Вспоминал он и убогую отцовскую избушку, и родных, и обряды, и праздники, и апостолов старой веры, которые вечерами собирались у отца на чтение старозаветных книг. Апостолов он почему-то лучше всех помнил. Помнил их лица и толки, которые они представляли. Частенько у них бывали: Афанасий Ховровский от «бабушкинского согласия» - согласия, отрицающего право попа на совершение обряда крещения над новорожденным и имеющего для этого свою повивальную бабку; Таисий Заозерский от «облизывальщиков» - согласия, держащего для обряда крещения собаку, которая облизывает ребенка и тем самым крестит его; Захар Тиккульский от «могильщиков», заживо хоронящих больных стариков; Мелентий Попов от «дырников», молящихся в пустой угол избы с несколькими сквозными отверстиями по числу почитаемых святых.

Хорошо он помнил и «бегунов», и их апостола Кондрата Безумца, сухонького бородатого старичка, с которым пустился в бега по лесам Севера, потом попал в Сибирь, потом на Волгу, на Кавказ, где отделился навсегда от братии и стал мирянином.

Что побудило его бежать с Кондратом Безумцем?

Он хорошо помнил те волнения, которые происходили в лесах и во всем староверском крае в связи с приездом из Петербурга владелицы их староверских земель - барыни Куликовой, и те новшества, которые она проводила, чтобы собрать со всех лесов «лесовиков» и вернуть их в лоно истинной христианской церкви. Помнил он и огромную деревню, которую она построила за каких-нибудь два года, и день заселения деревни; это было большое торжество, на которое за сотни верст соизволили приехать сам губернатор с супругой, друзья барыни Куликовой и еще с десяток других именитых гостей из губернии и даже из Петербурга.

Но торжеству не суждено было состояться. Деревня вдруг загорелась, подожженная с четырех сторон чьими-то умелыми руками.

Поплакала-поплакала барыня Куликова и уехала обратно в столицу. А староверский край снова зажил прежней жизнью.

Поджигатели исчезли. Это были «бегуны» во главе с Кондратом Безумцем. Среди его братии находился и Федя Быкодоров - один из отчаянных факельщиков, благословленный «на подвиг» отцом и «советом апостолов».

На третий день от огромной деревни Куликовой остался один пепел. «Бегуны» в это время были уже далеко… Кондрат Безумец стал убеждать братию, что в огне заложена сила божья, и начал молиться огню. Разложит в лесу костер и молится до потери сознания. «Бегуны» тогда увидели, что старец совсем спятил с ума, и в глухую, темную ночь убежали от него; остался с ним только Федор Быкодоров. Старик звал Федора в далекую Индию, он в молодости еще слышал, что живут там огнепоклонники, но Федор больше не решился пуститься с ним в бега, и Кондрат Безумец бежал один. Добежал ли Кондрат?

Веру в огонь и Федор сохранил. Не раз после этого, уже став мирянином, Быкодоров пользовался огнем как грозной силой для сведения счетов со своими врагами. От его руки профессионального поджигателя не раз пылали дома, баржи, склады, леса. Ему все равно было, что поджигать, - лишь бы хорошо платили… Работая на бакинских промыслах, он во время забастовок осенью 1905 года поджег промысел миллионера Толмазова. Этот поджог им был совершен на деньги конкурента Толмазова, другого миллионера, после чего Быкодоров бежал в Персию.

Так сложилась его жизнь… Огни, огни, огни! Они проносились в его памяти, как вехи жизни.

Отогнав далекие воспоминания, Быкодоров снова смотрел на море, на дымки кораблей на горизонте… Потом он долго и внимательно наблюдал за засыпанной частью бухты, где с необыкновенной спешкой строился новый промысел, где тысячи людей работали в разных его концах и все побережье гремело от непрестанного гула… И там, дальше, за деревней Шихово, на карьерах ломали камень и стопудовые глыбы отвозили в вагонетках на пристань, погружали на плоскодонные киржимы, и маленькие прокопченные баркасы, обогнув Шихову косу, тянули их к бухтинским берегам, где эти глыбы шли на возведение мола и волнолома.

