Однако дама отмахнулась от банкира. Тогда настойчивый Ньютон направил письмо в банк «Уэйд-парк», где теперь у богачки лежало аж целых 10 миллионов. Банк тоже отмахнулся. И 2 ноября 1904 года отчаявшийся Ньютон подал в суд. Судья, особо не заморачиваясь, постановил списать сумму долга с «Уэйд-парка». Вот тогда-то этот банк и вскрыл ячейку милейшей наследницы Карнеги. Там действительно лежали бумаги, подписанные Карнеги. Но на этот раз о них наконец-то уведомили самого миллионера. Тот уперся: он, мол, ничего подобного не подписывал. И тогда бумаги подвергли экспертизе. Подписи на всех оказались поддельными!

Банкиры снова метнулись к Карнеги: оставалась ведь надежда, что он все-таки заплатит. Хоть и внебрачная, но ведь — дочь!

Карнеги пришел в ярость: никаких детей у него отродясь не бывало! Да он вообще не способен к деторождению. Несдававшаяся миссис Чедвик в качестве доказательства предложила свою ландышевую брошку. Но и тут вышел облом. Оказалось, что ее серебро той пробы, из которой стали делать изделия всего десять лет назад. То есть Карнеги никак не мог подарить брошь матери миссис Чедвик в год, когда родилась «дочурка».

Седьмого декабря 1904 года авантюристка была задержана в нью-йоркском отеле «Холланд-Хаус» — там же, где она и начала свою феерическую аферу. Ее отвезли в кливлендскую тюрьму. Выяснилось невероятное. Оказывается, Элизабет Бигли, родившаяся 10 октября 1859 года, с детства умела мастерски подделывать подписи. За расплату поддельными чеками она несколько раз попадала в тюрьму. Последний раз была осуждена на десять лет, но вышла, отсидев всего полсрока. Меняла имена и профессию. Была танцовщицей, карточной гадалкой. Подвизалась в роли предсказательницы-медиума и гипнотизера. Два раза открывала публичные дома под именем миссис Гувер и действительно родила незаконного сына Эмиля Гувера, отданного на воспитание. Ну а банкир Диллон узнал, что видел в окне особняка Карнеги никак не миллионера, а его дворецкого, которого предприимчивая Чедвик, притворившись любопытной провинциалкой, уговорила не только показать ей легендарный дом, но и покрасоваться в знаменитом полосатом черно-золотом жилете.

Десятого марта 1905 года Элизабет Кесси Л. Чедвик приговорили к четырнадцати годам лишения свободы. Но и тут ее «гипноз» помог: видя бурные слезы, судья разрешил осужденной взять в камеру… несколько сундуков с нарядами. Неизвестно, удалось ли знаменитой заключенной надевать их в тюрьме, но известно, что в заключении она потеряла свою ландышевую брошь. Вот тогда миссис Чедвик и испугалась по-настоящему. Она лишилась сна, похудела на пятнадцать килограммов и скончалась от тоски 10 октября 1907 года в возрасте всего-то сорока восьми лет.

Игра на бирже — дело крайне хлопотное, а часто и опасное. Впрочем, конечно, и крайне увлекательное, прямо-таки засасывающее. Кто раз попробовал — придет еще. Пока не разорится — или пока не станет миллионером. В 1998 году журнал «Американское наследие» составил топ-лист самых богатых людей Америки XX века, в него вошло 39 мужчин и одна женщина — Генриэтта Хов-ленд Робинсон Грин (1834–1916).

Именно она стала единственной женщиной, которой удалось подчинить собственным интересам биржевой мир на Уолл-стрит. Как биржевой делец, сумела сколотить состояние, исчислявшееся сотнями миллионов долларов. Как финансовому аналитику Нью-Йорка, ей не было равных. Но играть ей пришлось в сугубо мужском мире и по правилам, установленным дельцами-мужчинами. Не оттого ли они прозвали ее «Ведьмой с Уолл-стрит»? За десятилетия это жуткое прозвище настолько прилипло к ней, что она отзывалась на него столь же спокойно, как и на то, что партнеры звали ее кратко и уничижительно — Гетти Грин, словно она не почтенная дама, а девчонка с панели.

