Держа цилиндры светлой подкладкой вверх, Стемповский со старостой подсадили президента в ландо, сами примостились напротив.

Не оборачиваясь, староста ткнул возницу зонтиком в спину. Старик с маршальскими усами отпустил ременные вожжи и крикнул:

— Вичта, вё-о!..

Перебирая ногами, четверка застоявшихся лошадей легко понесла фаэтон по мостовой. Прозвучала команда, и сотня уланов с вымпелами на железных пиках, в фуражках с желтыми околышами, выстроившаяся в два ряда, поскакала следом.

Красочный кортеж делал прощальный объезд города. Тротуары были забиты гимназистами и «стжельцами». Они нетерпеливо ждали, когда можно будет во все горло демонстрировать свой патриотизм, махать флажками и пускать по воздуху разноцветные бумажки.

Вся гродненская полиция была на улице. Стражи порядка с ремешками фуражек под подбородками внимательно следили за тем, чтобы люди не сходили с тротуара на мостовую, ждали момента уловить взгляд высокого гостя.

Опасения Шидловского были напрасными, никому не было дела до страшевцев.

Вволю насмотревшись на панский карнавал, наши «тэбэшовцы» набрали младшим братьям, сестрам и племянникам полные карманы цветных бумажек и отправились переулками на станцию.

На перроне уже давно блестели свежим лаком и никелированными ручками вагоны курьерского. Вдоль пульманов, как на расстрел, выстроились замершие на месте железнодорожники, а в правительственный салон секретари магистрата тащили подарки президента. У самого вокзала высокого гостя ждал узкий круг высшего света.

Сюда были приглашены и Майсак с Химкой, но полиция и шпики не пропустили грибовщинцев на перрон — много чести, — решив, что мавры свое сделали…

Кажется, один Бербецкий не сознавал важности момента. Генерал в отставке раздал детям хворостинки и муштровал малышей:

— Рота, слушай мою команду! На пле-эчо!.. К ноге!.. Шагом — арш!

Все в городе знали, кому он подражает: маршал Пилсудский имел обычай собирать в парке детишек и развлекаться таким образом. На впадавшего в детство генерала собравшиеся не обращали внимания. Разодетые дамы ни на секунду не забывали, какая им выпала честь. Волнуясь, они пытались представить себе, какое впечатление произведут их уборы, прически, принаряженные дети, гадали, обратят ли на себя внимание высокого гостя их мужья. Прикидывали, что будут завтра рассказывать тем, кто не удостоился чести быть сюда приглашенным.

Центром другой группы был командующий войсками военного округа генерал Румболь.

Заслуженный легионер, владелец двух поместий вел себя независимо: интеллигентное лицо энергичного пана не выражало ни страха, ни волнения. Расшитый серебром и подогнанный по сухощавой фигуре мундир делал генерала статным и моложавым. Окружавшие его офицеры старались подражать ему во всем.

Генерал недавно вступил в конфликт с семьей самого президента. Во всей этой истории он вел себя по-рыцарски, и офицеры без колебаний приняли сторону своего начальника.

Дело было так.

Румболь отдыхал на море. Однажды поднялся ветер, море почернело и покрылось бурлящими валами. Пронзительно закричали чайки, тревожно зазвенел сигнальный колокол спасательной службы, и купальщики заторопились на берег. Именно в этот момент каким-то двум типам вздумалось выйти в море на яхте. Утлая скорлупка тотчас же перевернулась. Пассажиры стали отчаянно барахтаться в волнах. На берегу в панике заметались две дамы.

— Спасите их! — кричала одна. — Они же плавать не умеют! Езус-Мария, что будет?

Ветер обдавал людей солеными брызгами. Никто и не думал лезть в шальную круговерть, а до спасателей было далеко.

Румболь был отличным спортсменом. Он сбросил одежду, размашистыми саженками пересек пенистые гребни бешеных волн и добрался до перевернутого суденышка. Тонущие стали тянуть спасателя на дно. Генерал оглушил обоих ударами кулака и потянул, как котят, к берегу. Курортники встретили его на берегу дружными аплодисментами.

Один спасенный очнулся, пробормотал благодарность, второй же был без сознания. Тяжело дыша, Румболь уложил его на песок перед дамами, приказал:

— Откачивайте этого дурня!

