Мартин Бленкс, который за свою жизнь сталкивался со злом во многих его проявлениях, начиная от группового изнасилования до хладнокровного убийства, не решился остановить Ножовски.

— Когда они в чемодане под кроватью, тогда это всего лишь куча дерьма. Разве я не прав?

— Не понимаю, о чем речь, — ответил Бленкс. Ему не понравился такой поворот темы.

— Ты делаешь миллионы на наркотиках. И что потом? Как долго ты сможешь это делать — пока не накроют? Или пока соперник тебя не переиграет? Год, два, пять? Еще разок съездив в места не столь отдаленные, вернешься стариком. И нищим: они выметут каждый грош перед тем, как посадить тебя. И вот ты уже на государственном пособии. Понимаешь, Мартин Бленкс? У тебя в будущем только сума да тюрьма. — У Марека на губах играла самая обаятельная улыбка. — Ну что, я не прав?

Такая перспектива вполне реальна, и никто не станет этого отрицать. На прошлой неделе Али Рейнольс, «супербой», один из наркокоролей Южной Ямайки, был арестован, и вся его собственность конфискована. Али ожидал суда на Райкерс-Айленд. Все, на что федеральные власти могли наложить лапу, попало к ним. Они конфисковали два многоквартирных дома в Майами, магазин в Теннесси, яхту, стоявшую на якоре в бухте, и длинный «мерседес». Два года назад были приняты федеральные законы и законы против рэкета, по которым торговцы наркотиками теряли свою собственность еще до того, как представали перед судом. Теоретически, если бы удалось доказать свою невиновность, а также что они приобрели собственность честным трудом, то ее должны были им вернуть. Умному юристу, возможно, и удалось бы снять с крючка торговца наркотиками, но даже гений вряд ли смог объяснить, каким образом безработный вкладывал сотни тысяч, а иногда и миллионы долларов в недвижимость.

— Знаешь что, Ножовски, язык у тебя слишком длинный, — наконец сказал Бленкс.

Бленкс весил сто девяносто фунтов при росте пять футов шесть дюймов. Он был невысок, его квадратное тело казалось твердым как v камень. У него была тяжелая голова с широким лбом, нависавшим над маленькими голубыми ирландскими глазками. Именно благодаря им он производил впечатление тупого и скучного человека, но Мартин не был ни тем, ни другим.

— Да, — ответил Ножовски. — Но разве я не прав?

Он вывел «ягуар» на правую полосу, они съехали с автострады Бруклин — Куинс и повернули на восток, пересекая улицы, лежащие между Рузвельт-авеню и Тридцать седьмой улицей. Вдоль них тянулись основные торговые кварталы района, известные как Холмы Джексона. Десятки маленьких магазинчиков говорили о среднем достатке жителей: здесь торговали продуктами питания, одеждой, аппаратурой, косметикой, канцелярскими товарами. Такой район мог быть в любом большом городе, разве что половина вывесок имела бы надписи на двух языках, и на улице было так же много азиатов, как и белых.

— Пакистанцы и корейцы, — сказал Ножовски, не дожидаясь вопроса Бленкса. — Еще китайцы из Гонконга и индийцы. До конца шестидесятых здесь жили евреи. Итальянцы, ирландцы. Теперь у них достаточно денег, чтобы убраться из этих трущоб. Потом тут стали селиться латиносы: пуэрториканцы, доминиканцы, колумбийцы, мексиканцы, кубинцы. Корейцы появились в начале восьмидесятых, а сразу за ними — переселенцы с Ближнего Востока. Теперь ты видишь, каково приходится молодым людям, окончившем учебные заведения и пожелавшим жить в Манхэттене.

— А почему все начали сматываться? — спросил Бленкс. — Район-то чистый, на улицах спокойно. Люди выглядят так, будто только что вышли из церкви.

— Дальше, около Рузвельт-авеню, дело обстоит иначе. Там в барах продают наркотики, есть порнографический кинотеатр и бар со стриптизом. Шлюхи работают в барах, а иногда на улицах. На что мы и сделаем ставку. Это всего лишь в двух кварталах отсюда.

Ножовски остановил машину на тротуаре около дома номер 337–11 по Тридцать седьмой улице. В этом здании было восемьдесят квартир, а над входом красовалось название — «Джексон Армз». Откинувшись на сиденье, Ножовски наблюдал, как его гость осматривает все вокруг. Бленкс уже знал через своих людей, что Ножовски хочет предложить ему сделку по продаже недвижимости. Как Марек и надеялся, качество дома произвело на Бленкса благоприятное впечатление.

