Добиваясь социальной реформы, многие американцы привыкли смешивать с грязью свою страну и восхвалять социальную систему Германии. Эти взгляды теперь очень пригодились-немецким пропагандистам, а Джимми в свою очередь распространял их всюду, где только мог, и особенно у себя в организации во время собраний. После же собраний Джимми обычно отправлялся с Мейснером в пивную на свидание с Джери Коулменом, попрежнему раздававшим десятидолларовые билеты на печатание антивоенной литературы.

Иногда старого Кюмме навещал его племянник Генрих, высокий красивый молодой человек, говоривший по-английски и одевавшийся гораздо лучше дяди. А потом он и совсем переселился к дядюшке, и тот заявил, что-племянник будет помогать ему в мастерской. Джимми видел, что никакой помощи не требовалось. Да и какая могла быть помощь от такого, как Генрих, который и спицы-то от руля отличить не умеет? Впрочем, хозяину виднее, и Генрих, облачившись в рабочую куртку, просидел несколько недель за конторкой, беседуя вполголоса с какими-то посетителями. Через некоторое время он снова стал выходить и однажды объявил, что получил работу на заводе «Эмпайр».

А потом к числу завсегдатаев мастерской прибавился еще один, рабочий-ирландец по фамилии Рейли. Вовремя войны Ирландия представляла собой особую проблему — это было темное пятно на совести союзников, уязвимое место в их броне, слабое звено в цепи их аргументов. И потому появление ирландца привело немцев в восторг.

Этот Рейли зашел в мастерскую починить проколотую шину и разговорился со стариком Кюмме насчет мировых событий. На прощание тог потряс ему руку, похлопал по спине и просил^ заходить еще. И Рейли зачастил. Обыкновенно он вытаскивал из кармана газету «Гиберния»[5], а Кюмме из-под прилавка газету «Германия», и оба часами громили «коварный Альбион», а Джимми, выпрямлявший в это время зубчатку, поднимал время от времени голову и, усмехаясь, приговаривал:

— Так его!

Однажды зимой, когда темнело рано и Джимми работал при электрическом свете, в мастерскую неожиданно вошел Рейли и с таинственным видом отвел его в угол. Действительно ли Джимми так ненавидит войну, как говорит, и готов против нее бороться? Ведь на заводе «Эмпайр» изо дня в день выпускаются тысячи снарядных стаканов, и пойдут они на то, чтобы убивать людей. Забастовку устроить невозможно, поскольку завод наводнен шпионами, рта нельзя раскрыть — сразу выгонят; попытки же со стороны могут окончиться для смельчаков тюрьмой, потому что, как известно, городское управление помещается в жилетном кармане у старика Гренича.

Пока ничего нового Джимми не услышал; затем ирландец завел речь о том, что есть способ остановить завод,— способ этот был с успехом испытан в других местах. Он знает, где можно раздобыть тринитротолуол— взрывчатку во много раз сильнее динамита. Они изготовят бомбы из кусков старых велосипедных рам, а Джимми, который так хорошо знает завод, легко проникнет куда надо и все подготовит. За это дело хорошо заплатят — тот, кто за него возьмется, может вполне обеспечить себе безбедное существование до конца своих дней.

Джимми <5ыл поражен. Он вполне искренно считал, что немецкие шпионы относятся к разряду драконов, и вдруг этакий дракон очутился прямо перед ним, словно вылез из-под пола велосипедной мастерской Кюмме.

Джимми ответил, что подобными вещами он никогда не занимался и теперь не будет. Войны это все равно не остановит, а только приведет к новым жертвам. Рейли принялся доказывать, что взрыв не причинит никому вреда, так как он произойдет ночью, и пострадает лишь кошелек Эйбела Гренича. Но Джимми упорно стоял на своем: к счастью, ему достаточно твердили на собраниях о том, что социалистическое движение не должно прибегать к террору — оно должно открыто, с помощью пропаганды завоевывать на свою сторону умы и сердца людей.

Ирландец обозлился, назвал Джимми трусом, бабой, а потом настороженно спросил, уж не собирается ли Джимми выдать его хозяевам завода? Джимми расхохотался. Он не настолько любит Гренича — пусть старый хрыч сам шпионит за рабочими. Просто он не станет связываться с этим делом и слышать о нем не желает. Словом, план провалился, но после этого случая Джимми стал держать ухо востро и вскоре заметил, как много немцев встречаются в мастерской и что Генрих, племянник Кюмме, человек сухой и надменный, вдруг подружился с ирландцем.

