Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A
Великие тайны золота, денег и драгоценностей. 100 историй о секретах мира богатства - i_036.jpg

 Портрет Клодта в последние годы жизни

Петру Клодту повезло в одном: женился он по любви на милой и доброй девушке Уле Спиридоновой. Была она сиротой и воспитывалась в доме знаменитого скульптора Ивана Петровича Мартоса, автора памятника Минину и Пожарскому, что и ныне стоит в Москве на Красной площади. Конечно, в семье Мартоса Уля без хлеба не сидела, но сиротскую долю и хлопоты Золушки познала в полной мере — сколько ни работала, никак не могла угодить ни дяденьке Ивану Петровичу, ни тетеньке Авдотье Афанасьевне, ни двоюродной сестрице Катеньке. Так что замужество пришлось весьма кстати. Пусть без приданого, зато по любви!

Утро после свадьбы сверкало для молодоженов солнечными лучами. Уля выбежала из полуподвала, где жил Клодт, и подставила им лицо. Вскоре вышел и Петр, правда виновато отводя глаза. В доме у него, как обычно, был один хвост селедки — вот и вся еда. Петр вздыхал: Уля у Мартосов хоть и из милости жила, но небось не голодала. По утрам — чаи-кофеи распивала. А у мужа в полуподвале — одна вода…

Но молодая жена уже хлопотала вовсю: окна открыла — свежий воздух впустить. Полуподвал-то ведь — и жилье, и мастерская. Тут кругом у Пети и его рисунки, и муляжи лошадиных голов, с которых он их срисовывает. Стол у окна кусками свежей глины завален — у окошка света побольше, вот Петя и лепит тут свои скульптуры.

Немного Уля разобралась и начала в комод перекладывать свое приданое. А там…

Между постельного белья серебряный рубль лежит. Конечно, это старинный обычай — класть в белье новобрачных серебро, но не надеялась Уля, что тетенька Авдотья Афанасьевна его исполнит. А выходит, зря! Теперь можно в лавочку сбегать — хоть чаю, хоть кофею купить. И сахару, и сдобных булок!

Не успели Уля с Петей чаю откушать, в дверь забарабанил кто-то. Уля только ахнула, а в полуподвал уже вломился щегольски одетый военный. Петр таких только в детстве видывал, когда с отцом-генералом жил.

«Барон Клодт фон Юргенсбург здесь проживать изволит?» — загремел громкий голос. Уля на всякий случай к мужу метнулась — мало ли чего этому вояке от Пети надо? В крайнем случае у Ули в руках кочерга.

А вояка свое трубит: «Его Императорское величество, увидев ваши конные скульптуры, желает пригласить вас в гвардейский манеж!»

Тут уж Клодт удивился: «Где ж император мои скульптуры увидел?» — «Не могу знать!» — отрапортовал офицер. Да и Уля смолчала. К чему вспоминать, что это она тайно положила несколько небольших конных скульптур в ящик, который дяденька Иван Петрович Мартос, директор Академии художеств, где учился Клодт, ежегодно отправлял «для отчета» в Зимний дворец? Сгодились лошадки-то! Недаром Уля каждую старательно завернула в бумажку и надписала: «Работа барона П. Клодта». Вот и разглядел император…

От Николая I Клодт вернулся неузнаваемый — радостный, окрыленный. Оказалось, император, сам заядлый любитель лошадей, поручил Клодту изваять шестерку коней для колесницы Победы на Нарвских триумфальных воротах. Даже показал барону бравых жеребцов, только что привезенных в Петербург из Англии, — как образец. И главное, поручил секретарю выдать молодому скульптору знатный задаток.

«Ты, Уленька, принесла мне удачу! Скажи, куда положить денежки?» — И счастливый скульптор протянул жене ассигнации.

Уля растерялась. И вправду, где ж такое богатство хранить? Выдвинула ящик комода, где свой серебряный рубль нашла: «Давай сюда класть станем…»

Так с тех пор и делали. Как деньги в дом, так их — в комод. В хорошую большую квартиру перебрались, а комод старенький с собой захватили. Всем друзьям, которые в их хлебосольный дом захаживали, говорили: «У нас комод деньгами заведует!»

Простой и дружелюбный по характеру Петр Клодт никому в помощи не отказывал. Частенько его очередной приятель одолевал: «Петр Карлыч, нет ли у тебя деньжат в долг?» Клодт только рукой махал, не отрываясь от работы: «Пойди ты к… комоду! Посмотри, там должно быть!»

