- Воевали? Были на фронте?..

- Три года вшей кормил в окопах. Был ранен тяжело, отпустили домой на поправку. Приехал в Астрахань, четыре месяца пролежал на койке, потом стал ходить с палочкой… Хотели определить в тыловую часть, но я слесарь, пошел на завод. Так и вернулся в свою рабочую семью! В Астрахани нам с Нефедовым еще пришлось повоевать в дни январского и августовского мятежей. Но вы об этом знаете…

- Вы тоже из фронтовиков? - обратился Киров к Нефедову.

- Так точно, товарищ Киров. Как и Мусенко, три года пробыл на фронте. Служил в пулеметном расчете…

Во дворе завода Кирова встретил почетный караул рабочего отряда. Одеты были кто во что, но вооружены все хорошо.

Сопровождаемый отрядом, Киров направился в гудящий, как улей, механический цех.

Был как раз обеденный перерыв, и сюда собрались рабочие всех цехов.

В самом начале своей речи Киров рассказал собравшимся о тяжелом положении Астрахани. Он объяснил рабочим, что декрет о сокращении хлебного пайка был подписан в целях ликвидации продовольственного затруднения.

С беспощадной откровенностью Сергей Миронович нарисовал тяжелую картину борьбы на фронтах гражданской войны, остановился на заговоре империалистов, стремящихся задушить первое государство рабочих и крестьян, определил основные задачи, стоявшие перед рабочим классом Астрахани.

- Астрахань - наиболее удобный пункт для переформирования армии, - сказал Киров, зажав в руке фуражку и подойдя к самому краю разметочной плиты. - Астрахань - опорный пункт революции, охраняющий устье Волги от белогвардейцев, не дающий Деникину и Колчаку сомкнуть силы и создать единый контрреволюционный фронт! Наконец, Астрахань - база помощи большевистскому подполью в Закавказье, на Северном Кавказе, в Дагестане, в тылу у Деникина. Нам необходимо, товарищи, установить в Астрахани такой революционный порядок, чтобы удержать город. Из бойцов Одиннадцатой армии мы должны создать новую, крепко организованную армию, которая снова пойдет в наступление и очистит Северный Кавказ от деникинцев.

По душе пришлась рабочим откровенная речь Кирова. По душе пришелся он сам - коренастый, плотный, с открытым лицом и доброй улыбкой. А простота - в речи, в одежде, в обращении - просто покоряла.

На разметочную плиту один за другим поднимались рабочие. Кузнецы брались ковать для красноармейских частей подковы и казачьи пики, плотники - делать телеги, модельщики - колеса для телег, медники и слесари - изготовлять походные кухни и кубы для кипячения воды.

И ни в одном выступлении не было жалоб на сокращение хлебного пайка!

Киров наклонился к Мусенко, спросил:

- Где же твои комитетчики?

Тот сперва не понял, о ком идет речь. Потом от души рассмеялся:

- Ушли.

- Давно?

- С середины вашего доклада. Переглянулись - и ушли!

- И ораторы?

- И ораторы! И первый и второй, запасной.

Афонин сказал:

- Мы могли бы ремонтировать пулеметы и винтовки! Могли бы делать и боеприпасы, товарищ Киров.

- Прошу сюда поближе, Петр Степанович, - пригласил Киров. - Что, например, из боеприпасов?

- Хотя бы гранаты! - Подойдя к разметочной плите, Афонин вытащил из кармана пиджака и высоко поднял над головой гранату, напоминающую кусок водопроводной трубы.

- А патроны?.. Могли бы делать патроны?..

- Почему бы нет! Мы их делали в прошлом году. У нас еще сохранился целый ящик, приезжайте как-нибудь, покажем. - Афонин сунул гранату в карман. - Дело это нехитрое, была бы прутковая медь.

- Конечно, пули лучше лить из свинца, - вмешался в разговор Мусенко. - Но свинца нет! Вот ухитряемся делать пули из меди. Ничего получаются, можно косить белую нечисть. Только беда: и прутковую медь трудно достать.

- Ну, а выход можно найти? - спросил Киров.

