Между прочим, поскольку разговор зашел об организации, следователь должен сказать ему .кое-что о немцах-социалистах. Вот, например, пивовар Шнейдер, который всегда яростно нападает на союзников,— он ведь тоже участвовал в этом заговоре. Джимми возмутился: товарищ Шнейдер такой социалист, что дай бог каждому, а социалисты и близко не подходят к бомбам! Но ведь молодой Эмиль Форстер занимается на досуге изготовлением взрывчатых веществ, не так ли? Джимми пришел в ярость. Молодого Эмиля, рисовальщика на фабрике ковров и музыканта, он прекрасно знает, а кто говорит про него такое — тот просто врет. Допрос продолжался не меньше часа, и бедняга Джимми был уже совсем измучен страхами и подозрениями, когда, наконец, следователь смягчил суровость тона: просто он хотел выведать у Джимми все, что тот знает о некоторых лицах. Единственное, что навлекало на них подозрения,— это их германофильство. У правительства нет никаких улик ни против Шнейдера, ни против Форстера, ни против других «настоящих» социалистов. Они просто дурачье — позволяют немецким заговорщикам вить из себя веревки, а те сыплют деньгами без счета и устраивают беспорядки на военных заводах.

После этого молодой человек, назвавшийся особым представителем министерства юстиции, стал его отчитывать. Такому искреннему человеку, как Джимми, должно быть стыдно: позволил себя так провести, и кому же — немецким конспираторам, которые хотят уничтожить американскую промышленность, обманывают американских рабочих...

— Но ведь они хотят помешать производству вооружения! — не выдержал Джимми.

— Да, хотят — для того, чтобы Германия могла производить его еще больше.

— Но я против производства вооружения и в Германии тоже!

— А как, интересно, вы можете помешать производству вооружения в Германии?

— Я социалист-интернационалист, так? Моя борьба против войны у себя на родине помогает борьбе социалистов в других странах. И пока я жив, я не перестану бороться!

Словом, Джимми принялся читать лекцию о пацифизме особому представителю правительства, от которого зависела его судьба. Нет, Джимми не дал бы спуску ни.-какому защитнику войны — пусть хоть его за это на всю жизнь упрячут в тюрьму.

Молодой человек расхохотался — более весело и жизнерадостно, чем мог бы предполагать Джимми, судя по началу допроса.

— Хиггинс,— сказал он,— вы просто добродушный болван! Благодарите судьбу за то, что один из тех, кому вы доверяли, был правительственный агент, и мы отлично знаем, кто вы и что вы. Иначе вам было бы не так-то легко доказать свою непричастность к этому делу.

Джимми вытаращил глаза.

— Какой правительственный агент? Кто?

— Рейли,— ответил молодой человек.

— Рейли? Да ведь он же сам меня уговаривал...

— Вот и поздравьте себя, что не поддались на его уговоры.

— Но, может быть, он и Генриха уговаривал?

— Его-то, положим, нечего было уговаривать. Из-за него и началось это расследование — он изготовлял взрывчатые вещества и рассылал их по всей стране. Только зовут его не Генрих и он вовсе не племянник Кюмме, а прусский офицер фон Гольц, личный друг кайзера.

Джимми остолбенел. Ну и чертовщина! Значит, он набивал себе трубку из кисета личного друга кайзера! Он называл этого личного друга кайзера болваном и ослом, говорил ему, что пока он, то есть личный друг кайзера, только раскачивается, настоящий механик успеет двадцать раз собрать подшипник. Ну и ну!

Мистер Хэррод, «особый представитель министерства», предупредил Джимми, что ему придется дать на суде показания в качестве свидетеля; Джимми согласился, хотя и был зол на то, что его так подло провели. Полиции нужна гарантия в том, что он явится в суд. Может кто-нибудь внести за него залог? Опять пришлось ломать голову. Товарищ доктор Сервис, конечно, мог бы, если бы твердо знал, что Джимми действительно не помогал немцам. Мистер Хэррод любезно согласился уверить в этом доктора Сервиса, позвонил ему по телефону — очевидно, они были знакомы — и изложил обстоятельства дела. Доктор Сервис был готов внести две тысячи долларов в качестве залога за явку Джимми на предварительный разбор дела и на суд. Мистер Хэррод добавил, что если доктор Сервис обещает прийти утром и выполнить формальности, он отпустит свидетеля на ночь. Доктор Сервис согласился. Итак, до десяти часов завтрашнего утра Джимми свободен — и он вылетел на улицу, как жаворонок из клетки!

