— Ты вот сам-то всю жизнь где шлялся? — наступает Пантыкин. — А теперь хочешь крестьянствовать! Хочешь — иди ко мне. Я тебе все условия создам. Только давай хоть половину такого урожая. — Семен берет картофелины, взвешивает на ладони, гладит бархатистую кожуру. А Петр не вмешивается в разговор; теперь он ходит вдоль стен, изучая «наглядную агитацию». — Я тебя бригадиром сделаю, — примирительно говорит Семен. — Ты у меня еще в герои выбьешься! Понял? Работай на совесть или там крестьянствуй — как хочешь! Мне главное: давай результат! Согласен?

— А куда ж деваться? — вздохнул Иван. — Работать все равно надо. Только ты вот этого… того, значит… возьми Маньку на совхозный баланс.

— Что-о-о?! — вскидывается Семен и хватается за живот — хохочет. — Ты слышал, Петр, его условие?! Нет, ты послушай! Он хочет, чтобы я его в совхоз взял вместе с кобылой! Да ты что, Иван?! Ей же и конюх нужен! А у меня и так рабочих не хватает. Слава богу, вон из Мордовии приедут переселенцы на комплекс. А ты с кобылой! Ну ты даешь!

— Сам я буду за ней ухаживать, — опустив голову, обещает Иван. — Жалко уж больно… на скотобойню-то.

— Да подумай ты, душа человек, — и смеется, и удивляется Пантыкин, — ну зачем совхозу кобыла? У меня вон техники — какой угодно! И еще больше будет! А ты — кобылу! Да меня засмеют! — искренно объясняет он.

— Вот это и главное, — подавленно замечает Иван.

Влетела радостно-сияющая Светка, задорно кричит:

— Что за спор, а драки нету, трын-трава! — И с веселым упреком: — Я их зову, а они тут дискуссии разводят. А ну-ка быстрей, все на столе уже!

— Я не пойду, — вздохнул Иван.

— Чё это ты? — накинулась на него Светка.

Петр обнял брата за плечи:

— Прошу тебя, Иван, пожалуйста.

— Ну ладно, — покорно соглашается тот.

На столе был шик-блеск. На одном конце разместились напитки, а на тарелках: семга, карбонад, венгерская салями, югославская ветчина, холодец, сыр, масло, маслины, болгарские помидоры, редис, зеленый лук, а в баночках — черная и красная икра. Посредине же — огромное блюдо с гусем, возлежащим глыбой в обложении крупных коричневых яблок. Все может завмаг! Все может Светка!

Закопченный чугунок Ивана не вязался с изысканным набором на французской клеенке с ярким, замысловатым орнаментом. Но всем все же хотелось горячей рассыпчатой картошки!

Стол вызывал восхищение. Светка сияла гордостью. Семен нетерпеливо потирал руки, подмигивал по-мальчишески: ему не терпелось начать. Петр оставался сдержанным, но лицо его светилось довольной улыбкой. Он сознавал, что все это в его честь, и улыбкой заранее благодарил. А Иван опять оробел, не знал, куда деть руки, всего себя. Он готов был провалиться сквозь землю, ругал себя, что согласился прийти: неровня он им, неровня! Так уж пригласили, по сродственности.

Светка рассадила гостей продуманно: Семена — во главе стола, командовать; сама по правую руку от него, и Петра рядом с собой, спиной к окнам. А Ивана — через место от Семена, «чтобы не сцепливались», и напротив брата — «пусть поговорят».

Вспомнили о шофере. Но он, оказывается, уже насытился. Светка со смехом показала, что гусь-то одноногий. «Стеснительный дядечка, — пояснила вроде бы одобрительно, но с насмешкой, — пугливый. Я, говорит, с начальством никогда за один стол не сажусь. Это, говорит, не в моих правилах». Посмеялись. Потом размышляли: пить водку или коньяк? Решили: коньяк. Ну и Иван со всеми: что ж поделаешь? А рюмочки — маленькие, пузатенькие, граммов на тридцать. Проглотит — жжет, аромат в ноздри, а эффекта никакого. Скромно взял кусочек салями и обкусывал его с поднятой вилки очень чинно. Светка осудила, понасмешничала и положила ему на тарелку всего, что было на столе.

Потом Семен решил сказать слово. Начал с того, что очень рад приезду Петра. Очень рад и тому, что он — большой человек в Москве. По проверенным данным, скоро директором завода станет.

— Это откуда же у тебя такие данные? — смущается Петр.