27 декабря первым из Москвы приехал Серебровский. Кроме различного оборудования, моторов и инструмента для нефтепромыслов он привез из столицы два вагона готового платья. Это был новогодний подарок бухтинцам.

За три дня до приезда Серебровского была получена из Италии первая партия обуви, обмененная на нефтепродукты. И 31 декабря на бухтинском промысле производилось награждение обувью и одеждой лучших нефтяников и строителей бухты.

После раздачи наград, сообщив рабочим, что Сергей Миронович сегодня приезжает из Москвы, Серебровский пригласил всех на новогодний вечер и встречу с Кировым.

В конце южной части бухты, далеко от разведочных буровых и фонтанирующего «миллионера», на пустыре стоял большой барак. Это был на скорую руку сколоченный дом складского типа, где все эти четыре тяжелых месяца жили строительные рабочие, но теперь они уже успели перебраться во вновь отстроенные дома, и барак пустовал. Здесь, за неимением другого помещения, было решено устроить встречу Нового года.

За оборудование барака взялся Петрович. С ним пошло человек двадцать добровольцев.

Вскоре барак звенел от веселых криков, от звона пил, ударов топора: разбирали и ломали нары, выкидывали доски в настежь открытые окна.

На помощь Петровичу рабочие послали своих жен и дочерей, и, когда барак был очищен от всякого хлама, они принялись за обметание стен и потолка, за мытье полов, окон и дверей.

Барак прибрали. Пол был вымыт, покрыт соломенными дорожками. Окна блестели, на них висели кружевные занавески. Из промыслового комитета была принесена груда только что написанных новогодних плакатов; их развешивали на стенах. Плотники сколачивали из неоструганных досок на всю двадцатиметровую длину барака два длинных стола, из таких же досок - скамейки.

Петрович разошелся: «Гулять так гулять!» Он послал на завод «Ватан» монтеров, и вскоре те притащили заводскую иллюминацию на двести электрических лампочек, стали вывешивать ее на фасаде барака. Для внутреннего оформления барака были принесены сто метров кумача и всякая зелень, оставшаяся на соседнем Нобелевском промысле еще с октябрьских торжеств.

Киров приехал девятичасовым поездом.

Еще в тамбуре вагона, дожидаясь, когда выйдут другие пассажиры, он первым делом спросил о «миллионере».

Сквозь крики носильщиков, смех встречающей публики друзья с перрона отвечали ему:

- Большевистский фонтан, Сергей Миронович!

- Такого фонтана лет тридцать не было в Баку!

- Бьет с прежней силой!

Киров был доволен, широко улыбался, а когда наконец-то сошел на перрон, стал всем горячо пожимать руки, благодарить за фонтан, за хорошую работу.

Тигран вынес из вагона большой тяжелый чемодан, взвалил себе на плечо.

- Наверно, книги, Сергей Мироныч?

- Угадал.

- И мне привезли?

- И тебе привез.

Все, кто был свидетелем этой радостной встречи, с благодарностью смотрели на Кирова: это по его «вине» поезд впервые после войны прибыл вовремя (обычно же он опаздывал на десять - двенадцать часов, иногда даже на сутки). Возможно, что в другое время своевременное прибытие поезда и не вызвало бы у пассажиров такой радости, но сегодня, в ночь под Новый год, когда каждому скорее хотелось попасть домой, чтобы среди родных и знакомых поднять новогоднюю заздравную чашу, оно вызвало радость необыкновенную… Всю дорогу после Ростова пассажиры спорили, отсчитывали чуть ли не каждую версту, с затаенным дыханием ожидали на станциях сигналов к отправлению, помогали паровозной бригаде пилить дрова, подносить их к паровозу - и вот они дома, в Баку!

Сергей Миронович тоже был счастлив: он сдержал свое слово перед бухтинцами. Он на минуту оставил своих друзей, подошел к паровозу, окликнул машиниста:

- Ну как, старина, приехали?