- Нет, ничего.

- Так вот она. - Федорова протянула копию радиограммы.

Сергей Миронович подошел к окну, пробежал радиограмму. Потом прочел ее вслух. Серго Орджоникидзе сообщал Ленину:

«11-й армии нет. Она окончательно разложилась. Противник занимает города и станции почти без сопротивления. Ночью вопрос стоял покинуть всю Терскую область и уйти на Астрахань. Мы считаем это политическим дезертирством. Нет снарядов и патронов. Нет денег. Владикавказ, Грозный до сих пор не получали ни патронов, ни копейки денег, шесть месяцев ведем войну, покупая патроны по пяти рублей.

Владимир Ильич, сообщая Вам об этом, будьте уверены, что мы все погибнем в неравном бою, но честь своей партии не опозорим бегством…»

- Обстановка и в армии, и в самой Астрахани оказывается более серьезной, чем я предполагал, - задумчиво проговорил Киров. - Если телеграмму скрыли от губкома партии и от нас, членов «кавказской экспедиции», это выглядит уже как предательство. Иначе и не назовешь!

- А эти десять дней, что мы без всякой пользы торчим здесь по милости «архиерея»? А эти бесконечные заседания и совещания, которые устраиваются в Реввоенсовете вместо конкретной помощи экспедиции, а значит, и армии? Что это такое? - горячо спросил Атарбеков.

- Наши планы несколько меняются, Анастасия Павловна. Мы больше не можем ждать «помощи» Реввоенсовета. Завтра на партийной конференции мы скажем свое слово об астраханских делах, а там - двинемся в дорогу. Наше место на фронте. Надо попытаться остановить армию, по мере наших возможностей вооружить и снова занять оставленные позиции. Оскар! - Киров обернулся к Лещинскому. - Тебе надо пойти на завод, подготовить грузовики в дорогу.

Лещинский снял чайник с огня, взял шинель.

Киров протянул ему свои рукавицы.

Оделся и Атарбеков. Поверх кожанки к поясу он прицепил маузер в деревянном футляре.

- Тебе, Георг, - транспортировка вооружения и боеприпасов. Отправку мотоциклов я беру на себя, - Киров вопросительно посмотрел на Мусенко, - хотя не знаю, переоборудованы они или нет.

- Можете не сомневаться, товарищ Киров. Все сделано как положено. Пулеметы установлены на всех колясках. - Мусенко, точно саблей, рассек воздух. - Так что белую сволочь можно косить вовсю!

- Кого поблагодарить?

- Никого - или всех рабочих завода! - ответил Нефедов.

- Но в первую очередь - Мусенко и самого Нефедова, - вмешалась Анастасия Федорова. - Они сутками не выходили из цеха.

- Мы люди молодые, - запротестовал Мусенко, - стоило бы в первую очередь поблагодарить Афонина, Петра Степановича. Старик - умелый механик, был душой этого дела!.. Чем вам еще помочь, товарищ Киров?

- Закрыть бы завод, всех поставить под ружье и идти бить Деникина. Вот это была бы помощь! - Нефедов взял Кирова за руку. - Наш рабочий отряд готов хоть сейчас к походу. Возьмите нас с вашей экспедицией, товарищ Киров, а?

- Нет, на это мы не пойдем. Фронту нужен крепкий тыл. К тому же вашему отряду найдется много дела в самой Астрахани.

Атарбеков и Лещинский попрощались и торопливо вышли из комнаты. Вслед за ними, схватив свою шинель, выбежал Василий Корнеев: отныне он знал, что его судьба связана с «кавказской экспедицией».

- Вы бывали, Сергей Миронович, в калмыцкой степи? - спросила Анастасия Федорова.

- Раз пришлось. Прошлым летом. С первой экспедицией.

- А зимою?

- Нет, не приходилось.

- Я все время думаю о вашей поездке. Степь зимою труднопроходима. И в особенности на автомобилях. Чем же вам помочь?

Киров надел кожаное пальто, взял кожаный картуз.

