Да, никогда еще необходимость протеста со стороны социалистов не ощущалась так остро, как теперь! Немного прошло времени, но уже стало ясно, что Америке будет не так-то легко удержаться в стороне от мирового водоворота. Поскольку американскому рабочему заработной платы на жизнь не хватало и, значит, покупать то, что им производилось, он не мог, создавался излишек товаров, излишек, который нужно было продавать за границу. Поэтому процветание американских фабрикантов зависело от иностранных рынков; а тут крупнейшие торговые страны мира кинулись скупать у Америки все товары подряд, лишь бы ничего не досталось их противникам.

Однажды в Лисвилл приехала женщина-оратор, маленькая, бойкая, острая на язык, и представила все эти распри в лицах — в виде диалога, как в пьесе.

«Мне нужен хлопок»,— сказал кайзер Билл, а Джон Буль ему: «Держи карман шире». Но тут вмешался дядя Сэм: «А почему бы ему не получить хлопок? Проваливай-ка, Джон Буль, с дороги».— «А я вот задержу твои корабли и отправлю их в свои порты»,— отвечает ему Джон Буль. «Нет, нет! — взмолился дядя Сэм.— Прошу тебя, не надо!» А Джон Буль и ухом не ведет. Тогда кайзер говорит Сэму: «Эх, ты! Позволяешь Джону Булю отнимать у тебя корабли! Ты что —трус или, может, тайный друг этого старого негодяя?» А дядя Сэм тогда: «Джон Буль, отдай мне хотя бы почту и газеты из Германии». Но Джон Буль ему: «У тебя в стране целая куча немецких шпионов — никак не могу отдать тебе эту почту; а немецких газет ты не получишь потому, что кайзер все врет в них насчет меня».— «Раз Джон Буль мешает мне получать хлопок, мясо и прочее,— заявляет вдруг кайзер,— то с какой стати ты доставляешь ему все, что ему нужно? Если ты не перестанешь посылать товары этому старому негодяю, я начну топить твои корабли, вот и все!» — «Да это же не по закону!» — завопил тут дядя Сэм. «По какому такому закону? — спрашивает кайзер.— Что это за закон, который для одних закон, а для других нет?» — «Да ведь на этих кораблях американцы!» — кричит свое дядя Сэм. «А ты не пускай их,— отвечает кайзер.— Не пускай их, пока Джон Буль не станет повиноваться закону».

Международная обстановка, изложенная таким образом, становилась понятной Джимми Хиггинсу— любому Джимми Хиггинсу. И с каждым месяцем, по мере того как споры и обсуждения продолжались, взгляды Джимми на войну становились все более определенными, все более ясными. Он, Джимми, ничуть не заинтересован в отправке в Англию хлопка, а еще менее в отправке туда мяса. Когда в доме бывало мясо два дня в неделю, он считал, что им повезло; а если господа, которым принадлежит мясо, не будут иметь возможности вывозить его за границу, то им придется продавать его в Америке, и притом по цене, доступной для рабочего человека. Но дело тут было вовсе не в жадности: Джимми мог обойтись и без мяса, когда вопрос шел об его идеалах,— ради социализма Джимми не жалел ни времени, ни денег, ни сил. Все дело было в том, что торговля с Европой затягивала войну, тогда как стоило лишь прекратить снабжение Европы товарами — и это дурачье волей-неволей образумится. И джимми хиггинсы выдвинули лозунг: «Морите войну голодом и кормите Америку!»

Шел третий месяц войны, когда тревожные слухи поползли по Лисвиллу. Старый Эйбел Гренич будто бы заключил контракт с бельгийским правительством, и машиностроительный завод «Эмпайр» перейдет на производство снарядов. В местных газетах об этом ничего не сообщалось, но каждый уверял, что у него —сведения из первых рук, и хотя не было и двух людей, которые рассказывали бы одно и то же, в каждой версии, очевидно, заключалась известная доля истины. И вот однажды Джимми к своему ужасу услышал от Лиззи, что к ним заходил агент домовладельца и вручил уведомление: им предлагается в трехдневный срок съехать с квартиры. Старик Греннч купил землю, и здесь будут строить новые корпуса завода. Джимми не верил своим ушам — завод находился от него на расстоянии добрых шести кварталов. Но это была правда, все так говорили; вся земля кругом была куплена, и пятьсот семей — с детьми, стариками, больными, умирающими и роженицами — получили три дня на то, чтобы найти себе другое пристанище.