Развязка наступила неожиданно — действительно как взрыв бомбы, но совсем не такой, какую Джимми предложили подбросить; Был февральский вечер, и он уже собирался закрывать мастерскую, как вдруг дверь распахнулась и вошли четверо мужчин; двое направились с каким-то странным деловитым видом прямо к Кюмме, а двое других к озадаченному Джимми. Один из них отвернул лацкан своего пальто, сверкнул значок — желтая звездочка.

— Я — правительственный агент. Вы арестованы. Второй схватил Джимми за руки, надел наручники, затем быстро провел руками по его телу, производя «беглый» осмотр. Другие в это время схватили Кюмме.

Джимми видел, как в заднюю дверь вошли еще двое, но их помощь не понадобилась: и он и Кюмме были слишком ошеломлены, чтобы пытаться бежать.

У входа стоял автомобиль. Обоих арестованных вывели из мастерской и втолкнули в него. Машина тронулась. На их вопросы не отвечали, и им оставалось лишь перебирать в памяти содеянные грехи и догадываться, уж не известны ли они полиции.

Джимми, разумеется, решил, что их везут в тюрьму; но, как оказалось, их привезли к зданию почтамта и отвели наверх: Джимми в одну комнату, а Кюмме— в другую. Джимми больше его никогда не видел. Не успел он опомниться, как уже стоял перед молодым человеком сурового вида, сидевшим за письменным столом.

— Должен поставить вас в известность, что ваши показания могут быть использованы против вас,—сказал молодой человек и, не давая Джимми времени прийти в себя от удивления, стал забрасывать его вопросами. Около Джимми, слева и справа, стояли двое сыщиков, а в углу, за отдельным столиком, стенографистка усердно записывала все, что говорилось. Джимми знал, что существуют стенографистки. Ведь не так давно он был почти влюблен в одну из них.

— Ваше имя? — спросил суровый молодой человек.— Где живете?—А потом:—Расскажите все, что вам известно относительно этого заговора с бомбами.

— Но я же ничего не знаю!

— Вы находитесь в руках федерального правительства,— заметил молодой человек,— и ваше единственное спасение — чистосердечно во всем признаться. Поможете нам, будете освобождены.

— Но я ничего не знаю! — повторил Джимми.

— Вы слышали разговоры о предполагаемом взрыве завода «Эмпайр»?

— Д-д-да, сэр.

— Кто об этом говорил?

— Один человек...— начал было Джимми, но тут он вспомнил о своем обещании и осекся.— Я... я не могу сказать кто.

— Почему?

— Это нечестно.

— Вы согласны с тем, что надо взрывать здания?

— Да что вы, сэр! — Это было сказано с такой искренностью, что молодой человек принялся убеждать Джимми: по всей стране совершаются зверские преступления, правительство стремится пресечь их, и, разумеется, долг каждого честного гражданина оказать ему посильную помощь.

Джимми слушал с возрастающим беспокойством — капли пота выступили у него на лбу. Но донести на своего товарища рабочего? Никогда!! Пусть хоть запрячут его, как грозился молодой человек, на десять или двадцать лет в тюрьму.

— Говорили вы Рейли, что отказываетесь ввязываться в эту историю с бомбами? — спросил молодой человек.

— Ясное дело, говорил!—Джимми был совершенно сбит с толку и даже не понял, что этим ответом он невольно нарушил свою клятву молчать.

Следователь, возможно, уже и так все знал, и ему было нетрудно навести Джимми на разговор о том, как старый Кюмме поносил завод «Эмпайр», Америку и президента, как он шептался с Рейли и какими-то немцами — Джимми не знает, кто они такие,— и как племянник Кюмме, Генрих, распиливал на куски велосипедные рамы. Потом молодой человек спросил о Джери Коулмене: сколько Джимми получил от него денег и на что потратил? Джимми отказался назвать имена; но когда молодой человек намекнул на то, что часть денег Джимми, возможно, оставил себе, маленький механик с жаром заявил, что ни единого доллара не попало в карман к нему или его другу Мейснеру, хотя им частенько и приходилось туго. Они представили подробный отчет Джери Коулмену. Пусть полиция наведет справки у товарища Геррити, Мэри Аллен и других членов организации.