Серебряная зажигалка «Ронсон» с вмонтированным контейнером для пересылки шифрованных сообщений вернулась из Праги к Стаху в Вену вечером следующего дня. Он осторожно вытащил узкую полоску папиросной бумаги, потом открыл путеводитель по Вене на двадцать шестой странице и начал расшифровывать инструкции Центра.

— Знаешь, что нас ждет? — повернулся Стах с улыбкой к Кэтлин после того, как размял в пальцах пепел сожженной шифровки и смыл его в умывальнике. — Мы поедем в Лондон. Прагу волнует судьба Калаха, а ваши интересуются Симором.

— Симором? — переспросила она, будучи не в состоянии сдержать неприязнь при упоминании имени убийцы своего отца.

— Ты должна проверить, действительно ли он проводит опыты над людьми, а также попросить убежища и серьезно подумать о том, чтобы выйти за меня замуж.

— Что ж, — улыбнулась Кэтлин, — замуж-то я хоть сейчас бы вышла, но не знаю, получится ли это у меня.

Стах заговорщически посмотрел на нее:

— Под моим руководством все получится. У тебя есть легенда для Лондона?

Она кивнула.

— Я хотела бы разобрать ее с тобой, — сказала она задумчиво.

— Ваше имя? — неожиданно спросил Стах.

— Кэтлин Халаши.

— Возраст?

— Вам не кажется, что этот вопрос несколько бестактен? — улыбнулась Кэтлин, но ответила: — Мне исполнилось двадцать пять.

— По каким причинам просите политического убежища в Англии?

— Моя мать по происхождению англичанка, она родилась в Бредфорде…

— Ее имя?

— Мэгд Халаши.

— А ее девичья фамилия?

— Мэгд Ирвинг.

— Но это, барышня, личная причина, а не политическая. Вы же хотите получить у нас политическое убежище, не так ли?

— Извините. Конечно, у меня есть и другие причины. Ведь из-за происхождения матери и политической деятельности моего отца, а также потому, что я испытываю симпатию к одному англичанину, в Венгрии меня считают политически неблагонадежной.

— Что вы говорите! И в чем же выражается эта политическая неблагонадежность?

— В чем? — повторила она вопрос и судорожно сжала руки, будто вспомнив что-то страшное. — Когда мне было пятнадцать лет, меня исключили из гимназии.

— Почему?

— Мой отец в пятьдесят шестом году боролся на стороне восставших.

— А сейчас он живет в Венгрии?

— Нет, в октябре погиб на баррикадах.

— Где именно? На каких баррикадах?

— У театра, напротив универмага «Корвин».

— Откуда вам это известно?

— Мать допрашивали в госбезопасности.

— Из-за отца?

— Да. Кто-то нас выдал, сказав, что у нас на квартире спрятано оружие. Отец прятал в подвале двенадцать винтовок.

— Вам известно, кто вас выдал?

— Нет.

— Вас тоже допрашивали в полиции?

— Да, но в другой раз.

— Когда же?

— В позапрошлом году. Я работала бухгалтером в ресторане «Цитадель» и была знакома с одним итальянцем, которого звали Серджи Квадро. Он работал в Венгрии как журналист, но его обвинили в шпионаже и выдворили из страны.

— А сейчас Квадро в Италии?

— Не знаю. Может быть.

— Вы разве не переписываетесь?

— Я отправила ему письмо весной прошлого года, но ответа не получила.

— Когда вас допрашивали, вам дали подписать какой-нибудь протокол?

— Да. Они спрашивали, когда и как я познакомилась с Серджи и какого характера отношения у нас были. Я рассказала им кое-что, но умолчала о его связях с Палом Вандором.

— Палом Вандором? А кто это?

— Теперешний директор предприятия «Будва», где я работала до того, как решила навсегда уехать из Венгрии.

— Вандор передавал Квадро какие-то сведения? Я имею в виду секретные или для служебного пользования.

— Не знаю. Они встречались у него на квартире.

— Где?

— Улица Вигадо, дом два.

— Адрес Серджи Квадро?

Кэтлин запнулась и растерянно посмотрела на Стаха. Конечно, ей следовало бы предположить, что он спросит ее об этом после вопроса о переписке. Теперь она лихорадочно пыталась вспомнить адрес, водя пальцем по губам и с беспокойством глядя на сидевшего напротив мужчину.

— Не можете вспомнить? — спросил он, не выходя из своей роли, и с любопытством посмотрел на нее.