Трудно представить себе, какое тут поднялось смятение, какой шум и гам! Женщины, стоя «а пороге, перекликались через улицу, советовались друг с другом: кто жаловался, кто бранился, кто грозил прибегнуть к защите закона. На домохозяев делались целые нашествия! А как поднялись цены! Джимми помчался к товарищу Мейснеру — тот купил себе дом в рассрочку. Мейснер не мог оставить в беде товарища-социалиста — наоборот, он был рад получить подспорье: так ведь легче будет расплатиться за дом. Джимми снял у него чердак. Перегородок на чердаке не было. Ничего — они повесят занавеси и как-нибудь обойдутся. Готовить Лиззи будет на плите миссис Мейснер, пока они не устроят кухню у себя наверху. Теперь надо бежать в бакалейный магазин на углу, попросить взаймы ручную тележку и заняться перевозкой мебели. Завтра начнется всеобщее переселение, и тогда ни за какие блага в мире не достанешь и колеса от тачки. Джимми и Мейснер работали до поздней ночи; чего только не перевезли они на ручной тележке: и детей, и кровати, и одеяла, и кастрюли, и стулья, и даже клетки с курами.

А на следующее утро на заводе — новое потрясающее событие. Уже целых четыре года Джимми работал у старого Гренича и все это время занимался одним и тем же: стоял в огромном цеху среди хаоса бегущих ремней и вертящихся колес, среди грохота, визга, рева, жужжанья, совершенно парализовавших одно из пяти чувств, а передним автоматически двигался лоток с продолговатыми стальными брусочками. Джимми брал в каждую руку по брусочку и всовывал их сразу в два отверстия в станке: станок втягивал их, закруглял с одного конца, стачивал немного с другого, делал нарезку, и в лоток выпадал готовый болт. Поскольку Джимми приходилось следить за машиной и подливать масло в масленки, то он был отнесен к разряду полуквалифицированных рабочих и получал девятнадцать с половиной центов в час. Не так давно один эксперт, изучив эту операцию, вычислил, что при такой оплате труда час обойдется на одну восьмую цента дешевле, если работа будет производиться вручную, а не машиной. Поэтому в течение четырех лет Джимми простаивал на своем месте от семи утра до двенадцати, а затем с половины первого до шести и каждую субботу вечером приносил домой двенадцать долларов двадцать девять центов. Вы, наверное, думаете, что огромный машиностроительный завод мог бы платить для круглого счета двенадцать долларов тридцать центов? Тогда вы просто не понимаете, что такое массовое производство!

И вот совершенно неожиданно, без всякого предупреждения, пришел конец размеренной и привычной жизни Джимми. Он был, как всегда, на своем посту, когда раздался свисток, но станок не двигался. Пришел мастер ирландец и кратко объявил, что станки вообще больше не будут работать — во всяком случае не будут работать на этом месте. Нужно убрать их и поставить другие, а потому берись за гаечные ключи, молотки и ломы, чтобы разрушить старый, привычный мир и создать новый!

Так прошла неделя. Каждый вечер, возвращаясь домой, Джимми видел, как сносится чей-нибудь дом, как в облаках пыли рушатся крыши и бригады рабочих наваливают на огромные грузовики строительный мусор. Потом рабочим дали ацетиленовые фонари, и они работали даже по ночам; жили они в палатках на пустырях за чертой города и спали на брезентовых койках в две смены, так что в холодную постель ложиться не приходилось! И Джимми Хиггинс понял страшную истину: несмотря на всю агитацию социалистов, война и вправду явилась в Лисвилл!

Джимми не сразу уразумел, для чего предназначались новые машины, которые он помогал устанавливать. Ведь никто не обязан был ему это объяснять: он представлял собою просто пару здоровых рук и крепкую спину; а иметь голову на плечах ему было вовсе не обязательно. Ну, а что касается души или совести, то никто и не думал, что таковые вообще существуют. В Лисвилл приехали представители русских фирм с семнадцатью миллионами долларов, которые ссудили им парижские банкиры,— вот почему по ночам сносились целые кварталы и росло огромное стальное сооружение; а на том месте, где в течение четырех лет Джимми возился с болтами, собирались выпускать станки для массового производства снарядных стаканов.