- А вы, Анастасия Павловна, о нас особенно не беспокойтесь. Как-нибудь проберемся. Меня больше беспокоит другое… Астрахань в любую минуту может стать фронтовым городом. Тогда перед астраханскими коммунистами будут стоять еще более сложные задачи. Кое о чем, по-моему, стоит подумать уже сейчас, решить завтра на партийной конференции. - Киров направился к двери. - Надо быть готовыми ко всяким неожиданностям. Северо-Кавказская армия в любую минуту может отступить на Астрахань…

Анастасия Федорова, председательствовавшая на общегородской партийной конференции, то и дело звонила в колокольчик, просила ораторов не повторяться, придерживаться регламента. Но выступавших нельзя было остановить никакими звонками. Каждому хотелось высказаться о наболевшем.

Очень резко говорил Аристов, начальник штаба Коммунистических отрядов Астрахани. Этот черноволосый, со жгучими цыганскими глазами казак со странным именем Мина Львович, одетый в бекешу, с кинжалом на тонком кавказском пояске, был овеян славой легендарного героя. Особенно он проявил себя в январе прошлого года, возглавив разгром белогвардейского мятежа в городе.

Некоторые, правда, относились к Аристову и с плохо скрываемой неприязнью, и с предубеждением, а порою с худой завистью. Ангелом, конечно, он не был. Недостатков у него хватало. Человек он был издерганный не легкой боевой жизнью, какая выпала на его долю в Астрахани, где он в трудное время утверждал и защищал вместе с другими старыми коммунистами-подпольщиками Советскую власть.

Не менее резкой была речь губернского военного комиссара Чугунова, бывшего форпостинского бондаря. Он тоже говорил о недостатках партийного руководства, о бестолковщине в работе Реввоенсовета фронта. Оратор он был совсем не выдающийся, говорил глуховатым голосом, часто покашливая и делая большие паузы. Но впечатление от его выступления все равно было сильное. К Чугунову тоже относились по-разному. Как и Аристова, любили покритиковать за партизанщину. Но партизанщина была характерной чертой в работе многих астраханских руководителей. Обусловлена она была не их злой волей, а спецификой жизни оторванного от центра волжского города, их самодеятельностью.

Федорова хотя частенько и звонила в колокольчик, но особенно не настаивала на регламенте. Больше она это делала «для порядка». Она была рада, что на этой ответственной и, в сущности, чрезвычайной партконференции, созванной по инициативе Кирова, коммунисты так смело, горячо говорят и так близко принимают к сердцу события в городе. «Главное - убрать из Астрахани «архиерея» и его сторонников, остальное проще и легче», - думала она, переглядываясь с Кировым, и видела, что он тоже доволен выступлениями коммунистов.

О многом думала Федорова, сидя рядом с Кировым за столом президиума, зябко кутаясь в шаль. Лицо у нее было бледное и строгое, глаза - усталые и воспаленные от бессонницы.

Перед Кировым лежал раскрытый блокнот и несколько остро отточенных карандашей. «Любит порядок», - подумала Федорова, глядя на карандаши. В накинутом на плечи пальто, низко склонившись над столом и широко расставив локти, Киров делал короткие, размашистые записи в блокноте, на отдельных вырванных листках записывал такие же короткие тезисы своего выступления.

Иногда Федорова отрывалась от своих мыслей и смотрела в зал. Все сидели в пальто и шапках: в зале было холодно, не топлено. Сквозь облако табачного дыма она различала лица делегатов; всматривалась в них, стараясь угадать настроение и мысли каждого. У одних лица были радостные и счастливые - они, видимо, во всем были согласны с ораторами; у других - настороженные, эти еще не понимали всего происходящего на конференции; третьи смотрели враждебно, исподлобья, озираясь по сторонам, - это те, кого критиковали или кто ждал критики.

Федорова думала о том, что это первая настоящая партийная конференция в истории астраханской организации. Такие речи не часто слышали стены этого зала. Не она ли сегодня задала тон конференции своим докладом? Видимо, да, это сыграло свою роль. Но была и другая, более важная причина: присутствие на конференции членов «кавказской экспедиции», серьезность момента, чувство ответственности коммунистов за судьбу города и края. Да, такой конференции до этого не было и не могло быть. Организация была молодая, еще слабая.

Много недостатков было в работе губкома, это она знала и ждала критики. Из шести членов губкома только она являлась освобожденным работником, остальные были заняты на ответственных постах в губисполкоме и в различных комиссариатах, в губкоме появлялись редко, и то по вызову. В губкоме, в сущности, был только председатель - она, Федорова, если не считать секретаря-машинистки и курьера-уборщицы тети Сани, старухи шестидесяти лет.