— Серджи Квадро, 00 162 Рим, Виа Ливорно, 45.

— Браво! — искренне похвалил ее Стах. — Надеюсь, что такой человек там действительно проживает.

— Это на самом деле его адрес, — подтвердила Кэтлин.

— А теперь последний вопрос, — весело сказал Стах. — Как зовут того англичанина, который завоевал ваше сердце?

— Его зовут Джонни Стах, он работает переводчиком в американо-испанской фирме «Эспаниа», — отчеканила она и тут же рассмеялась. — И конечно, я не знаю, что эта фирма — «крыша» для ЦРУ, но знаю, что находится она на Кливленд-сквер, а мой друг живет в Хенесфорде, в старой конюшне, которую он перестроил в уютный дом, его телефон… да это, собственно, неважно, но я его очень люблю.

— Держите себя в руках, барышня! — одернул ее Стах, но Кэтлин не могла остановиться, а продолжала, смеясь, повторять:

— Мне кажется, что я в него влюбилась…

Когда в своих воспоминаниях Кэтлин подошла к этому моменту, то несколько раз втянула в себя воздух, стараясь подавить внезапный приступ тоски, сжавшей сердце. Она снова зарылась головой в подушку. Полежав так несколько минут, она услышала, как в прихожей зазвонил телефон. Кэтлин не спеша встала и пошла в темноте к двери.

— Я слушаю.

— Извините, что побеспокоил вас, Кэтлин, дорогая, — послышался в трубке голос Беера.

— Это вы, Ник? — переспросила она, не веря своим ушам.

— Да. Я в Илфорде, это недалеко от вашего дома, и подумал, что, может, вы чувствуете себя одинокой и согласитесь выпить со мной немного джина.

— А не поздно ли? — спросила она. — И что вы, собственно, делаете в Илфорде?

— Скверное дело, — уклончиво ответил он, и Кэтлин живо представила, как он заерзал у аппарата. — Мне пришлось отправить Михала в больницу.

— Калаха? — вырвалось у нее, и она тут же почувствовала недоверие к словам Беера.

— Да-да, Калаха, с ним беда.

— Какая, Ник?

— Он влез в драку в подземном переходе под Марбл-арч, и кто-то раскроил ему голову кастетом.

— Приезжайте! Вы должны рассказать мне, как это случилось, — сказала она, напрягая последние силы, и трубка выскользнула у нее из рук.

Кэтлин машинально вернулась в спальню и опустилась на кровать. Она сидела неподвижно, уставившись в одну точку, терзаемая предчувствием, что, несмотря на все их старания, в судьбе Калаха поставлена точка. «Конечно, Беер замешан в этом», — подумала Кэтлин.

Она с трудом встала и стащила через голову ночную рубашку. Отбросила ее на постель и зажгла свет. Как во сне, прошла в ванную, натянула на себя свитер и длинные домашние брюки, умылась холодной водой, чтобы прийти в себя. Потом присела к туалетному столику и начала расчесывать длинные густые волосы.

Беер обхаживал Кэтлин с того момента, как она приехала в Лондон, и считал, что его шансы возросли, когда Стаху неожиданно пришлось по торговым делам уехать с его американским шефом Роджером Шефердом в Албанию.

Поездка застала Стаха врасплох. Он хотел остаться в Лондоне и поэтому нашел себе еще одну постоянную работу: переводил для ЦРУ с чешского сообщения о положении в стране, которые лондонская контора получала через агентов, работавших в «Свободной Европе». Это были обширные доклады идеологов «пражской весны», которые для Стаха представляли большую ценность. Но Шеферд поднял скандал, узнав, что бюро ЦРУ загружает работой его человека, и отругал Стаха.

— Что такое? Они хотят, чтобы вы что-то переводили? — взорвался он, когда Стах намекнул, что вряд ли сможет сопровождать его в Албанию. — Плюньте вы на этих канцелярских крыс, пусть сунут эти свои исследования в компьютер!

Шеферд всем сердцем ненавидел сотрудников центра в Лэнгли, поскольку они, по его мнению, свели всю традиционную разведывательную работу к простой арифметике предпосылок и желаний. Он был приверженцем старой школы, где уважали агентов и восхищались ими, если последним удавалось найти доступ к наиболее тщательно охраняемым тайнам, и не мог смириться с тем, что теперь войной на невидимом фронте в действительности стали руководить группы ученых и аналитиков.