Впрочем, уничижительное фырканье она слышала в свой адрес с детства. Девочки из почтенных семейств (а именно к такой принадлежала семья Робинсон из крошечного американского штата Массачусетс) задирали носы, встречаясь в воскресной школе с внучкой старого Гедеона

Робинсона — дурнушкой Гетти. Да и как было поступать иначе, если эта девчонка вместо того, чтобы учиться хорошим манерам, танцам и вышиванию, как подобает приличной девочке, бегает хвостом за своим вечно всклокоченным дедом?! Он на корабль китобойной флотилии — и она за ним, он в лавку, торгующую китовым жиром, — и она туда же. Дед, понятно, занимается делами, контролирует свою флотилию и продажу китов. А она, девчонка, что делает на судах и в лавках? От нее же потом китовым жиром воняет…

Но еще хуже становится, когда эта гордячка вдруг выдает на уроке арифметики: «Сегодня акции судоходных компаний взлетели на бирже, а акции железных дорог упали!» Да какое дело приличным девочкам до всех этих сложных цифр? Им и надо-то научиться всего лишь, как рассчитываться со слугами и закупать провизию в дом.

Словом, дочери почтенных семейств воротили от Гетти нос. А она вместо того, чтобы вышивать крестиком, с семи лет читала деду газетные сводки с бирж Нью-Йорка и Бостона. В восемь лет Гетти открыла свой первый счет в банке, куда ежемесячно вносила по 10 шиллингов. В тринадцать лет отец, как и дед — владелец акций китобойной флотилии и торговец китовыми жиром и усом, с легким сердцем поручил ей вести всю семейную бухгалтерию, при этом она не только составляла финансовую отчетность, но и проверяла все судовые журналы, мотаясь по кораблям и кубрикам. Вот уж точно — подходящее занятие для барышни!..

Но Гетти это нисколько не смущало. К двадцати годам она точно знала, чего хочет — больших денег. И не чтобы купить платье или колье с бриллиантами. Гетти грезила иным — она мечтала начать играть на бирже. Самой творить все эти столбцы в газетах, упоительно рассказывающие, какие акции упали на биржах нью-йоркской Уоллстрит, а какие выросли. И Гетти точно знала — ее акции всегда будут расти! Вот только чтобы играть, требовался начальный капитал. Ни дед, ни отец никогда бы не дали ей такового. Конечно, они знали, что она вполне может сложить в уме, а потом перемножить и поделить восьмизначные числа. Но, как и любой мужчина того времени, они не верили, что женщина способна заниматься серьезным бизнесом, тем более играть на бирже. И Гетти начала копить каждый цент. И хотя отец платил ей хорошие деньги за ведение бухгалтерии, упрямая Гетти перестала покупать себе и модную одежду, и вкусную еду. Когда ей дарили подарки, она относила их в магазин, чтобы продать хоть за полцены. Она перестала посещать приемы и званые вечера. И соседи теперь все чаще отворачивались от явной кандидатки в старые девы, высохшей от недоедания и одетой в обноски. Но Гетти и это не смущало. И когда папаша, выслушав проповедь соседей, дал Гетти тысячу долларов из собственных денег, дабы непутевая дочь купила себе хоть какое приличное платье, Гетти отправилась-таки в Нью-Йорк за покупками. Но ее бедное биржевое сердце не устояло: на всю наличность, включая папашину тысячу, Гетти купила акции. Но когда она вернулась из Нью-Йорка домой такой же оборванкой, как и была, папаша в сердцах охнул: «Ты почему не приоделась? И где деньги?!» — «На Уолл-стрит!» — ответила дочурка. «Да чтоб ты сама там осталась, ведьма с Уолл-стрит!». — гаркнул папаша. Дочка только плечами пожала. Чего обижаться, если на акциях она заработала кругленькую сумму?..

Впрочем, для Большой Игры на бирже нужны не просто деньги — большие деньги! Тут как раз умер дед, но… Гетти с ужасом узнала, что он не оставил ей ни цента. А она так любила старика!.. Потом, в 1865 году, скончался папаша. Но и он оставил дочурке не имеющиеся 6 миллионов, а всего 900 тысяч. Для крупной игры — жалкие крохи… Тут, правда, в мир иной отправилась тетка. Но ее завещание оказалось таким путаным, что обозленная Гетти решилась на роковой шаг. Да она просто не могла поступить иначе! Ей уже стукнул тридцатник, а она всю жизнь только и делала, что подсчитывала семейную бухгалтерию. И вот благодарность! Словом, Гетти подделала завещание тетки. И… попалась.