Боец с флажками сорвал мишень со стены и с криком: «В яблочко, в яблочко!» - прибежал к Кирову.
Мишень пошла по рукам.
Сергей Миронович, встряхивая плащ, подмигнул курносому парню:
- Ну, Чернохвостый, понял, как стрелять?
- Понял, товарищ Киров. По-кировски!
Киров невольно рассмеялся.
- Стреляй хотя бы так. Тогда уж наверняка враг от тебя не уйдет.
- Сам черт тогда не уйдет. Уж я-то понимаю толк в таких делах, - понимающе покачал головой дядька.
Грянул оркестр.
Ворота были открыты настежь, и во двор входила сводная рота полка - запоздалый почетный караул.
Старички были в залатанных шинелях времен первой империалистической войны, в пожарных костюмах, в красноармейских шинелях с ярко-красными «разговорами» на груди, а двое - в коротких, из зеленого сукна, английских шинелях.
Голуби, напуганные пальбой, вновь взвились над двором, сделали круг и стали садиться на крышу своей голубятни.
Одинокий голубь, чернохвостый, улетал в сторону моря…
Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Субботники на бухте продолжались.
Рабочие Баку не раз побывали на ее топких болотах, создавая «землю большевиков». Бухта уже не выглядела безлюдной пустыней. Многое здесь было сделано за месяц. Широкие дороги прорезали ее с севера на юг и с востока на запад. Из конца в конец бухты змейкой вилась и переплеталась узкоколейная железная дорога, и по ней с крохотными платформами мчались вездесущие «кукушки» с составами земли, камня, леса, машинных частей для первых буровых. Устанавливались телефонные столбы и столбы для электропроводки. Строилась трансформаторная подстанция. Отстроены были и уже работали на полный ход кузница и столярная мастерская. То здесь, то там, чуть ли не каждый день, точно из-под земли, вырастали небольшие бараки. В них были столовые, амбулатории, конторки, склады.
Хотя засыпочные работы на болотах шли своим чередом, внимание всех было приковано к Ковшу: петля на его горловине сжималась огромным плавучим краном, который ежедневно укладывал на морское дно до десятка шестнадцатитонных глыб из шиховского камня, спаянных цементом.
К ноябрю Ковш навсегда был отделен от Каспия. На берегу установили двенадцать сверхмощных центробежных насосов, и началась откачка воды в море.
День и ночь, в течение двух недель, работали насосы. Вода с каждым часом все дальше и дальше отступала от берегов. А в начале третьей недели в Ковше по обнаженному дну рабочие спешно возводили насыпи, на которых должны были быть поставлены первые буровые вышки.
И в это время вновь сооруженной плотине пришлось выдержать первый поединок с морем.
На город обрушился необыкновенной силы норд. Шторм доходил до двенадцати баллов. Тревожно гудели корабли. Море бурлило, рвало и метало все вокруг. Баркасы, небольшие шаланды, моторки, яхты, парусные лодки срывались с якорей морской стихией и вместе с грузом и людьми уносились в пучину моря или же выбрасывались на берег. Тревожно было и на промыслах. Рабочие, разбившись на небольшие бригады, несли охрану промыслов от поджигателей, укрепляли стальными тросами ненадежные буровые вышки.
И город словно весь вымер. Все живое скрылось в домах. По пустынным улицам в бешеной пляске носились тучи песку, срывая фонари и вывески магазинов.
Кто жил в Баку, тот хорошо знает, что такое разгулявшийся бакинский норд. Не зря арабы назвали этот город «Bad-Kube» - Баку, «город ветров»…
В эту ночь Богомолов не спал, как и в прошлые ночи, прислушиваясь к вою ветра. В комнате было пыльно, хотя в квартире все окна и двери были наглухо закрыты. Он водил пальцем по столу, и на пальце оставался толстый слой пыли. Он курил, и песок хрустел на зубах. Как он ни закутывался в халат, но пылью было покрыто все тело, и неприятен был этот песочный зуд. Казалось, пыль проникает сквозь стены и стекла.