— Мы про шефов все знаем, — с хитрецой уклоняется от объяснения Семен. Подкупающе улыбается, показывая вверх пальцем: мол, оттуда. — Но я желаю тебе, друг Петя, большего. Желаю тебе стать министром, командиром отечественной электроники. И не меньше!

— Эко хватил, — качает головой Петр, но по легкой светлой улыбке заметно, что втайне он и сам подумывает о таких высотах. Все-таки еще молод, еще лет двадцать может активно штурмовать названную вершину.

— И-ох! — вскрикивает Светка, вскакивая; порывисто обнимает брата, целует в щеку. — Расти, Петечка, большой да повыше колокольни. Желаем, Петечка!

А Иван тупо не понимает. Вроде бы смысл ясен, но взаправду-то эко куда метят! А Петр хоть и скромничает, а самому приятно: елей-то на душу радостен. «Неужели это мой родной брат Петька?» — удивляется Иван. Не чувствует он к нему родства. Какой-то он чужой, снисходительный. Одно слово: из Москвы! Но на мать исключительно похож. Такой же сдержанный, достойный и… красивый! В общем-то, брат родной, конечно. А как же? Одним отцом сделаны. Только вот пропасть между ними громадная. «Ох какая громадная!» — говорит себе Иван, нехотя и неловко ковыряясь в тарелке вилкой, придавленный, молчащий.

Петр тоже хочет говорить. Он начинает с того, что по-настоящему счастлив вновь оказаться на своей деревенской родине. И хотя всего-то немногим больше ста километров, а бывает он здесь редко. Но теперь благодаря другу Семе — и он рад, что их дружба постоянно крепнет, — обещает чаще сюда наведываться.

— Я горжусь, — продолжает Петр с высокопарной серьезностью, — да, горжусь! — что именно ты, Семен, занимаешься преобразованием российского Нечерноземья, наших родных мест. Ты человек цельный и упрямый. Целеустремленный! И большого организаторского таланта. Помнишь, как ты кис в министерстве, а потом в академии? Это — не по тебе. Тебе нужна деятельность! И я рад, что сейчас ты на пороге осуществления идей своей диссертации об автоматизированных свиноводческих комплексах. О суперкомлексах быстрого мяса! Я верю в Беконград! — патетически воскликнул Петр. — Но я верю не только в Беконград, — понизив тон, продолжает он. — Я верю также, что ты напишешь докторскую диссертацию. Думаю, что и твои семейные неурядицы скоро кончатся. — И Петр выразительно смотрит на сестру. — А кроме того, верю в то, что твои дела будут по достоинству оценены и отмечены. Ну и уж отвечая на твои пожелания мне, не сомневаюсь, что и тебе по плечу самые большие высоты. Будь здоров, дорогой Семен!

Польщенные Семен и Светка встают, протягивая к Петру рюмки, а Иван сидит сгорбившись, низко опустив голову, рассматривает свои грубые мужицкие руки.

— А ты что, Трын-трава?! — недовольно окликает Светка.

Он поднял на них ясные, непонятливые глаза, наконец сообразил, что от него ждут, и поспешно встает, опрокинув стул. Неловко его поднимает одной рукой, держа в другой рюмку, бормоча под нос:

— Оно конечно, и так можно. Отчего же нельзя? Диво на диво получается.

Светка режет гуся, нахваливает. Положила и ему большой кусок. Он устало, тупо смотрит на него и вдруг неожиданно для них и для себя — выпаливает:

— Оно конечно: гусь свинье не товарищ!

Они сначала опешили, а потом расхохотались — до слез. Особенно заливалась Светка, вытирала глаза салфеткой, кричала:

— Ну ты даешь, Трын-трава!

Трапеза пошла энергичнее и веселее: ели в удовольствие и много. И Иван вместе с ними разохотился: у гуся обсосал, как и Светка, даже косточки. Ему бы, конечно, хотелось под такую «жраниду» проглотить пару стопок водки, но попросить постеснялся. Наконец расправились чуть ли не со всей огромной птицей, и тогда встала хозяйка.

— Значит, так, братцы мои, — решительно заговорила она. — И ты, Семен Григорьевич. Вот что я хочу сказать вам. В деревне всегда хорошо родочились. Это — дело важное. И нужное. Поэтому надо и нам покрепче держаться друг за дружку. И ты, Иван, кончай выкобениваться. Иди к Семену работать. Ему сейчас знаешь сколько кормов требуется. И разнообразных. Обиженным не будешь. Все, что надо, получишь. И на грудь. Понял? Мы еще такое увидим, — Светка запнулась, — преобразование! Красота будет! А мы все участники. В общем, я тост вот за что держу — за сродственность! За поддержку друг друга!