Впрочем, в результате этого разговора слесарь сказал, что хотел бы оставить листовку у себя и показать ее кое-кому из товарищей. Он снова пообещал не выдавать Джимми, тот сказал «ладно» и ушел, радуясь, что уже одно зернышко попало на хорошую почву.

Вместе с экспедицией в Архангельск прибыли представители Ассоциации молодых христиан и выстроили там свой барак, в котором солдаты играли в шашки, читали и, жалуясь на дороговизну, покупали шоколад и сигареты. Джимми забрел сюда и увидел солдата, с которым он познакомился на пароходе. Этот солдат на родине работал в типографии, он разделял мнение Джимми о том, что подавляющее большинство политических деятелей и редакторов газет, как правило, не понимают радикальных взглядов президента Вильсона, а если и понимают, то ненавидят их и боятся. Сейчас этот знакомый Джимми читал один из популярных журналов, полный слащавой жвачки, какую синдикат крупных банкиров считал безопасной духовной пищей для простых людей. У парня был скучающий вид. Джимми подошел к нему как бы невзначай, отозвал в сторону и разыграл ту же сценку, что и в столовой,— и с таким же результатом.

Отсюда он отправился в кино, где солдаты коротали длинные полярные вечера. На экране шел фильм, в котором снималась красотка девочка, получающая миллион долларов в год за свою игру, в обычной роли нищей сиротки, одетой, несмотря на это, по последнему слову моды, с личиком, обрамленным парикмахерскими локонами. Ребенок, со свойственным беднякам смирением, терпел всяческие удары судьбы, но под конец бедняжку ждала награда — любовь богатого благородного и преданного юноши, который разрешал сразу все социальные проблемы, поселив ее во дворце. Этот фильм, прежде чем попасть к простым людям, тоже был одобрен синдикатом банкиров. В середине фильма, в том месте, где девочку показывали крупным планом с огромными каплями воды, катящимися по щекам, какой-то солдат рядом с Джимми досадливо сказал:

— Чёрт! И когда они перестанут пичкать нас такой дрянью!

Тогда Джимми предложил ему вместе «смыться».

Они вышли из кино, и в третий раз Джимми разыграл свою сценку, и его снова попросили отдать листок, найденный в канаве.

К концу второго дня Джимми раздал все прокламации, которые получил от Калинкина. А вечером, когда ловкий пропагандист уже ложился спать, перед ним вдруг возник сержант с полдюжиной солдат и объявил:

— Хиггинс, вы арестованы.

Джимми поглядел на него с удивлением:

— За что?

— Приказ. Вот все, что я знаю.

— Как же так, подождите,— начал было Джимми, но сержант заявил, что ждать не намерен, и схватил Джимми за правую руку, а один из солдат — за левую, и его повели. Другой солдат взвалил себе на плечо вещевой мешок Джимми, остальные кинулись обыскивать его постель — вспарывать тюфяк и исследовать пол: нет ли там оторванных половиц.

Догадаться о причине ареста было нетрудно. К тому времени, когда Джимми предстал перед лейтенантом Ганнетом, он уже сообразил, что произошло, и принял решение, как себя вести.

Лейтенант сидел за столом — прямой и непреклонный, свирепо глядя из-за очков. На столе перед ним лежали шашка и пистолет, словно он собирался казнить Джимми и ему оставалось только решить, какой избрать для этого способ.

— Хиггинс,— обрушился он на Джимми,— где вы достали эту листовку?

— Я нашел ее в канаве.

— Вы лжете!

— Нет, сэр.

— Сколько штук вы нашли?

Джимми предвидел этот вопрос и решил застраховаться.

— Три, сэр,— сказал он и добавил: — Кажется, три.

— Вы лжете! — угрожающе повторил лейтенант.

— Нет, сэр,— робко отвечал Джимми.

— Кому вы их дали?

Этот вопрос смутил Джимми своей' неожиданностью.

— Я не хотел бы говорить,— сказал он.

— А я приказываю!

— Извините, сэр, но я не могу.

— В конце концов вам все равно придется сказать!— предупредил лейтенант.— Учтите это. Итак, вы заявляете, что нашли три листовки.

— Может быть, четыре,— ответил Джимми, делая более осторожный ход.— Я как-то не обратил внимания.