Проклиная бакинский норд, Богомолов с папиросой в зубах нервно ходил по комнате, дожидаясь очередного звонка Петровича, который через каждый час информировал его о положении дел на плотине. Плотина очень беспокоила Богомолова. Выдержит ли каменная стена морскую стихию, или же волны раскидают эти шестнадцатитонные «камешки», как предвещали многие из Азнефти, и вода снова устремится в Ковш? Что будет тогда? Сколько посыплется обвинений в головотяпстве и во вредительстве! Как будут торжествовать явные и тайные враги! Какую радость это вызовет у неизвестного ему Ивана Иваныча!
Он нахмурился при воспоминании об этом непрошеном госте.
Раздался звонок. Богомолов взял трубку. Голос у Петровича на этот раз был какой-то далекий и скорбный. Павел Николаевич сразу почувствовал беду.
- Что случилось? Не скрывай, Петрович!
- Плохи дела с плотиной… Вода в десяти местах сделала пробоины, устремилась в Ковш… Мы все перепробовали, но больше нету мочи, выбились совсем из сил, простыли в воде.
- Что ты предлагаешь, Петрович? - крикнул в трубку Богомолов.
- Одним нам ничего не сделать. Надо объявить аврал. Я звонил Кирову - говорят, он на заседании. Позвоните сами!
Богомолов повесил трубку, попробовал на мгновение представить себе, что творится на бухте, и снова взялся за трубку. Он позвонил в ЦК. Ему ответили, что заседание еще не закончилось.
- Лида! - сказал Богомолов. - Я должен немедленно повидать Кирова. Иначе шторм разрушит всю плотину. Тогда - все, все погибнет! Разбуди Аюба. Пусть запрягает лошадей.
- Папа! Но ты знаешь, что творится на улице? - в ужасе спросила дочь.
- Знаю! Я должен ехать! И никаких отговорок!
Богомолов стал одеваться.
В час ночи, в распахнутом пальто, весь покрытый пылью, Богомолов явился в ЦК. Комендант провел его в приемную Кирова, велел ждать конца заседания. Павел Николаевич поблагодарил его, выждал минуту и, когда на лестничной площадке заглохли шаги коменданта, велел сонному Коле провести его к дверям кабинета, и такой скромный, тихий, робкий человек, как Богомолов, решился распахнуть дверь…
Бюро ЦК не суждено было продолжить свою работу в эту ночь. Киров объявил аврал. Всем было велено немедленно ехать на бухту. Каждый получил конкретное задание: кто должен мобилизовать с соседних с бухтой промыслов рабочих, кто достать со складов Азнефти лопаты и мешки, кто позаботиться о питании…
И на пяти легковых машинах выехали в ночную темень, навстречу буре и морской стихии.
Разгулявшийся норд, казалось, готов был разнести всю плотину; яростные трехсаженные волны обрушивались на каменную стену и сотнями потоков устремлялись в Ковш.
Пробоин в плотине было около сорока. Заделывали их мешками с землей, которые к самому берегу подвозила «кукушка». Каждый брал на плечо мешок с землей и в кромешной тьме шел к плотине. Волна сбивала смельчака с ног, опрокидывала в грязь… Среди ночи к Ковшу подъехали солдатские походные кухни с чаем, пшенной кашей, супом. Привезли целую машину коньяку. Горячая пища и коньяк подкрепили людей, они согрелись и не так остро ощущали холод и усталость.
К утру норд стал затихать. С рассветом он и совсем затих. И как только волны перестали перекатываться через плотину, вновь были установлены центробежные насосы и началась откачка воды в море.
Лишь после этого Киров и Богомолов уехали домой.
В тот же день Сергей Миронович слег в постель: он простудился в ледяной воде. Врачи опасались воспаления легких, но, к счастью, воспаления у него не было, хотя температура поднялась и все время держалась не ниже тридцати восьми. И так - шесть дней подряд.
2
В это время на бухте происходили новые события.
В северной ее части, в одной из трех разведочных буровых, ударил первый фонтан, и около него с утра до позднего вечера толпился народ в ожидании нефти. Хотя фонтан был сильный, но нефти в нем не было: фонтанировала какая-то грязь, песок, было много газа, но нефти - ни единой капли.