— Пане генерале, вы забываетесь! — обиделась дама помоложе. — Перед вами мой муж, министр Пшибышевский!

Только теперь генерал понял, что имеет дело с женой и дочерью президента. Это не смутило его.

— Берите, пани, своего идиота, который, не умея плавать в шторм лезет в море, и спасайте его! У меня ноги сводит от холода!

Так Румболь не дождался благодарности. Он был уверен, что президент выскажет ее сегодня на перроне: ведь тут не было ни его жены, ни дочери. Не сомневались в этом и офицеры, хотя и недоумевали, почему их генерала не пригласили в магистрат, где присутствовал даже комендант гарнизона.

— Женщины могут рассорить кого угодно! — льстил начальству франтоватый полковник Квятковский, пребывая в отличном расположении духа. — Вчера в Варшаве виделся с генералом Яхонтом. Его солдаты охраняют квартиру президента. Один рядовой вздумал вести дневник. Генерал поинтересовался записями этой деревенщины и прочитал:

«Сегодня в гороховом супе выловил две порции мяса. Стоял на посту у Бельведера. Дочери президента пригласили олимпийскую чемпионку Валясевичувну тренировать их в беге. Носились по парку. Ну, сиськи же и тряслись!..»

Грянул взрыв хохота, дружного, сытого хохота довольных собой и здоровых мужчин.

В это время до вокзала донеслись восторженные крики:

— Hex жие!..

— Пану президенту ви-ват!

— Гура-а!

Наконец черное ландо вкатилось на привокзальную площадь. Уланы развернули коней и стали сдерживать бушующую толпу.

Гарнизонный оркестр грянул туш.

Энтузиазм молодежи передался и президенту. Его глаза уже блестели, по щекам разлился старческий румянец. В сопровождении старосты и мэра, приняв цветы от детей, он стал обходить дам, находя для каждой приветливое слово. Пожал руку генералу Бербецкому. Осведомился у полковника Квятковского, не слишком ли переживает панна Ванда недавний конфуз, и попросил передать дочери, что он всегда будет ее помнить. Затем, не взглянув на Румболя, зашагал в салон.

Генерал еще не знал, что в Варшаве уже лежал подписанный маршалом приказ о его отставке. (И поделом! Пусть зарубит себе на носу: зятья президента не тонут, кулаком по башке бить их нельзя, тем более обзывать дурнями!)

Как только высокий гость исчез в тамбуре правительственного салон-вагона, к поезду подкатила стальная громада французского паровоза с бело-красными флажками, скрещенными перед котлом. В вагоны начали впускать немногочисленных пассажиров — курьерские ходили полупустыми.

Вошли в вагон и «тэбэшовцы» из Гродно и Страшева.

— Дежурный по станции попался знакомый! — шепнул им на прощание Шидловский. — Он позвонил в Вильно, вас встретят там!

Грибовщинцы возвращались по тому же Индурскому шоссе домой. То, что их не пустили на перрон, ни Майсака, ни Химку не волновало: они знали свое место и очень бы удивились, случись иначе.

Химка везла Лизе подарок из города — два стакана семечек, пару булок и бутылку лимонада. Она чувствовала себя так, будто, удачно продав борова на ярмарке, с мужем возвращалась домой.

— Слушай, Петрук, — осторожно поинтересовалась она, — а президент — это будто царь, правда?

— Да. Царей поскидывали и спохватились, что без головы ни черта не выходит, вот и придумали себе такую замену.

— А почему ты спрашиваешь об этом? — через некоторое время спросил возница.

Тетка испугалась:

— Ах, бо-оже, ты не подумай чего-нибудь плохого! Сама знаю, что всякая власть от бога и грешно сомневаться в ней! Но спрашиваю так просто — интересно… Будто вот с самим государем повстречалась! Скажи родному брату — не поверит!

Возница глубокомысленно помолчал.

— Ат, какие теперь цари! Вот когда-то цари были! — начал он. — Видные из себя, с коронами на голове! Скажем, Петр Первый. И топор мог на наковальне выковать, и подкову, и черенок на токарном станке выточить, и зубы людям вырывал, да еще каждое воскресенье в соборе на клиросе пел!.. А каким был ученым: знал наизусть евангелие, псалтырь, часослов, всего апостола! А этот?.. Может, и ходит по воскресеньям в Варшаве своей петь в какой-нибудь костел или часовню, но разве спое-от так?!