— Ой, бабы, — заныли богомолки, — что же теперь бу-удет?! Отводит господь счастье от нашего Ильи!

— Что будет? Конец света, как и сказали тебе! — напомнила Христина. — Последний год живем, бабы! Весь свет доживает последний год! Только неужели конец наступит без пришествия? Неужели мы так нагрешили?!

Сколько веков люди мучились мыслями о боге, о черте, о потустороннем мире, аде и рае. Вот и эти доверчивые, заботливые, впечатлительные, вроде бы и не совсем глупые женщины съежились от страха, не зная, что же еще предпринять.

— Может, как-нибудь еще обойдется, — пыталась успокоить подруг Химка. — Перестанем сомневаться, бог лучше нас знает, как поступить!

— Сомнение — большой грех, говорится в Библии! — подтвердила Пилипиха.

Пока бабки волновались, Альяш делал вид, что ничего особенного не произошло. У него была забота поважнее — близилась дата, на которую он назначил конец света. Отменить ее было невозможно.

Мало-помалу общину начало лихорадить.

В последние два столетия тысячи крестьян Западной Белоруссии, спасаясь от ненавистного пана, уклоняясь от солдатчины или ареста, уезжали искать лучшей доли в США, Канаду, Бразилию, Аргентину. Кому удавалось зацепиться на новом месте и заработать деньги, тот наказывал потомкам не порывать связи с родиной, и время от времени они напоминали о себе каким-нибудь подарком.

Больше всего прибывало из-за океана Библий. Этой книгой в бумажном, кожаном, пластмассовом, полотняном или деревянном переплете эмигранты так наводняли наш край, что в иных селах ее можно было найти чуть ли не в каждой халупе.

Сплошь и рядом Библия являлась единственной книгой в семье, и многие крестьяне учились по ней читать, постигали по ней мир: она заменяла учебник истории, географии, астрономии… Иной дотошный дядька за долгие зимние вечера заучивал почти наизусть книгу, в которой далекие наши пращуры свалили все в кучу — мудрость и глупость, добродетель и порок, правду и ложь, бред, легенды, мифы и хронику, полезное и вредное — и стоило ему взять в руки эту книгу, как он сразу находил нужный текст. Как когда-то Альяш, такие дядьки верили всему, что было написано в Библии, и впоследствии никакая сила не могла поколебать их в этой вере. В этом тяжелом и неуютном мире с незапамятных времен люди рождались и умирали, терпели несправедливость и горе. С точки зрения практичного мужика все это без смысла быть не могло. И мужики охотно уверовали в историю с концом света: ведь о нем было написано в Библии с любой обложкой. И, кроме того, по богомольным деревням разъезжал на белом коне посланец из Грибова, дудел в серебряную трубу и называл всем абсолютно точную дату.

Видимо, Альяш и сам не ожидал, что́ вызовет установленная им дата.

Накануне ее сотни мужиков из-под Вилейки, Гродно, Белостока и Бреста стали срочно продавать дома, инвентарь, скот, лавчонки, кузни и мельницы — все, чего нельзя было забрать с собой на тот свет! И самое удивительное, что делали это не какие-нибудь психически ненормальные. «В большинстве своем это были люди завидного здоровья, трезвого рассудка, имевшие цветущих жен, крепких детей, прибыльное хозяйство, пользовавшиеся уважением соседей», — как верно отмечалось в научной статье Владимира Павлючика, описывающей это событие.

Распродав имущество, эти мужики и бабы запихивали за пазуху деньги, брали, сколько можно унести, съестных припасов, хватали детей и, не попрощавшись с соседями, в панике бежали в Грибовщину — искать спасения в святом Вершалине!

Их было много. Специальная машина едва успевала возить мешки денег в Сокольскую сберегательную кассу, куда Давидюк наконец уговорил Альяша класть их. Теперь уже не Хайкелевы дети, а вооруженные наганами чиновники из министерства финансов считали и паковали кредитки, ловя старика за полы свитки, давали ему подписать накладные.

