Когда со стола было все убрано и хозяйка с дочерью ушла ставить самовар, Киров, расположившись с Махмудовым на траве, закурил трубку. Вскоре к ним подсел и Крылов.

- А что, Фома Матвеич, если вновь вернуться на землесос? Вновь зажить старой жизнью? - спросил Киров. - Вот если возьмемся за бухту, тогда твой корабль нам будет очень нужен.

Багермейстер внимательно выслушал Кирова, горячо одобрил его начинание по засыпке болот «новой площади», а также остальной части бухты - двадцатигектарного водного пространства внутри этих болот, именуемого Ковшом, - а насчет себя сказал:

- Привык я к этой второй жизни и на работу больше не пойду.

- Может, передумаете? - спросил Махмудов.

- Нет, нет! - замахал руками багермейстер.

Сергей Миронович стал говорить о той нужде в нефти, которую терпит страна. Не жалость к молодой республике он вызывал у багермейстера, а убеждал его в необходимых начинаниях по освоению новой богатой нефтяной площади. Он хорошо знал: пришли из Азнефти Крылову бумажку, чтобы он возвратился к своей прежней работе командира землесоса, Крылов мог и порвать эту бумажку, а живое человеческое слово могло - в этом он никогда не сомневался - делать чудеса.

Фома Матвеевич поглаживал усы и, слушая Кирова, все более и более хмурил лоб.

- До приезда к тебе я был в доках. Среди других кораблей на «кладбище» видел и два бухтинских землесоса. И твой землесос! Поржавел он без хозяина. Рабочие говорят, надо его ставить на капитальный ремонт. Было бы хорошо, Фома Матвеич, если бы ты сам пошел и посмотрел, что с землесосом, какой ремонт на нем нужен. Написал бы свое хозяйское мнение, зашел бы ко мне. Потом - где теперь команда землесоса? Надо собрать и привлечь всех к этому делу.

- Пропали все… Кой-кто матросами плавает, кто в войну сгинул, а один даже кабачок открыл.

- Не мне давать тебе советы. Подумай! Как лучше, так и делай. Чем нужно помочь - помогу, сам приду в док, ребята там очень хорошие. Я говорил им уже о первоочередном ремонте землесосов. Чей второй землесос?

- Кузьмича, приятеля моего… Боцманом плавает на шаланде.

- Пусть пока плавает, а ты возьмись за это дело. Ты - за землесосы, я - за Богомолова… Вот и все мои дела к тебе.

- Пойти и приглядеть, что там делается, - это я могу, это я сделаю. Ну, а работать?.. Пойти же - пойду. Хоть завтра.

- Вот-вот, завтра и пойди! А я отправлюсь на поиски Богомолова.

Сергей Миронович встал, и втроем они прошлись по двору.

- А работать мне незачем, - подумав, сказал багермейстер. - Что мне теперь надо? Человеку надо самое малое, и я это имею. И не хочу, чтобы мной командовали, да и сам никакого желания не имею командовать другими. Так я волен, сам себе хозяин. Живу, не тужу. Натура уж у меня такая, вы не обижайтесь, товарищ Киров.

- Петрович этого не сказал бы! Всего один раз его видел; братья, а не похожи друг на друга. Он за дело революции жизни своей не жалел…

- Недавно получаю письмо и глазам своим не верю: от Петровича, товарищ Киров!..

- Не может быть!

- Да, да! Если это не чья-нибудь шутка, значит - жив братец и скоро приедет. А то после второго рейса в Астрахань с бензином - похоронили мы его. Жинка его даже за другого замуж вышла.

- А я имел другие сведения… - Киров покачал головой. - Или вернее - никаких сведений о нем! Ну, я рад, очень рад! - Он взволнованно пожал руку Фомы Матвеевича.

Ирина пригласила гостей к чаю. Но уже смеркалось, и Киров стал собираться в дорогу.

- А то бы остались на чаек. Ветер все гудит, - сказала Ирина.

- Нет, спасибо, нам пора уходить. Мне - в Черный город, на партийную конференцию, Махмудову - в больницу, к жене.

- У меня и варенье есть, шпанка.

- А в другой раз приедем и чай пить. Чай… с лимоном! - Киров остановился у лимонного деревца, взял в руки ветку с тремя зелеными лимончиками. - Фома Матвеич! Человеку стоит ведь только захотеть по-настоящему - чудеса будут.

- Золотые слова. Камень, не земля, а все растет.

- Об этом я и говорю. Если дружно возьмемся за бухту, рискнем… и нефть будет!

- Совершенно правильно.

- Ну, а раз правильно, - на слове поймав багермейстера, тихо (по-свойски, как говорили рабочие) засмеялся Киров, - тогда, Фома Матвеич, ремонтируй землесос и… выходи в море!