— Вы сочувствуете этим идеям,— сказал лейтенант.— Может быть, вы и это отрицаете?

— Нет, сэр. Отчасти я им сочувствую.

— И вы нашли эти листовки в канаве и не потрудились пересчитать, сколько их там было — три или четыре?

— Нет, сэр.

— А не было ли их пять?

— Не помню, сэр, пожалуй, что нет.

— Но не шесть же, конечно?

— Нет, сэр,— сказал Джимми, почувствовав некоторую уверенность.— Шести там не было, это уж точно.

Тогда лейтенант открыл ящик стола, вытащил оттуда пачку листовок, измятых и грязных, и разложил их веером перед Джимми — одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь...

— Видите, как вы лжете! — сказал лейтенант.

— Виноват, сэр, ошибся,— сказал Джимми.

— Вы обыскали этого человека? — обратился офицер к солдатам.

— Нет еще, сэр.

— Немедленно обыщите.

Удостоверившись сперва, что у Джимми нет оружия, его заставили раздеться донага. Он был обыскан сверху донизу, даже подметки на сапогах оторвали и посмотрели, нет ли под ними чего. Разумеется, им сразу же попался на глаза красный билет во внутреннем кармане куртки.

— Ага! — воскликнул офицер.

— Это членский билет социалистической партии,— сказал Джимми.

— А вы разве не знаете, что в Америке за этот билет сажают в тюрьму на двадцать лет?

— Ну уж не за то, что люди носят его в кармане! —• твердо сказал Джимми.

Наступила пауза, пока Джимми одевался.

— Так вот, Хиггинс,— снова заговорил лейтенант,— вас поймали с поличным. Вы изменили родине и флагу. За это полагается смертная казнь. Спастись от смерти вы можете только одним путем — откровенным признанием. Понятно?

— Да, сэр.

— Скажите, кто дал вам эти листовки.

— Простите, сэр, я нашел их в канаве.

— Значит, вы намерены настаивать на этой дурацкой версии?

— Но это правда, сэр!

— Ну, ладно,— сказал лейтенант. Он достал из ящика пару наручников и велел надеть их на Джимми. Потом взял со стола шашку и пистолет. Джимми, не знавший военного ритуала, со страхом смотрел на него. Однако лейтенант всего-навсего пристегнул оружие к поясу, затем надел шинель, меховые рукавицы и меховую шапку, закрывшую все его лицо, кроме глаз и носа, и приказал вести Джимми за ним. На улице их ждал уже автомобиль; офицер посадил в него арестованного под конвоем двух солдат и повез Джимми Хиггинса в военную тюрьму. *

Сердце Джимми трепетало от страха, но он старался не подавать вида. Лейтенант Ганнет тоже не хотел, чтобы кто-нибудь заметил, что и он волнуется. Он был офицером и обязан был выполнить суровый воинский долг, что он и делал. Но никогда до сих пор он ни на кого не надевал наручников и никого не сажал в тюрьму, поэтому он был едва ли меньше потрясен этим событием, чем сам арестованный.

Лейтенант видел страшное зрелище распада России, разруху и нищету в стране. Причиной всего этого он считал пропаганду измены, которая велась среди русской армии. В его представлении «бешеные псы», большевики, осуществляли тайный план — заразить своим духом армии других государств, чтобы весь мир постигла судьба России. Ганнету казалось чудовищным, что такие попытки замечены уже и в американской армии. Лейтенант не знал, насколько далеко это успело зайти, и был ужасно напуган, как всегда бывают люди напуганы неизвестностью. Наступая каблуком на голову змеи, он лишь выполнял свой долг в соответствии с воинской присягой, и все же на душе у него не было спокойно. Этот Хиггинс получил чин сержанта за храбрость, проявленную во Франции, и, несмотря на свой вредный язык, служил весьма добросовестно. И вдруг оказывается, что он — активный заговорщик, подстрекатель к бунту, дерзкий, наглый предатель.

Машина подъехала к тюрьме, выстроенной царем, чтобы держать в страхе жителей губернии. Она высилась в темноте каменной громадой, и Джимми, заявлявший на собраниях в Лисвилле, что Америка хуже, чем Россия, теперь уразумел свою ошибку — Россия была точной ее копией.