Кринковские кожевники послали в Грибовщину парней. Они устроились у одного мужика, якобы копать торф. Возглавлял их председатель культурной комиссии профсоюза кожевников — близорукий Муля Ништ. С помощью местной молодежи Муля намеревался разгромить это гнездо средневекового мракобесья и открыть людям глаза. На время просветительской миссии в Грибовщине простодушный Муля даже установил для друзей замысловатый пароль: «Кумэкус эго». Он вычитал где-то, что революционеры пользовались этой фразой, и парню она понравилась.

Но как ни пытался Ништ схватиться с Альяшом, а прорваться к пророку, окруженному в такой горячий период заместителями, советниками и помощниками, пока не удавалось.

Роковая дата выпала на конец июня. Все были уверены: каким придешь в рай, таким уже навсегда и останешься. Поэтому собрались налегке. Зачем брать одежду, тащить посуду? На небе не нужно будет даже мыться — где там запачкаешься?!

И вот этот день настал.

Люди с утра стеклись на выгон перед деревенькой. Присев на траву, сотни крестьян и крестьянок развязывали узелки, в лихорадочно-деловитом возбуждении переодевались во все чистое, приготовленное специально к этому дню. Мыли в речушке, в Вершалинском пруду ноги. Надевали на детей все самое лучшее. Мужчины степенно правили бритвы и скоблили щеки.

Выбритый, помолодевший и подтянутый, в вышитой, свежевымытой и выглаженной «святыми девицами» косоворотке, в начищенных до зеркального блеска сапогах, среди шума и гама взволнованной толпы беженцев носился Давидюк с Библией под мышкой. Библия была густо закапана воском. Лысина первоапостола блестела как-то по-особому — светло, торжественно и властно.

Хотя жители деревеньки собирались на сенокос или копать торф, большинство грибовщинцев, не в силах перебороть любопытство, прибежали поглазеть на чудо. Пришли и молодые кожевники из Кринок. Сияющая, счастливая, как невеста, бабка Пилипиха взволнованно говорила кринковским парням:

— И вот, дорогие мои, настает час, настает золотое времечко, когда господь бог, спасибо ему за эту милость, призовет нас к себе, и мы предстанем перед его ангельским взором! Он приголубит, приласкает каждую душеньку, воскресит всех умерших, и будем мы отныне жить там, как птахи вольные, что не пашут, не сеют, не поливают и не жнут, а всего имеют в достатке, потому — царь небесный с богородицей о них заботятся!

Фантазер и мечтатель Муля, внук Бени Ништа, одного из руководителей Кринковской республики 1905 года, которого когда-то застрелили казаки, кипел от желания схватиться с идейным врагом. Он проштудировал марксистскую антирелигиозную литературу, прочитал вдобавок интересную книгу Фрейда о религии и считался докой в этом вопросе.

В детстве Муля видел столинского цадика[37]. Не раз встречал на ярмарке в Кринках и этого замухрышку, грибовщинского пророка. Муля находил в них много общего и уже рисовал себе картину, как осрамит, вдребезги разнесет Альяша и главарей секты в публичном диспуте — разбивал и не таких! — только дайте добраться до старого баламута!

Муля ехидно поддел старуху:

— Так вы, тетя, воскресать на небо идете?

— Смейся, смейся!.. Все сбудется, дайте только срок, и все мирское развеется, как дым!

— Если все люди воскреснут, куда же их девать на земле? Их же столько было до нас! Придется стоять навытяжку впритык друг к другу!

— Господь бог откроет им новые миры! — нашелся подлетевший Давидюк.

— Правда твоя, Лександр, откроет! — подтвердила бабка, обрадовавшись помощи. — Он все устроит, все-все сделает как надо! Сделал этот свет — наделает еще! Все, все в его власти!