Джимми предупредили: никто не должен знать об его аресте. Лиззи он сказал, что просто задержался на работе — чинил мотоцикл. А чтобы не возбудить подозрений, он поднялся утром в обычный час и отправился в мастерскую. Постояв у запертой двери и полюбовавшись на замок и па полисмена, дежурившего у входа, Джимми купил номер лисвиллского «Геральда» и прочел захватывающую статью о раскрытом в Лисвилле германском заговоре. Арестовали несколько заговорщиков и нашли больше десятка бомб, предназначенных для того, чтобы взорвать «Эмпайр». Наконец-то в руки правосудия попался Франц Генрих фон Гольц, организовавший взрыв моста в Канаде и установивший адскую машину на борту огромного трансатлантического парохода!

Джимми был у почтамта за полчаса до назначенного срока; через некоторое время пришел и товарищ доктор Сервис: Обязательство они подписывали вместе. Когда они вышли после этого, вид у доктора был свирепый и решительный. Он заставил Джимми сесть в его машину и принялся отчитывать. Как он его распекал! Он и такой и сякой, он просто самоуверенный болван, который лезет напролом, думая, что война кончится, если прекратится подвоз оружия из Америки. Говорили же ему более пожилые и опытные люди, предупреждали. Так нет, впутался в эту историю, арестован вместе с шайкой поджигателей и головорезов, наемников кайзера, возглавляемых его личным другом!

На этот раз Джимми не спорил—он сдался без боя и только пробормотал в свое оправдание, что у не*го на было дурных намерений — он просто агитировал против военной промышленности, этого преступного дела...

— Преступного? — перебил его товарищ доктор.— Дело, от которого зависит свобода человечества, преступное?

— Ч-что? — Для Джимми это прозвучало, как бред сумасшедшего.

— Ну, хорошо. Предположим, какая-нибудь нация решила уничтожить своих соседей и взялась за производство пушек и снарядов, вкладывая в это всю свою энергию. А союзные нации этого не сделали — они не верили в близость войны, не могли допустить, что их соседи собираются их уничтожить. И вот когда на них напали, им осталось одно: покупать средства защиты на мировом рынке. А вы хотите лишить их этого права и тем самым, предаете их, бросаете под копыта чудовища — войны! Вы, борец за справедливость, становитесь орудием этого заговора, берете немецкие деньги...

— Да не брал я никаких немецких денег! — закричал Джимми чуть ли не в исступлении.

— А разве Кюмме не платил вам?

— Платил за то, что я работал у него в мастерской — за десять часов в день!

— Ну, а этот тип, Джери Коулмен? У него вы разве не брали денег?

— Он давал на пропаганду — он же представитель «Всеамериканского трудового совета мира».

Товарищ Сервис фыркнул.

— Надо же быть таким ослом¹! Вы что, не читаете газет? Ах, да! Вы ведь читаете только немецкую пропаганду.

Доктор вынул из кармана бумажник, распухший от газетных вырезок, и отыскал среди них сообщение нью-йоркской газеты о том, что правительство возбуждает судебный процесс против официальных представителей организации, именуемой «Всеамериканским трудовым советом мира», обвиняя их в заговоре с целью вредительства и устройства забастовок. Основатель организации — некий «Волк с Уолл-стрита», а субсидировалась она офицером прусской армии, атташе при германском посольстве, использовавшим свою неприкосновенность для заговоров и массового уничтожения собственности в дружественной стране. Ну как?

Тут уж возразить было действительно нечего, и Джимми сидел как пришибленный. Выходит, что не только те деньги, которые он получал по вечерам в субботу от Кюмме, но и десятидолларовые билеты тороватого Джери Коулмена исходили от кайзера! Этак, пожалуй, кайзер приберет к рукам все социалистическое движение, а Джимми Хиггинс останется совсем не у дел!