Он надел фуражку, попрощался и, секунду помедлив перед калиткой, потянул к себе дверь и вышел на улицу. Вслед за ним, распрощавшись, вышел Махмудов.

Сняв рубаху, Фома Крылов отнес ее домой и вернулся с фонарем. Это был бумажный пестрый китайский фонарь. Он повесил его на ветку и в одной сетке, перекинув через плечо полотенце в петухах, сел пить чай. Пил он долго, потел, вытирался полотенцем и снова пил. Потом, когда стало совсем темно, встал и с фонарем в руке пошел к лимонному деревцу. Он нашел ту ветку с тремя лимончиками, которую держал в руках Киров, сделал на ней метку, затянув шпагатом два морских узла, подумал: «Ждать до Нового года». И после этого долго-долго ходил по освещенной фонарем дорожке. Не мог он понять, что с ним. Как будто ничего не случилось с приходом Кирова, а вот не мог он сосредоточиться, найти себе место. Как будто что-то и случилось!

Был знойный полдень. Над Каспием стлался легкий дымок, на ярко расписанных яхтах безжизненно свисали паруса.

Запыленная автомашина, переваливаясь со стороны на сторону, с рокотанием пробивалась по песчаным дюнам Баилова.

Вот уже проехали и судоремонтные доки, и «пристань погибших кораблей», и военный порт, а Киров молчал, все смотрел на горизонт…

Вытирая пот с лица, слепой инженер подумал: «Молчание в данном случае надо понимать как сочувствие и жалость. Говорят, человек он сердечный, и, очевидно, рассказ мой произвел впечатление. Возможно, он даже взволнован, ищет слова - эти утешающие слова, которые я слышал сотню, тысячу раз».

- Но мы вам поможем! - сквозь шум мотора услышал Богомолов энергичный голос; автомашина пошла на подъем, вода заклокотала в радиаторе. - Сделаем все, что в силах сделать медицина. Если не окажется нужных специалистов в Москве, Петрограде, поезжайте за границу. Не теряйте надежды. Большевики сделают все возможное, чтобы вернуть вам зрение. Это первое. И еще… Мы предлагаем вам большую созидательную работу.

- Подбодрить меня хотите? За эти два года я уже свыкся со своим положением. Ничего. Судьба, видать. И тут никакая медицина не поможет, когда сам знаешь: слеп, и слеп безвозвратно. - Выпрямившись на сиденье, Богомолов стал поглаживать руки. - Никому я такой не нужен, товарищ Киров. К чему эти хлопоты? И что вы подразумеваете под большой созидательной работой?

- Я думаю о бухте. При капиталистах вы умели побеждать море. Надо закончить засыпку болот, взяться за остальную часть бухты. Стране нужна нефть.

Инженер горько усмехнулся.

- Когда-то я всем был нужен, это правда… Работая на Херсонском канале, я не имел покоя от бакинских нефтепромышленников. И вот приехал в Баку, работал на бухте… Создавал новую землю, новую нефтяную площадь… Потом началась эта безумная война, революция, пала коммуна… В Баку из Багдада прибыла целая экспедиция английских разведчиков с генералом Денстервилем. Правда, англичане ничем не могли помочь тогдашнему эсеровскому правительству, положение у них самих было пиковое, - турки приближались к Баку. Но, невзирая на всю шаткость своего положения, они интересовались нефтью, нефтяными площадями, запасами нефти. Как-то меня навестил один из офицеров Денстервиля. Он представлял интересы новой английской фирмы «Леонард Симпсон». Я не слышал про такую английскую фирму, у них в Великобритании господствует лишь Детердинг. Офицер был очень любознателен, интересовался богатствами бухты и вообще проявлял живой интерес к будущим морским промыслам на Каспии. Ушли англичане - пожаловали господа турки. Эти просто жадно набросились на нефть и начали круглосуточно ее выкачивать. Ну, а немцы, которые вместе с ними явились в Баку, были куда дальновиднее… Они всерьез думали обосноваться здесь. О Баку они были осведомлены лучше англичан, у них тут основательно пустил корни инженер из Франкфурта-на-Майне, предприимчивый делец Людвиг Гюнтер. Он был моим соперником по бухте… Скажу только, что виды у него на Баку, и прежде всего на бухту, были большие. Немцы меня тоже возили по бухте, предлагали работу. Они говорили: «Здесь будет прекрасный промысел на берегу моря». Потом наступило царство мусавата. И я пошел служить к ним, чтобы только сохранить землечерпательный флот. И вот теперь к власти пришли вы, большевики. А я ослеп, беспомощен. И эта большая созидательная работа, о которой вы говорите, может свестись только к консультации. Это я могу. Память не потеряна. Да, да, осталась только память! Остальное все ушло. И здоровье, и состояние, и… вообще все! - Он безнадежно махнул рукой…