- Можно! Пусть прутковую медь нам дадут заводы «Норен» или Нобеля. У них есть литейные мастерские, - выкрикнул Афонин. - Вы, конечно, спросите, а где они возьмут медь?.. На это я отвечу: а медная посуда, дверные ручки, люстры из буржуазных квартир, десятка два колоколов с церквей - это ли не медь?..

- За колокола нам с вами божьи старушки повыдергивают бороды, - ответил Киров под смех окружающих. - Но подумать об этом стоит!

- Что там думать! - запальчиво продолжал Петр Степанович. - Конфисковать - и дело с концом! Только это надо сделать без помощи этого самого… как его… Буданова, члена губисполкома. А то он за милую душу и колокола на сторону продаст. Вы дайте команду! Мы с отрядом за день соберем тысячу пудов меди.

Афонина поддержали и другие рабочие:

- Больше соберем!

- Один колокол с кафедрального собора потянет тысячу пудов!

- Хорошо, - сказал Киров. - Предположим, что медь в нужном количестве мы достанем. А где у вас гильзы?.. Ведь для производства патронов главное - гильзы?

Из конца цеха донесся звонкий мальчишеский голос:

- Гильзы соберем! Прибегут ребята со всего Эллинга! Нанесем целую гору… Их много на полях…

Это кричал, сложив руки рупором, подручный слесаря Анатолий Семячкин, мальчик лет шестнадцати, в рваном картузе и в старом пиджаке Петра Степановича, тот самый сирота, которого Киров видел спящим в доме у Афонина в памятный вечер чаепития.

Вечером в губкоме партии открылась вторая губернская партийная конференция. На ней присутствовало шестьдесят делегатов и сорок гостей. Многие делегаты из-за бездорожья и снежных заносов не попали на конференцию в день ее открытия.

На другой день Киров выступил с большой речью.

Особенно много места Киров уделил борьбе за чистоту партийных рядов. Он говорил о том, что за год Советской власти в партию пришли тысячи преданных делу коммунизма рабочих, крестьян, интеллигентов. Они составляют железные ряды нашей партии. Но вместе с ними проникли и чуждые нам по своему классовому положению, чуждые нам по своему мировоззрению и характеру элементы. Трудности переходного периода, война, разруха, голод заставляют эти шаткие слои колебаться, порождают в некоторых из них недоверие к силам партии, к собственным силам, и эти элементы вносят расстройство в наши ряды.

В качестве примеров Киров назвал десяток фамилий руководящих работников, которым не только не место в рядах партии, а которых давно пора предать суду Ревтрибунала.

- Вот у нас в Астрахани есть такой член партии - Буданов, - сказал Киров. - Вы все его хорошо знаете: он член губисполкома, он же член комиссии по реквизиции имущества и уплотнению квартир. Чем же славен этот так называемый член партии Буданов? А вот чем: он пьянствует, берет взятки - и деньгами и натурой, связан со спекулянтами и темными элементами. Я хочу спросить у вас, товарищи: место ли такому человеку в рядах нашей партии?

И делегаты конференции единодушно ответили:

- Нет! Позор такому члену партии!

- Наша партия должна быть цельной, литой из одного куска, - продолжал Киров. - Железной метлой мы должны очистить партию от вредных и ненужных элементов, вносящих разложение в наши ряды. В нашей партии не должно быть места бездельникам, хулиганам, авантюристам, пьяницам и ворам. Пусть партия потеряет в количестве, зато она выиграет в качестве.

В дни работы второй губернской партийной конференции на заводах и в учреждениях продолжались митинги по случаю организации ревкома. Все хотели знать правду о происходящих событиях в городе и на фронте, и все хотели видеть у себя Кирова.

Эти митинги давали многое. Город на глазах неузнаваемо преображался, становился похожим на военный лагерь. По призыву ревкома на предприятиях создавались все новые и новые заградительные отряды и отправлялись в калмыцкую степь, навстречу деникинским частям. Вслед за отрядами двигались фургоны этапных пунктов, походные кухни, обозы с обмундированием.

Монастыри, церкви, кинотеатры, гостиницы, школы - все занималось под госпитали…