, что доктор писал романы…
— Фантастический роман, — повторил генерал и вдруг снова весело рассмеялся: — Вот это номер! А мы уже месяц разыскиваем этого Боркина.
— А каким ударом это будет для Гордана! Он еще ничего не знает.
— Хотя только благодаря этому своему герою Калах и остался жив. Как только Гордан поймет, что никакого Боркина нет и не было, он тут же ликвидирует доктора.
— Может случиться и так, — согласился полковник.
— Мне кое-что пришло в голову, — сказал наконец генерал и разложил на столе карту Северной Африки. Несколько минут он внимательно ее рассматривал, а потом плавным кольцом соединил три города: Медиа-пляж, Кенитра, Рабат.
* * *
За последние годы в Марокко многое изменилось, и там было на что посмотреть. Кларин Графф вместе с Миркой Калаховой каждый день совершали прогулки в громадном «роллс-ройсе», уделяя одинаковое внимание как современным кварталам Рабата с его великолепными отелями и административными зданиями, так и древним памятникам двенадцатого века, когда в городе правил Якуб эль Мансур.
Двадцатого июля шины «роллс-ройса» зашелестели по асфальту около девяти часов утра. Серебристая машина проскользнула по узким улочкам старого города, проехала мимо Касбы, старой мечети Хасана и минарета и остановилась у входа на рынок. Обе женщины вышли. Кларин раздала нищим детям горсть монет, а потом поманила местного жителя и дала ему возможность подзаработать. Широко расставив ноги, он встал у их машины и стал отгонять назойливых прохожих, желавших поближе познакомиться с дорогим автомобилем.
— Пойдем, Мирка, — позвала Кларин и взяла подругу под руку.
С замиранием сердца вступили они в лабиринт узких кривых улочек. Здесь царил приятный полумрак. От жаркого солнца прохожих защищали сверху тростниковые циновки. Улочки были переполнены людьми, им не мешал гул рынка, шелест шагов и шум приглушенных голосов. Калаховой казалось, что она попала в какой-то нереальный мир, в мир мечты и сказки. Она сразу забыла обо всем, что ее угнетало и мучило, отбросила прочь все свои заботы. Она была благодарна Кларин, что та привезла ее сюда, дав возможность хотя бы ненадолго вырваться из обстановки постоянного нервного напряжения.
Мирке совершенно не нравился Михал. С первой же минуты после возвращения из клиники профессора Симора она стала его убеждать, что нужно вернуться в Чехословакию, но он был как помешанный и даже слышать об этом не хотел. Она давала ему читать письма из дому: знакомые и родственники умоляли его вернуться, уверяли, что бояться не следует: работу в институте он не потерял. В ответ Михал только презрительно усмехался и шел к Бееру советоваться относительно своих планов. Калах с увлечением говорил о новом проекте исследований, а Беер, как некогда в Праге, внимательно слушал и расточал доктору комплименты. Он опять запел старую песню о научно-исследовательском институте, который упадет с неба, о вилле в Найтсбридже, о клинике, которую откроет сэр Роблин. Калахова не верила ни одному его слову и чувствовала себя несчастной.
Но сейчас ее захватил поток людей, который то подталкивал обеих женщин к лавчонкам, то относил к крошечным кафе. Они остановились у одного из бесчисленных магазинчиков, где продавались изделия из кожи. Повсюду, насколько хватало глаз, висели я стояли сумки всех видов, цветов и форм — большие, маленькие, квадратные, овальные, инкрустированные, сшитые из разноцветной кожи, со вставками из кожи антилопы с шерстью, вышитые с большим вкусом и необычайным чувством гармонии и красоты. Их объединяло одно — тонкая, совершенная работа.