— Район выглядит неплохо, — равнодушно заметил Бленкс. — Жители здесь не оставляют свое дерьмо на улицах. Совсем не так, как во Флет-Буше — там, где ты жил раньше. — Ухмыльнувшись, он повернулся к своему собеседнику с невинным видом.

Ножовски, не обращая внимания на издевку, переменил тему разговора:

— Не секрет, что за определенный процент твои деньги отмывают уголовники. И у тебя нет другого выхода, как считать их своими, партнерами. Но сволочи всегда остаются сволочами. Какой им смысл делиться с ирландцем? Как только они найдут прямой путь к твоим поставщикам и покупателям, то, скорее всего, бросят тебя где-нибудь в поле с небольшой дырочкой за ухом. Я не прав?

— А ты придумал что-нибудь получше?

— Естественно.

— Да, знаю, речь идет о недвижимости. Я проконсультировался с юристом — моим старым другом. И он сообщил мне, что покупка домов, которые простояли более пятнадцати лет, не дает никакой прибыли. Государство контролирует плату за жилье. Юрист сказал: уж лучше класть деньги в банк. По процентам и то больше получится. К тому же все владельцы жилья заносятся сейчас в компьютер. Стоит лишь какому-нибудь одному подонку назвать мое имя — и собственность накрылась!

Ножовски отвернулся от Бленкса, уставившись в боковое стекло. Он смотрел в него так долго, что обоим стало не по себе. Когда Марек опять повернулся к своему гостю, лицо его выглядело расстроенным.

— Ты что думаешь, я об этом не знаю? Ведь я и сам владелец недвижимости, черт побери!

— Конечно, ты знаешь о контроле за квартплатой, — ответил Бленкс. — Но, может, ты думал, будто я не знаю об этом. Может, ты думал, я один из тех ирландцев, у которых вместо мозгов картошка и виски?

— А что ты сделаешь, если я заложу тебя, Мартин?

— Убью. У меня не будет другого выбора.

Ножовски ухмыльнулся. Все произошло так, как он и рассчитывал. Пускай кретин Бленкс наслаждается своей победой. Это была самая старшая карта в колоде. Теперь надо пускать в ход приманку.

— Слушай внимательно, Мартин. Здесь уже, что называется, тепло. Два года назад Моррис Катц — еврей, который владел этим зданием и еще двумя, между Семьдесят четвертой и Семьдесят пятой улицами, — направил жильцам письмо. В нем он сообщал, что собирается превратить свои дома в кооперативы. Не вдаваясь в подробности, скажу, что по закону об изменении статуса собственности владелец недвижимости должен просить жильцов выкупить ее или съехать. Он на может никого просто выбросить из квартиры, даже если бумаги на аренду просрочены. Пока жильцы платят, они имеют право продлевать контракт на эту самую аренду до тех пор, пока их не вынесут вперед ногами. Поэтому Моррис предложил жильцам выкупить квартиры по цене на тридцать процентов ниже рыночной. Это так называемая цена для своих, что означает, что жильцы могут купить квартиру, стоящую, допустим, сто тысяч долларов, за семьдесят тысяч. Как ты думаешь, кто-нибудь, у кого голова на плечах, может отказаться от тридцати тысяч долларов, которые падают с неба? Ну что, я не прав? Однако согласились на это три человека, Мартин. Три. — Он помолчал, дожидаясь, пока до собеседника дойдет смысл сказанного. — В этих домах двести сорок квартир. Я могу их купить за пятнадцать миллионов с небольшим. Два миллиона сразу, а на остальные Моррис дает рассрочку под десять процентов. Два миллиона для меня не проблема. Проблема — Моррис Катц. Он купил эти дома в тысяча девятьсот шестидесятом году за два с половиной миллиона, и его прибыль облагается налогом как обычный доход. Моррис хочет каким-то образом получить компенсацию. И еще, он не доверяет банкам, так же как и всему остальному, чем управляют христиане. Он хочет миллион долларов золотом. По обменному курсу накануне сделки. У меня нет наличности, Мартин. И я не могу ее достать без того, чтобы не привлечь к себе внимания. Но я знаю одно: Моррис Катц мог бы получить свои деньги от кого угодно, если бы он так не спешил.