Все и шли. Находили и брали. Дело до смешного доходило. Или до нелепого. Кому как…

Повадилась в дом Клодтов некая дама — роста огромного, лицо в траурной вуали, голос хриплый. Наверно, горе какое-то пережила. Оставалась на обед. Подъедала все подряд, в себя, как в погреб, запасы запихивала. Потом кидалась к Клодту. Рыдала басом и нервно взвизгивала. Даже на колени падала: «Взывая к вашему доброму сердцу, умоляю о небольшом вспомоществовании!»

Клодт и ее отсылал к… комоду.

Однажды после очередного визита незнакомки к Уле вбежала горничная. Забыв обо всех приличиях, закричала: «Хоть вы скажите хозяину, барыня! Обирают ведь его все кому не лень! Так и по миру пойти недолго!»

Горничную свою Уля любила и потому встревожилась: «О чем ты, Саша?»

«Я вашу «даму под вуалью» только что на лестнице встретила. Она-то меня не увидела, так юбки свои задрала — а там сапоги. Мужчина это, а не дама!»

Уля, конечно, к Пете кинулась. Тот поморщился: «Чего меня от работы-то отрывать? Я и саМ понял, что это гренадер, а не женщина. Но ведь если гренадер плачет, в ногах у меня ползает и вспомоществования просит, наверно, надо помочь. Может, беда у него какая?»

«Да нет у него никакой беды! — в сердцах взорвалась Уля. — Просто легкий способ наживы. Небось в карты деньги просадил. На другую игру не хватает! А ты даже имя не спрашиваешь, всем денег даешь да еще и обедами кормишь!» Клодт прищурился: «А как не кормить? Не забыл я про селедочный хвост на обед-то!»

Ну что с ним говорить? А может, он и прав в чем-то. Хотя мог бы и о себе подумать. Вот недавно Карл Брюллов, великий художник, советовал: «Съездил бы ты, друг Петруша, в Париж. Французы столь восхищены твоими конными статуями на Аничковом мосту в Петербурге, что хотят тебя чествовать! Говорят, что твои «Кони» — теперь визитная карточка Санкт-Петербурга для всей Европы. Уж третье приглашение для тебя лично в Академию прислали».

А Клодт только вздыхает: «Не хочу я в такую-то даль! Это ведь надо от Уленьки уехать. А у меня спокойно на сердце, только если она рядом».

Уля эти слова услышала, когда войти в кабинет к мужу хотела. Взялась за ручку и расплакалась. От счастья! Убежала в гостиную, приткнулась на комоде и зарыдала. Вспомнила, как впервые раскладывала тут свое нехитрое приданое и нашла серебряный рубль. Вот вам и комодное счастье! Бывает же такое…

Чудеса в решете

Иван Васильевич Ельцов к концу XIX века был владельцем золотых приисков в Амурской и Приморской областях Российской империи. В лучшие годы, как рассказывала государственная статистика, добывалось на тех приисках по 50 пудов чистого золота в год. Показатели наисолиднейшие для любого предпринимателя. А ведь Ельцову пришлось все начинать с нуля. Родился он в 1844 году на задворках империи — в Якутске на самой нищей улочке. Имел три класса образования. Поступил на службу к богатому якутскому купцу, торговавшему пушниной. Только к 1883 году сумел открыть свой Торговый дом в Сретенске. Работал вместе с младшими братьями — Федором и Николаем. Дела пошли в гору. Иван Васильевич поселился в Благовещенске. Был избран почетным мировым судьей и почти все свое время начал посвящать делам благотворительности. Тогда это был обычный путь миллионщика: заработал большие деньги — отдай часть на общее благо. И ведь отдавали! Практически все.

А начиналось история амурского предпринимателя мало того что скромно — можно сказать, с последней родительской копейки.

…Анна Ельцова давно ни на кого не надеялась. Жизнь в городе Якутске в середине XIX века была далеко не сахар. Власти об окраине Российской империи не волновались. Да и зачем? Что из Петербурга не видно, того, может, и вовсе нет. Но крошечный Якутск был. И жила там семья мелкого таможенного чиновника Василия Ельцова. Но только на мужа-то Анна надеялась не больше, чем на властей. Ельцов проматывал свое скромное жалованье в кабаке в тот же день, как получал. Хорошо, если в день получки Анне удавалось подловить мужа у входа в кабак и выпросить хоть немного «на семью» — себя и троих сыновей. Сегодня, по меркам Анны, был особо выдающийся день — она сумела получить от мужа на хозяйство куда больше обычного. Как раз вовремя — и так на месяц уж платежи в уездное учили-ще просрочены. Еще неделю, и выгонят сыновей… Конечно, училище — одно название, всего-то три класса образования, но ведь другого нет. А мальчики такие умненькие да сноровистые. Старший, Иван, который уж в последнем классе, вчера заявил: «Кончу ученье, буду тебе, мамка, на шелковую шаль зарабатывать!»

60
{"b":"242579","o":1}